Глава сорок третья

Йоркшир-Дейлс, декабрь 1943

Сильвия

Эрнест спал, прижавшись к моей руке, а я смотрела на него, испытывая благоговейный трепет перед крошечным человечком, который перевернул всю мою жизнь. Сын был до невозможности совершенен: крошечные пальчики на ручках, малюсенькие пальчики на ножках, миниатюрный носик пуговкой, карие глазки и копна густых черных волос, похожая на крошечную косичку. Я была полностью очарована, полностью захвачена своим дитем, рожденным в любви.

Его кожа была темной, гораздо темнее моей, и с самого начала было очевидно, что миссис Даутвейт этого не одобряет. Женщина ничего не говорила, но ее солнечная доброта исчезла, сменившись темным облаком. Барбара назвала это «ледовым фронтом» и просила не обращать на нее внимания. Хотя мы обе понимали, что это лишь начало: жизнь не будет легкой.

К счастью, не все так считали: Дружинницы были милы, принесли подарочки для Эрнеста.

Я написала Чарли, зная, что пройдет несколько недель, прежде чем дождусь ответа.

У меня болела спина, болела грудь, ужасно болела нижняя половина тела; Барбара сказала, что доктор Барнард был вынужден наложить швы, и что они все волновались, потому что было так много крови.

Доктор был любезен, однако его помощь обошлась недешево, и счет за нее поглотил все мои сбережения. Я молилась, чтобы деньги от Чарли пришли поскорее.

Прошло несколько дней, прежде чем кто-то смог добраться до города, чтобы ответить на телеграмму матери. В первый же день, когда не повалил свежий снег, резкий мороз постепенно уступил место слабому теплу зимнего солнца, и Барбара села на трактор, везший молоко в город. Девушка была закутана в такое количество шарфов и пальто, что только ее голубые глаза виднелись.

Я удивилась тому, как терпеливо ждала возвращения подруги; была так поглощена разглядыванием Эрнеста, детально разбирая каждое крошечное совершенство, ища сходство со мной, отмечая сходство с его отцом.

Наконец услышала рев возвращающегося трактора, подпрыгивающего на замерзшей грязи возле фермерского дома, а затем смех Барбары, которая что-то сказала девушке за рулем. Через несколько секунд услыхала стук сапог у входа и скрип распахнувшейся входной двери. Прошло еще несколько секунд, и вот тихие шаги раздались по деревянной лестнице.

— Приветики! — окликнула. — Как поживает мой племяш?

— Спит, — заулыбалась я. — Он был очень голоден, но теперь решил откланяться и дать отдохнуть.

— Он такой очаровательный, — вздохнула подруга. — Просто сражена наповал. Не особо люблю детей, Вудс, но твой малыш очень миленький.

Между нами воцарилось молчание, и она сжала руки в кулаки, в глазах читалась совсем не похожая на Барбару нерешительность.

— Расскажи о Гарри, — попросила тихим голосом, чтобы не разбудить Эрнеста. — Расскажи все, что сообщила мама.

Подруга выглядела встревоженной. Что бы это значило?

— Все, Барбара. Я должна знать.

— Это довольно необычная история. Все верно: они получили подтверждение, что Гарри жив. Он в Испании и пытается попасть на корабль, который доставит домой, что нелегко, учитывая, что Испания нейтральна и прочее, но ожидается, что парень вернется домой в январе или феврале. Насколько им удалось выяснить, его подобрало в Ла-Манше французское рыболовецкое судно и доставило куда-то на побережье. Он был сильно изранен, но о нем позаботились люди из Движения Сопротивление. Судя по всему, его часто перевозили, так что получить сообщение до сих пор не удавалось. В какой-то момент он, должно быть, пересек Пиренеи — подробностей не так много. Теперь он пережидает в Испании. Вот и все. С момента первоначального сообщения не поступало больше никаких вестей не поступало.

Трудно было воспринять все сказанное.

— Они уверены, что это Гарри?

— Твоя мать узнала об этом от миссис Вудс, та в свою очередь получила телеграмму из Военно-воздушного министерства.

Не прислали ли они телеграмму, предназначенную мне, в БП? Если да, то я не оставляла адреса для пересылки.

— Им известно, насколько тяжело он ранен?

Она вздохнула.

— Я все рассказала. Он еще не выкарабкался, но есть все основания полагать, что он вернется в Блайти. — Девушка замолкла. — Знаю, что все станет непросто.

— Непросто? — Я издала слабый смешок. — Можно и так сказать. Что ты рассказала обо мне маме?

— Сказала, что ты плохо себя чувствовала и пришлось вызвать врача, что правда; и что нас завалило снегом, и мы не смогли ей ответить, что тоже правда. — Барбара скорчила гримасу. — Она хотела приехать и присмотреть за тобой, однако я заверила женщину, что тебе уже гораздо лучше. Она была ужасно милой, Вудс. Уверена, что не можешь ей рассказать?

— Ни в чем я не уверена, — неопределенно ответила я.

— Что же будешь делать?

— Сегодня мне удалось кое-что сделать. Я написала бригадиру Тилтману письмо с просьбой разрешить вернуться на работу в БП.

Барбара выглядела ошеломленной.

— Ты не посмела!

