ГЛАВА 36

РИОНА

— Эй! — я вбегаю на кухню, где Аннели и Матис беседуют у массивного мраморного острова. Синхронными движениями оба выпрямляют позвоночник и мотают головами в мою сторону. Должно быть, они вели очень глубокий разговор, потому что, судя по их одинаковым широко раскрытым глазам, я напугала их обоих до смерти. — Почему этот парень Йейтс, или как его там помещает Цербера в дорожный ящик?

Аннели, выглядящая как всегда образцово в своем темно-синем наряде и золотых украшениях, отходит от мужчины Эмерика и возвращается к тому, что готовит на плите.

Матис потирает затылок, обходя кухонный остров. Он одет в черные тактические брюки и облегающий пуловер, которые носят все охранники Эмерика. Единственный раз, когда я видела его не в этой форме, был два дня назад на мероприятии у Холлоуэя. Матису, вероятно, около сорока, и то, как он держится и носит свои темные волосы, говорит о том, что он военный.

— Вчера вечером в одном из портов, который мы используем, произошел инцидент. Я предложил взять собаку, чтобы она помогла нашей команде охранять грузы, которые босс держит на контейнерной площадке.

— Ты предложил? — я скрестила руки и окинула стоящего передо мной мужчину пристальным взглядом.

У него, по крайней мере, хватает приличия выглядеть обеспокоенным, когда он кивает головой.

— Мы всегда так поступали, когда сталкивались с подобными проблемами.

— Эмерик согласен?

— Да, — отвечает он. — В конце концов, это то, чему обучена собака.

— Нет, — огрызаюсь я и снова застаю его врасплох. — Он не пойдет. Вытащите мою собаку из этой гребаной клетки.

Его глаза чуть не вылезают из черепа.

— Босс…

Уже крутясь на ногах в тапочках, я прервала его:

— Мне плевать, что сказал босс, - я бегу по коридору в направлении кабинета Эмерика. Он работал там почти все утро. — Цербер останется здесь.

Никогда не могла представить, что буду вот так разговаривать с одним из парней Брейдена. Мне приятно. Они бы так быстро побежали к нему или к маме, если бы я, цитирую, “не уважала их таким образом”. Мои отношения с Брейденом никогда не были такими. Мне никогда не приходилось ходить вокруг него как в скорлупе. Он был единственным человеком в штате моего отца, с которым я могла поговорить.

— Мэм…

— Не называйте меня мэм! Я лет на двадцать моложе вас, — кричу я в ответ через плечо.

Проснувшись утром, я чувствовала себя дерьмово. Второй и третий дни цикла всегда бьют по мне сильнее всего, но от судорог, которые были у меня все утро, мне хотелось заползти в позу эмбриона на дно душа. Голова тоже раскалывается. Безрецептурное обезболивающее, которое я приняла два часа назад, ни хрена не помогло ни в том, ни в другом случае.

Это не мое утро. Я неважно себя чувствую, у меня гормоны, а теперь они пытаются забрать мою чертову собаку?

Черт возьми, нет.

Я не стучусь, когда дохожу до закрытой двери офиса. Протиснувшись внутрь, я обнаруживаю Эмерика, стоящего перед окнами от пола до потолка за массивным письменным столом из темного дерева. Его телефон прижат к уху, но прежде чем я успеваю закрыть дверь, он заканчивает разговор с тем, с кем разговаривает.

— Только что вошла Риона, — говорит он им, внимательно оглядывая меня с ног до головы. — Мне нужно идти. Позвони Нове, если у тебя возникнут какие-либо проблемы.

Я делаю шаг к одному из современных стульев, стоящих перед столом, и кладу руки на кожаную спинку.

— Тебе не обязательно было вешать трубку. Я могла бы подождать.

— Ты моя жена. Ты не ждешь. Если тебе нужно мое внимание, оно твое, — как долго я ждала, чтобы кто-то сказал мне это? Тепло разливается по телу и на мгновение ослабляет тупые спазмы в нижней части живота. Штормовые глаза сфокусировались на моем лице, и он нахмурился. — Ты неважно себя чувствуешь, любимая?

Я игнорирую его вопрос и сосредоточиваюсь на причине, по которой пришла сюда в первую очередь.

— Йейтс посадил Цербера в ящик и собирается отвезти его в доки или куда-то еще.

Очевидно, что он не ожидал такой причины моего прихода сюда.

— Я в курсе.

— Но, этого не случится, — хмыкаю я. — Он останется здесь.

Брови Эмерика едва не врезаются в линию роста волос.

— Неужели?

— Да. А теперь иди и скажи своим головорезам, чтобы они выпустили мою собаку из этого ящика.

— Твою собаку? — на этот раз к его недоуменному выражению лица присоединилась улыбка.

— Прекрати отвечать на мои вопросы, Бейнс! — прорычала я.

Он упирается ладонями в блестящую поверхность стола и наклоняется вперед.

— Цербер был обучен выполнять подобные задания. Это его работа.

Я поднимаю подбородок и сжимаю руки в кулаки, когда моя матка снова дергается. Проклятье.

— Ну, я хочу, чтобы с этого момента его работа заключалась только в том, чтобы охранять нас. Здесь. Дома. Иди и найди другую собаку, потому что эта останется здесь, со мной.

Мой муж смеется над этим.

— Так не пойдет. Я не могу просто найти другую собаку и обучить ее по щелчку пальцев.

