ГЛАВА 38

МИЛЛЕР

Предсезонная игра № 2

Сан-Франциско против Белвью

Домашняя игра

Любимая команда: «Смельчаки» Белвью

Тренер зашел в раздевалку, обвел нас взглядом и прочистил горло.

— Парни, как правило, я не выступаю перед вами с речью перед предсезонной игрой, и если бы это сделал, то речь была бы сосредоточена на том, чтобы вы играли от всего сердца, чтобы обеспечить нам место с помощью этой программы. Но сегодня, после такой недели, я чувствую, что кое-какие слова нужно сказать. — Он переключил внимание на Джекса. — Когда одному из нас больно, то больно нам всем, вот что такое братство. Мы страдаем вместе, стоим вместе, поэтому когда выйдем отсюда, я хочу увидеть единство, хочу, чтобы мир знал, за какую команду болеет. Это выходит за рамки футбола. В этом, парни, наша жизнь. Мы не знаем, кто может на вас смотреть, возможно, кому-то нужно увидеть, что его герои стойко преодолевают трудности. Играйте сегодня как герои, и вы выиграете.

Все смотрели кто куда.

Наверное, потому, что это была одна из лучших речей, которые мы слышали, и у нас у всех накатывались на глаза слезы.

Джекс встал.

Мы последовали его примеру.

И затем он сделал то, чего никогда раньше не делал — он потянулся к руке Санчеса с одной стороны, а затем вторую руку продел через мою руку.

Остальные игроки последовали его примеру, так мы все и шли, сцепившись руками, до самого туннеля и так вышли на поле.

Из-за криков толпы было трудно сосредоточиться на чем-то, помимо того, что мир видел – мы выходим на это поле с высоко поднятой головой.

Видел наше единство.

Надежду.

Видел наше братство.

И никогда в жизни я не испытывал такой гордости из-за того, что был частью всего этого.

Джекс укрепил свою позицию как единственного лидера, за которым мне хотелось следовать, и я знал, что был не единственным, кто чувствовал то же самое. Я предпочел бы принять удар на себя, чем допустить, чтобы ему причинили вред.

— Провернем какой-нибудь трюк? — сказал я, повернувшись к Джексу, после того как мы выиграли в подбрасывании монеты, когда наши защитники отодвинули соперников, и настала наша очередь занять место на поле.

Он откинул назад голову и рассмеялся.

— Значит, ты снова хочешь провернуть наш трюк?

— Они будут ожидать его.

— Не-а.

— Твой отец на нас смотрит.

Все наши замолчали.

— «Двойной доктор Пеппер» на два, — первым сказал Санчес.

Джекс посмотрел на него и кивнул.

Санчес ударился с ним кулаками и побежал на свою позицию на поле.

Когда пас был разбит, я побежал к Джексу, чтобы заблокировать центр, а Джекс повернулся на каблуках и бросил мяч Санчесу.

Санчес его поймал, а я последовал по маршруту Джекса, сбивая всех на своем пути как таран.

Теперь мяч полетел к Джексу, его глаза загорелись и все внимание сосредоточилось на цели. Какой-то парень возник на пути, и я так сильно в него врезался, что он крутанулся и упал на землю.

Джекс поймал мяч.

Забил гол.

И отсалютовал Санчесу.

И в тот момент все это было больше, чем футбол.

Больше, чем игра.

Я никогда не забуду этого момента.

И буду учить этому своих детей и их детей, и кого угодно, кто будет меня слушать: наша жизнь не всегда связана с важными событиями, но и с незначительными, которые ведут к ним. Действительно, важной частью жизни являются те моменты, которые часто игнорируются, такие как — боль, агония, беспокойство, что-то плохое.

Но у них имеется цель.

У всего есть цель.

Чтобы важное событие стало невероятным.

Моменты, ведущие к нему, будут болезненными.

И все же стоял, оглядывая стадион.

— Пусть мне больно, но это хорошо. Жизнь хороша, — шептал я себе.

***

— Мистер Миллер, мистер Миллер! — Марко ждал меня в раздевалке вместе со своей мамой. — Вы так хорошо сыграли!

— Спасибо, парень. — Я дал ему пять, в это время Санчес вышел из-за угла.

Глаза Марко вырвались из орбит.

— Грант Санчес! Самый лучший ресивер в лиге!

— Эй, посмотри только, он знает мое официальное звание. — Санчес подмигнул пареньку, а затем встал на колени. — Тебе было весело сегодня, дружище?

— Очень весело. — Марко аж приплясывал. — А вы можете подписать мой футбольный мяч?

— Для тебя я бы подписал тысячу футбольных мячей. — Санчес пожал плечами, как будто это не имело большого значения, когда мы оба это знали, что это не так.

Я хлопнул его по спине, а затем хотел сходить за Джексом, чтобы Марко мог с ним встретиться.

Но Джекс уже направлялся ко мне.

— Печально известный Марко, рад снова тебя видеть.

— Ох, эй! — Он указал на Джекса. — Вы тоже были в больнице. Вы болеете?

— Нет, парень. — Джекс опустился на колени. — …болеет мой отец.