— Отчего же? Он ведь может только отказать, не так ли? Но у меня такое чувство, что он может принять обратно, как гражданское лицо.

— А как же малыш Эрни?

— Сын, естественно, поедет со мной. Только придется найти кого-нибудь, кто присмотрит за ним, пока на работе. Наверняка в Блетчли найдется кто-нибудь, кто будет рад нескольким лишним шиллингам каждую неделю. — Я подняла на нее глаза. — Не могу оставаться здесь.

— Нет, наверное, нет. Боже, надеюсь, у тебя все получится, Вудс. Я бы хотела поехать с вами, но мне не стоит совать свой нос куда не надо и все такое, иначе упрячут меня за решетку быстрее, чем успею сказать «снова тот мужик», как в радиопередаче.

— Барбара! Ты не говорила об этом. Я думала, ты уже свободна?

— Ой, не беспокойся обо мне, душка. Просто пришлось пообещать быть хорошей девочкой и доить коров до конца войны, которая, слава Богу, уже не за горами.

Барбара поцеловала Эрни, после чего с грохотом побежала по лестнице, пообещав приготовить чай и тосты.

Я обдумывала все, что она рассказала, пытаясь заполнить пробелы в том, что девушке не было известно. Насколько сильно пострадал Гарри? Возможно, не слишком, иначе не смог бы перебраться через Пиренеи. Но тогда почему потребовалось больше года, чтобы получить сообщение домой? Я была в курсе, что БП ежедневно получал коды от оперативников УСО и французского Сопротивления.

Я наблюдала за спящим Эрнестом, и гадала, какой будет его жизнь: будущее, когда-то такое определенное, теперь стало туманным.

Написала родителям, сообщив, что у меня плохое самочувствие и выразив надежду на то, что скоро приду в себя, а как состояние улучшится, позвоню. Сплошная ложь. Еще больше тайн, больше отговорок. Но что я могла поделать? Гарри возвращался домой, все ожидали, что я буду рядом как хорошая и послушная жена, как женщина, которой дали второй шанс вернуть первую любовь.

Искренне верила, что если расскажу Гарри обо всем, он примет Эрнеста как своего сына. Возможно, будет нелегко, однако парень был добрым, хорошим человеком, и я знала, что не будет держать зла. А вот миссис Вудс никогда не простит меня, я была в этом уверена. Элементарный подсчет подсказал бы, что Эрнест не был сыном Гарри. Боже, один лишь взгляд на черные волосы и смуглую кожу подскажет об этом любому, у кого есть глаза. Неужели я обрекаю Эрнеста на жизнь, полную вопросительных взглядов? А если уеду в Америку с Чарли, смогу ли когда-нибудь простить себя за то, что разбила сердце Гарри? А мои бедные родители, что я им скажу? И все же, лишь одна мысль о жизни без Чарли разбивала мое сердце.

В канун Рождества в водовороте жизни наступила небольшая ясность: я получила письмо из офиса бригадира Тилтмана с предложением вернуться на прежнюю работу и получать еженедельное жалованье в размере трех фунтов стерлингов с условием, что я сама найду себе жилье.

— Рада за тебя, Вудс, — устало сказала Барбара, когда вечером сообщила ей весть. — Всегда можно стать незаменимой.

Лицо подруги было усталым и осунувшимся после долгого дня тяжелого физического труда на морозном воздухе. Девушка со смехом заявила, что стала по-новому ценить дойку, поскольку там было гораздо теплее, чем на изгороди или на других тысячах работ, которые приходится выполнять на ферме.

— Так сильно буду по тебе скучать, — тяжело вздохнула. — От Чарли никаких вестей и, честно говоря, нужны деньги. Здесь не предложат работу за три фунта в неделю.

— Верно, но, божечки, как же буду скучать и по тебе, и по милому малышу. Все ли дети так хороши, ибо, если это так, значит меня можно уговаривать родить одного такого?

— Понятия не имею, — я улыбнулась, — но ты милейший мальчуган, правда, Эрни?

Он уставился на меня мягким близоруким взглядом, беззубый ротик открылся в зевоте.

— Уже решила как быть? — вопросила Барбара с серьезным выражением лица.

— Решила рассказать Гарри правду. — Я глубоко вдохнула. — Попрошу о разводе. Не думаю, что при сложившихся обстоятельствах он будет возражать.

— Обстоятельства довольно необычны, — осторожно сказала Барбара.

Я тяжело вздохнула.

— Знаю, что все сложилось донельзя плачевно, но что поделать?

Она покачала головой.

— Легких ответов не бывает, есть лишь сложный выбор. Господи, я становлюсь философом.

Я крепко сжала ладонь подруги.

— Пообещай, что отправишься со мной в Америку. Вы со Скипом подходите друг другу.

Барбара лучезарно улыбнулась.

— Конечно, отправлюсь. Упустить такое-то приключение!

В рождественское утро я отвезла Эрни в церковь в соседнюю деревню Хабберхолм. Одна из Дружинниц подсоединила к трактору прицеп, и мы приехали с размахом, подпрыгивая на тюках сена.

То была пора возрадования: тогда в моей душе наступил покой после принятого решения. Я возвращалась в Блетчли и собиралась разбить сердце Гарри.