— У тебя есть сотни миллионов долларов. Пойди и купи. Черт, я уверена, что смогу найти мелочь, необходимую для того, чтобы купить тебе совершенно новую, полностью обученную страшную сторожевую собаку, только в твоих шикарных диванных подушках, — когда он просто стоит и смотрит на меня так, будто я говорю на другом языке, я вздыхаю и признаю: — Ладно, понятно, что я немного привязалась, и мысль о том, что его могут отослать, разбивает мне сердце. А что, если ему будет больно? Пожалуйста, пусть он останется здесь.

Эмерик долго смотрит на меня, прежде чем наклонить голову.

— Хорошо, он может остаться.

— Он может?

Его ухмылка вновь появляется, когда он обходит стол и встает у меня за спиной. Его руки обхватывают мою верхнюю часть тела, и он притягивает меня к своей теплой, надежной груди.

— Не думаю, что ты понимаешь, как сильно ты меня обвела вокруг пальца, принцесса.

Прикусив губу, чтобы сдержать улыбку, я мягко говорю:

— Спасибо.

Я проигрываю свою битву, когда он прижимается губами к моей макушке.

— Если это будет в моих силах, я всегда дам тебе то, что ты хочешь, — взяв в руки ткань моей безразмерной толстовки, он заставляет меня повернуться, чтобы он мог видеть мое лицо. Из-за того, что я чувствую себя отвратительно, я не потрудилась надеть сегодня настоящую одежду. Или накраситься. Эластичные леггинсы и эта толстовка - лучшее, что я могла сделать. — Ты неважно себя чувствуешь, — на этот раз это не вопрос. — Чем я могу помочь?

Я вздыхаю и стряхиваю с себя его заботу.

— Все в порядке. Я просто наслаждаюсь радостью рождения с маткой.

Что-то трепещет в моей груди, когда он проводит ладонью по моему животу и кладет ее на нижнюю часть живота. В этом действии нет ни малейшей провокации, и в то же время оно интимно так, как я не чувствовала между нами раньше. Наш вчерашний разговор, в котором он признался, что хочет засунуть в меня своего ребенка, не выходил у меня из головы, но сейчас, когда его рука находится там, где она находится, его слова выходят на передний план моих мыслей. Когда-нибудь это случится, принцесса. Рано или поздно мое семя пустит корни в твоем чреве, и ты принесешь в этот мир нашего ребенка.

Нежные вздрагивания по всему телу заставляют его пристально осмотреть меня.

— Ты в порядке? — его свободная рука скользит вверх по позвоночнику и огибает мою шею. Еще одна волна мурашек пробегает по моей коже.

— Да, я же сказала тебе, что со мной все в порядке, — снова заверила я его, чувствуя внезапную сухость во рту. — Просто судороги, но в этом нет ничего нового. Думаю, я спрошу у Аннели, где тут грелка, и, может быть, немного побуду в театральной комнате. Я знаю, что ты работаешь, так что мне, наверное, стоит перестать отвлекать Эмерика! — мои руки обвиваются вокруг его шеи из чистого инстинкта, когда он внезапно поднимает меня с земли и заключает в свои объятия. — Что ты делаешь?

— Мы можем сделать что-то получше грелки.

Я расслабляюсь, погружаясь в обжигающую воду ванны и прижимаясь к его груди. Когда он привел меня в нашу ванную комнату и начал наполнять водой глубокую ванну, я не думала, что он присоединится ко мне. Не то чтобы я жаловалась. Только когда он просунул свое сильное и очень голое тело за мной, я начала считать себя любительницей ванны. До этого момента я была исключительно любительницей душа. Прохлаждаться в собственной воде в ванной мне никогда не нравилось, но если Эмерик планирует сделать это регулярным, думаю, я смогу смириться с этим.

Он был прав и в том, что это лучше, чем грелка. Сидя между его ног с подтянутыми к груди коленями, я уже начинаю чувствовать себя лучше.

Собирая рукой пузырьки, которые нас окружают, я говорю:

— Ты не должен был этого делать. Я знаю, что у тебя есть работа, которую нужно выполнить, и уверена, что твои люди задаются вопросом, куда ты исчез, — такие люди, как Эмерик Бейнс, не выделяют время из своего расписания, чтобы принять ванну, и все же мы здесь.

Он лениво проводит намыленной мочалкой от моего затылка до светло-розовых накрашенных ногтей, а затем снова вверх.

— Всегда найдется работа, требующая моего внимания, как и люди, которым что-то от меня нужно, — опустив ткань в горячую воду, чтобы она нагрелась, он повторил процедуру на другой руке. — Но ты и твои потребности всегда будут на первом месте. Ты неважно себя чувствуешь, и я хочу помочь. Вот что сейчас важно.

Как это может быть тот же человек, который запер меня в клетке и гонялся за мной по лесу, пока не поймал и не прижал к земле?

Люди даже не догадываются о существовании этой стороны Эмерика, и я хочу яростно защищать ее от их любопытных глаз и жадных рук. Эта его версия — для меня и только для меня.

— Это уже помогает, — говорю я ему, закрывая глаза и опуская голову на его плечо. — Я начинаю чувствовать себя немного лучше.

— Только немного? — его дыхание щекочет мочку моего уха и заставляет мурашки плясать по позвоночнику. — Я могу сделать так, чтобы тебе стало намного лучше, — он лениво проводит мочалкой по моей груди, задевая соски. Дразняще медленно, его внимание постепенно опускается ниже, под линию пузырьков и горячей воды. Мышцы живота вздрагивают, когда мягкая ткань обводит мой пупок, а затем он снова опускается ниже. Его свободная рука скользит по внешней стороне моего бедра, пока не достигает моего согнутого колена. — Откройся для меня, любимая, — наставляет он меня на ухо, когда его рука обхватывает заднюю часть моего колена, и нежными потягиваниями побуждает меня раздвинуть бедра для него. — Вот так. Вот так.