Глава 40

Я распахиваю глаза и втягиваю в легкие воздух. Сколько бы я его не глотала, этого мало.

Все вокруг темно, кроме мигающей красной лампочки надо мной, совсем близко от моего лица.

Когда я пытаюсь вытянуть руки, они натыкаются на мягкую поверхность, похожую на ткань. Я заставляю свой разум преодолеть боль и понять, где я нахожусь.

— С возвращением, — говорит Коул. — Постарайся успокоиться и не паниковать, иначе у тебя закончится воздух.

Это был не кошмар. Он действительно нашел меня. На этот раз он не отпустит меня. Он убьет меня, и я больше никогда не увижу Кларка.

Горячая слеза скатывается по моему лицу.

— Я готовился к этому моменту целый год, — продолжает он. — Я всегда знал, что все закончится именно так.

— Что...

Я не могу говорить, потому что во рту все пересохло, а голова на грани взрыва.

— Где, ты имеешь в виду? Ну, ты в своем красивом гробу. Я сделал его для тебя на заказ.

Я напрягаюсь, и внутри меня вспыхивает паника, какой я никогда раньше не знала.

Он похоронил меня заживо.

— Нет, — говорю я, но слова выходят только шепотом. — Нет, — повторяю я, хоть говорить больно.

— Будет гораздо хуже, если ты будешь сопротивляться. Я предлагаю тебе насладиться последними глотками кислорода. Его запас ограничен.

— Выпусти меня, — кричу я. — Пожалуйста, Коул.

— Этому не бывать.

Это мой худший кошмар.

Когда мне было шесть лет, мои родители трагически погибли в обрушившемся торговом центре. С тех пор я испытываю страх перед тем, что могу быть погребена заживо. Спустя годы я узнала, что они погибли не от давки, а от удушья под обломками. Их нашли спустя четыре дня после того, как они неизвестно сколько времени умирали. Эта мысль постоянно преследовала меня.

Однажды я сказала Бретту, что, если я умру, то хочу, чтобы меня кремировали. Я читала ужасные истории о людях, которые просыпались в гробах и в итоге умирали от недостатка кислорода.

Теперь моя жизнь обречена закончиться именно так, как я боялась.

Мои мысли возвращаются к Кларку, и я вспоминаю, как Коул сказал мне, что знает его местонахождение. Надеюсь, он просто пытался меня напугать. Если он был занят преследованием меня, откуда ему знать, куда Таша отвезла его. Если, конечно, он не заплатил кому-то, чтобы тот следил за ними.

— Не тронь моего сына, — говорю я, и слезы жгут мне глаза.

— Не беспокойся, наш сын будет в безопасности. Я сделаю из него мужчину. Я не хочу, чтобы он закончил как Бретт.

Я не могу позволить ему сделать это. Я не могу позволить ему испортить Кларка.

— Он не твой, — кричу я, прижимаясь к шелковистой обивке гроба.

Моя воля к борьбе дает мне мощный заряд адреналина, который я использую, чтобы толкнуть крышку гроба.

Она не поддается.

— Толкай сильнее, — смеется он. — Чуть сильнее.

Я не знаю, играет ли он со мной в игры, но ему не нужно говорить мне, чтобы я старалась сильнее, потому что я и так стараюсь. Я не сдамся без боя.

К моему удивлению, крышка открывается, и воздух врывается в мои легкие. Он пахнет гнилыми листьями и влажной землей.

Снаружи до сих пор темно, но внутри гроба было еще темнее. Я с трудом поднимаюсь на ноги, чтобы выбраться наружу, и по моей коже пробегают мурашки. Головокружение заставляет меня упасть обратно, поэтому я выползаю и ложусь рядом на сырую землю, задыхаясь, пока я смотрю на лунный свет, пробивающийся сквозь листву деревьев наверху.

«Двигайся. Спасайся».

Где бы он ни был, Коул наблюдает. Я — его добыча, и он ждет возможности напасть. Он освободил меня из гроба, чтобы поиграть со мной, прежде чем закончить мою жизнь.

Сначала я переворачиваюсь на бок, а затем встаю на руки и колени.

Я чуть не падаю в глубокую яму рядом с гробом.

Я сдерживаю крик, упираясь ногами в землю и руками отталкивая себя от могилы, которую он для меня вырыл. Если я не спасусь, то снова окажусь в гробу, на глубине двух метров.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на боль, пульсирующую в моем теле.

Когда я бегу по лесу, вдыхая запах разлагающейся древесины, его смех окружает меня. Мое тело слабеет, но я продолжаю бежать, ломая ветки босыми ногами и перепрыгивая через бревна. Пару раз я падаю, но каждый раз встаю и продолжаю бежать.

Только когда мои легкие начинают гореть, я останавливаюсь, чтобы прислушаться и определить, как далеко он находится. Я больше не слышу его голоса. Слышен только шум реки.

Но не долго.

Звук топота ног сообщает мне, что он бежит за мной.

Он отказывается дать мне уйти. Если бы он не хромал, то, наверное, уже догнал бы меня.

Мне нужно от него оторваться. Я не знаю, куда мне бежать. Я не знаю, ждет ли меня впереди ловушка или на меня могут напасть дикие животные, но мне нужно бежать дальше.

Ночь пронзает выстрел, и я падаю на землю, как будто в меня попала пуля. Но когда я понимаю, что со мной все в порядке, я снова встаю на ноги и продолжаю путь.

