Глава сорок первая

Йоркшир-Дейлс, декабрь 1943

Сильвия

Барбара и миссис Даутвейт суетились вокруг, растирая мои руки и заглядывая в лицо. Не знаю, они ли подняли меня с пола, или помог худенький посыльный, но теперь я лежала на диванчике, укутанная одеялами.

— Слава Богу, — прошептала Барбара, когда я открыла глаза.

— Ты нас здорово напугала, милая, — сказала миссис Даутвейт. — А что касается бедного мальчика, думаю, он уже никогда не будет прежним.

— Ничего страшного, мэм, — отозвался мальчик, держа в руке кепку, греясь у камина.

Я облизнула пересохшие губы и с трудом села.

— Жив… Гарри… я…

— Да, — проговорила Барбара с обеспокоенным взглядом. — Телеграмма от твоей матери. Она сообщает, что Гарри жив.

— Разве это не чудесная новость! — воскликнула миссис Даутвейт. — Чудеса случаются, моя дорогая!

Я почувствовала острую боль в животе, пока все они ожидали ответа. Я подняла на них глаза.

— Кажется, у меня отошли воды.

В наступившей изумленной тишине первой отреагировала миссис Даутвейт:

— Так, нам лучше отвести тебя наверх, милая. Идти можешь?

— Да, думаю, да.

— А ты, мой мальчик, — обратилась к посыльному. — Ступай и приведи-ка доктора Барнарда. Да побыстрее. — Затем повернулась к Барбаре. — Идем, девочка. Давай отведем миссис Вудс наверх.

Встав на дрожащие, как у новорожденного жеребенка, ноги, я вцепилась в теплую руку миссис Даутвейт, мыслями погрузившись в море неопределенности, тогда как эмоции захлестывали меня. Как мне быть? Что сказать Гарри? Что сказать Чарли? Как быть с ребенком? Я должна была быть вне себя от счастья, что Гарри жив. Я слышала, как он умирает. Слышала миг, когда самолет упал в море. Он попрощался. Ушел. Умер. Я молилась за него. Оплакивала его. Снова влюбилась, а теперь... теперь...

Еще одна острая боль прорезала туман смятения, и я вскрикнула.

Я позволила боли овладеть мною, затем сделала глубокий вдох. Мой малыш не родиться на полу этого коттеджа. С силой, о которой и не подозревала, я поднялась по крутой лестнице в крошечную комнату, шатаясь, как подвыпившая дама. В комнате было прохладно, а на оконном карнизе начал скапливаться снег.

Мир снаружи был абсолютно белым.

Барбару послали принести несколько теплых кирпичей для кровати, а миссис Даутвейт помогала раздеться. Я дрожала от холода, хотя пот стекал по лицу каждый раз, когда тело сотрясало очередная схватка.

Когда Барбара пришла с двумя горячими кирпичами, завернутыми в кухонное полотенце, я была донельзя признательна.

— И чашечку чая для всех, — сказала миссис Даутвейт, снова уведя Барбару на лестницу и шепча слова, которые не могла расслышать. — Святые угодники, — обратилась она ко мне. — Какая же я недальновидная. Стоило попросить у посыльного, чтобы он послал сообщение твоей матери. Ну да ладно, сделанного не воротишь

— Мне... нужно позвонить ей, — я тяжело задышала.

— Мы разберемся со всем, не волнуйся. Давай-ка роди ребеночка, и тогда тебе действительно будет что ей сказать.

Я начала истерически смеяться.

— Она будет так удивлена! — Я икнула.

— Дитя уже хочет увидеть свет, это точно, — сказала женщина, затем внимательно посмотрела на меня. — У твоей мамы не все в порядке со здоровьем? Поэтому ты не с ней?

От ответа меня спасла очередная схватка.

Миссис Даутвейт нахмурилась.

— Хм-м, сейчас схватки довольно частые. Тут и к гадалке не ходи — это из-за потрясения.

— Но... малютка должен родиться только через пять недель, — вскричала я.