— Ох. — Улыбка Марко пропала. — Когда мой папа умирал, то сказал, что очень важно есть овощи.

Глаза Джекса стали как блюдца.

— Вау, правда? Надо и мне обязательно это делать.

— Знаете, что еще?

— Что?

— Он сказал, что нужно жить каждый день, как последний, потому что никогда не знаешь, что произойдет дальше. Бьюсь об заклад, ваш папа делает это прямо сейчас, да? Знаю, он смотрел вашу игру и был очень горд, кричал и свистел, как и я. Бьюсь об заклад, что он еще и плакал. Потому что именно это делают папы, когда тобой гордятся — плачут.

Глаза Джакса наполнились слезами.

— Я верю тебе на слово, приятель. — Он положил руки на бедра. — Знаешь, ты довольно умный.

— Ага. — Марко закатил глаза. — Моя мама всегда так говорит.

— Ну, и хорошо. — Санчес усмехнулся, а мама Марко покраснела, было видно, что она через многое прошла. Она выглядела уставшей. Измученной.

— Итак. — Я посмотрел на Марко и его маму.

— Мы с ребятами подумали, что было бы здорово, если бы у вас был абонемент на наши игры, что думаешь?

— В самом деле?

— Ага! Только при одном условии. Видишь вон ту ложу?

Мальчик энергично кивнул головой.

— Ты должен будешь сидеть там, где тепло, и есть как можно больше еды.

— Согласен! — Марко хлопнул в ладоши, а его мама произнесла одними губами «спасибо» нам всем и вытерла несколько слезинок.

Жить без мужа с больным ребенком, я даже представить не могу.

И тут меня осенило. Все это время я был сосредоточен на себе и на том, чего не мог предложить Кинси, а не на том, что мог предложить. Я сердился из-за своего прошлого, вел себя неразумно из-за мамы, даже из-за потери Эм, а этот маленький мальчик меня уделал, помог смириться с этими крайностями, что мне хотел самому дать себе под дых.

Когда они ушли, я все еще думал об этом.

Когда вернулся домой, Кинси ждал меня с бокалом вина.

— Как считаешь, я эгоист? — выпалил я.

Она нахмурилась.

— Что? С чего ты решил? Ты один из самых бескорыстных людей, которых я знаю!

— Нет. — Я покачал головой. — Хотел бы я, чтобы это было правдой. Думаю, когда речь заходит о тебе в особенности, то я самый эгоистичный человек на счете.

— Миллер…

— Выслушай меня. Я хочу, чтобы ты вся была только моей. Хотел тебя тогда, когда не следовало хотеть, когда чертовски точно тебя не заслуживал. Не заслуживал того, чтобы прикасаться к тебе, забрать твое сердце. А потом я не обещал тебе ничего, кроме секса. Обещал защитить тебя от Андерсона, но привел тебя к себе? Все это эгоистично. Какой ужас. Я хочу быть таким парнем для тебя, Кинс, но не могу им быть. Хочу тебя — но мне нужно, чтобы я хотел тебя правильным образом. Например, если ты выйдешь за эту дверь, сказав, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего, то я должен стоять на месте, уважая то, что ты действительно хочешь…

— Ты закончил?

Я вздохнул.

— Да, наверное. Не знаю.

— Ты, Миллер Квинтон, помимо моих папы и брата, один из лучших мужчин, которых я знаю. Ты добрый. Умный. Щедрый. Вдохновляющий. Ты любишь всем своим сердцем, даже когда боишься, что оно снова разобьется, и когда я нуждалась в тебе больше всего, ты был рядом. Знаешь, когда я была маленькой, Джекс был моим героем. Он был… всем. Я поставила его на пьедестал и разозлилась, когда он с него упал.

— Глупый Джекс, — поддразнил я.

— Именно!? Я кое-что узнала о пьедесталах, о совершенстве. В конце концов, ты падаешь, и когда падаешь, то падаешь очень сильно, Миллер. Не хочу совершенства. Я просто хочу тебя. Хочу нас. Хочу того, что у нас есть, эту обжигающую неистовое и неудержимое, что есть между нами. Это все, что мне нужно. И если в процессе ты будешь эгоистом? Хорошо. Потому что это означает, что ты хочешь меня исключительно для себя… и это отлично мне подходит, я была твоей с самого первого поцелуя в Вегасе.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — медленно произнесла Кинс, смотря мне в глаза.

Я поцеловал Кинси, попробовал ее. Я так сильно ее жаждал, что не мог перестать целовать.

— Тебе принадлежит мое сердце, Миллер Квинтон. Мне жаль, что сейчас ему очень больно. Ты заслуживаете сердце, которое не будет никого оплакивать.

Я вздохнул.

— Ох, Кинси, мое сердце никогда не прекращало оплакивать маму, возможно, наши два сердца могут помочь друг другу исцелиться.

Она кивнула.

— Я был неправ.

— В чем?

Я медленно стащил с нее свитер.

— Все будет хорошо. Все становится лучше, когда ты с кем-то, кого любишь. Все становится лучше.

Ее глаза наполнились слезами, когда она кивнула и положила ладонь на мое сердце.

— Я знаю.