— Ты не сможешь далеко уйти, — говорит он позади меня.

Он использует громкоговоритель. Я не знаю, насколько далеко он сейчас. Я не могу повернуться, чтобы посмотреть, потому что это замедлит мой бег.

Я продолжаю бежать, несмотря на боль в груди. Я напрягаю тело до предела. Деревья — мои друзья и враги одновременно. Они скрывают меня, но их шипы и ветви также режут мою кожу. Но я все равно продолжаю бежать. Боль лучше смерти.

— Беги, Меган, беги, — говорит он. — Беги, как Бретт, когда я гнался за ним, как зверь. Даже в детстве он был трусом.

У меня перехватывает дыхание.

Вот что он делал со своим сыном, и вот, что хочет сделать с моим?

«Охота должна была научить его быть мужчиной. Он был зверем, а я охотником. Я всегда догонял. Он никогда не рассказывал тебе, ведь так?»

Я пытаюсь оправиться от эмоционального удара, который вызвали слова Коула. Мне нужно двигаться дальше, но меня сильно тошнит. Нет времени.

Мои ноги продолжают двигаться по земле, но я чувствую, что замедляюсь. Мое тело достигает предела, и я ничего не могу с этим поделать. Его признание достигло своей цели. Оно ослабило меня.

Еще одна пуля разрывает тишину за мгновение до того, как острая боль пронзает мою правую ногу. Я сдерживаю крик, когда попадание останавливает меня на месте.

Игра окончена.

Однажды Бретт вернулся домой с раной на ноге. Он сказал мне, что это был несчастный случай, и отказался ехать в больницу. Теперь я знаю правду. В него стрелял отец.

Я падаю на землю, корчась от боли. Не теряя надежды выбраться, я цепляюсь ногтями за землю, умоляя ее помочь мне продвинуться вперед. Но ничего не происходит.

Теперь я могу различить его шаги. Он все ближе, ближе, ближе.

Когда он добирается до меня, я почти потеряла сознание. Мои глаза закрываются, как только он поднимает меня с земли. Они открываются только тогда, когда мы оказываемся в хижине.

Я пытаюсь вырваться из его рук, но он силен. Он молчит, когда усаживает меня в кресло в гостиной перед телевизором.

Кровь сочится из моей раны. Я чувствую, как она стекает по задней части ноги на пол, и мое ослабшее тело заваливается набок.

Он снова поднимает меня на ноги и обвязывает что-то вокруг моей груди, возможно, веревку.

В моем теле не осталось ни капли сил, чтобы бороться с ним.

— Ты пришла за ответами, — шепчет он мне на ухо. — Сейчас ты их получишь.

Когда моя голова заваливается вперед, он берет меня за волосы и поворачивает мое лицо обратно к экрану, который теперь мерцает.

В глазах мутнеет, но я заставляю себя смотреть на разворачивающуюся передо мной картинку.

Я смотрю видео, на котором он нападает на меня в гостиничном номере в ночь перед моей свадьбой. Он снимает изнасилование на видео. Боль и отчаяние вырываются из меня с тихим стоном, и мое израненное сердце требует мести, которая, возможно, никогда не будет обретена.

Спустя, казалось бы, вечность, он меняет DVD. На следующем — мы с Бреттом в нашей спальне, занимаемся любовью.

Он наблюдал за нами все это время и слушал каждый наш разговор. Возможно, именно так он узнал, что я сказала Бретту о своем страхе быть похороненной заживо. Он хотел воплотить в жизнь мои самые худшие страхи.

На DVD после этого Бретт просит меня помочь ему умереть. Коул ухмыляется, но ничего не говорит, вставляя другой диск. Он показывает мне только фрагменты, только то, что хочет, чтобы я увидела.

Я вижу на экране своего мужа, который лежит в постели и умоляет меня избавить его от страданий. Я слышу, как говорю ему, что не могу этого сделать, и убегаю из комнаты.

Телевизор выключается.

— Я знал, что ты не пойдешь на это, — Коул убирает DVD-диски обратно в конверты.

— Значит, ты убил собственного сына.

Мои глаза горят, когда я смотрю на него. Физическая боль забыта, она кажется такой далекой, как будто принадлежит кому-то другому.

— Хорошо, что он умер, Меган. Это было неизбежно. Он был бесполезен для меня и для тебя. Он был моей самой большой ошибкой, — говорит он, качая головой. — Всю свою жизнь я пытался изменить его, превратить из сына мертвой проститутки в респектабельного, могущественного и сильного человека. Я никогда не хотел этого мальчика, но мне было интересно посмотреть, смогу ли я сделать из него себя. Похоже, я потерпел неудачу.

Бретт никогда не рассказывал мне, что его мать была проституткой. Он не хотел говорить о ней. Он лишь упомянул, что она оставила его, когда он был ребенком.

Коул наклоняет голову в сторону.

— Теперь, когда ты получила правду, которую искала, тебе пора умирать. Твой гроб уже ждет.

Он развязывает веревку, которая обвивает мое тело.

Не знаю, что на меня нашло, но я вскочила на ноги, готовая бежать. Это глупо. У него слишком много власти надо мной, чтобы это сработало.

— Не смей приближаться ко мне, чудовище, — кричу я.

Мое тело дрожит от адреналина, но раненая нога не дает мне двигаться быстро. Я хромаю к спинке кресла, бросая ему вызов приблизиться ко мне.

— Прекрати сопротивляться, Меган. Все кончено. Здесь тебя никто не спасет.