— Дите торопится, — заверила. — Не волнуйся. Доктор Барнард произвел на свет моих четверых мальчиков. Во всем Дейлсе лучшего врача и не отыщешь.

Когда Барбара пришла с чашками чая для всех нас, на ее волосах оседали снежные хлопья. Должно быть, она и на ферму заглядывала.

— Сколько времени пройдет, прежде чем доктор Барнард приедет? — осведомилась я. Барбара и миссис Даутвейт обменялись взглядами. — Что? Чего вы мне не договариваете?

— Слушай, Вудс, — мягко произнесла Барбара. — Снег выпадает сильно. Скоро дорогу завалит.

Миссис Даутвейт кивнула в знак согласия.

— Я попросила Барбару съездить на ферму. Одна из девчонок поедет на тракторе, чтобы встретить доктора Барнарда на верхней дороге.

Меня охватила паника, но миссис Даутвейт крепко взяла за ладонь.

— Выслушай, девочка моя. Я родила дома четырех детей, и все они выросли крепкими юношами. Я помогала своей невестке родить. Даже если доктор не приедет, ты в надежных руках. Так, Барбара, иди и вскипяти воду. Стерилизуй ножницы и принеси все чистые полотенца, которые имеются. Если не хватит, сходи на ферму и принеси еще. — Женщина повернулась ко мне, лицо, изборожденное глубокими морщинами, было добрым и обнадеживающим. — Вот так, вот так, дорогая. Все будет хорошо. С тобой и твоим маленьким чудом.

Прежде чем женщина успела пошевелиться, на меня обрушилась новая волна боли, и я вскрикнула. Когда я открыла глаза, то все еще сжимала руку Барбары: лицо подруги было бледным, но решительным.

— Давай, Вудс, — прошептала она. — Мы сможем. Я рядом.

Я кивнула, пот выступал на теле.

— Слишком рано, — выдохнула, взволнованным голосом повторив: — Малыш, пока еще рано!

— Все будет хорошо, — уверила девушка. — Малыш будет меньше, и его, наверное, легче будет родить.

Голос у нее был спокойный, а вот глаза — как блюдца и испуганные.

— Если что-то случится, — прошептала я, — ты ведь позаботишься о моем ребенке?

— Ничего с тобой не случится, — ответила, в уголках ее глазах собрались слезы.

— Поклянись, Барбара! — взмолилась я.

— Конечно, клянусь! Но с тобой все будет хорошо!

— Доктор придет?

— Придет. Но на улице снегу навалило. Так что не скоро. Но он придет, честно.

— Мы здесь крепкие орешки, милая, — сказала миссис Даутвейт. — Снежок не остановит доктора.

— Как скоро? — я охнула.

— Он уже в пути.

Еще один импульс боли пронесся через меня, и я сжала ладонь Барбары в своей.

— Держись, Вудс! — крикнула она, заставив меня рассмеяться сквозь одышку и боль.

Но тут очередная схватка пронзила мое тело, и агония вышибла из горла животный крик.

Боль, такая сильная боль, раскаленная добела, избавляла от душевных мук, вихрем пронеся в сознании образы Чарли и Гарри.

Часами я терзалась в круговороте мучений, тогда как тело пыталось разорвать себя надвое. Не существовало ни вчерашнего дня, ни завтрашнего, лишь этот миг, приносящий невыносимую агонию.

Помню, как смотрела в окно, как снаружи в темноте кружился снег, потом рассвело, а я кричала до потери голоса. Глотки воды, еще голоса, потом снова ночь, и какая-то частичка меня удивлялась тому, как жизнь сократилась до этого единственного мгновения во времени.

В какой-то момент раздался мужской голос, но я была слишком изнурена, чтобы понять, что пришел доктор. А может, мужчина уже давно там был, не знаю.

Барбара оставалась со мной, я это точно помню, тихо разговаривала со мной, подбадривала.

Я думала, что умираю, взаправду так думала, но в полночь второго дня я благополучно родила мальчика.

Моего сыночка.