А зря! Тропинка окончилась, и впереди лежала огромная, словно море, поляна, вся заросшая какой-то травой. Небрит уставился на растеньице, пытаясь вспомнить что-нибудь из ботаники. В голову все лезли крахмальные зерна и какие-то тилакоиды.
- Ты не знаешь, что это такое?
Кварк повертел в руках травку, понюхал и отбросил, словно была она если не опасная, то по крайней мере противная.
- Белена всего лишь. Мой прародитель, кажется, однажды объелся: ведьма какая-то подучила.
- Ладно, - сказал небрит, - белена так белена. Не будем ее есть.
И посмотрел вперед. На горизонте маячили две лошади.
- Вот у них и спросим, кто такой этот сивый мерин, - предложил он.
Вблизи выяснилось, что лошади являют собой зрелище плюгавое. Цвету они были то ли серого, то ли синего, то ли вовсе сизого. На мордах застыло выражение безоговорочного довольства судьбой. Лошади мирно щипали белену.
- Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
Одна из лошадей запрядала ушами, подняла голову и сказала:
- Ну и что? Я вот, может, Пасифая, но я же никому не навязываюсь. И вообще, исходя из префектуры, конъюкнтуры, макулатуры, - она бормотала так долго-долго, закончив почему-то эласмотерием, - следует подумать об уровне эгейской культуры.
- Что это такое? - испуганно спросил небрит.
- Бред какой-то, - ответил Кварк.
А ведь похоже, решил небрит после некоторого раздумья.
- Это ведь бред? - спросил он у второй лошади.
Та тоже попрядала ушами, помахала хвостом и отвечала голосом, приличествующим даже не орловскому рысаку, а скорее разъезжающему на этом рысаке гусару:
- Никоим образом, милостивые государи мои: познания мои, не дают мне оснований предположить в сказанном любезной дамой ни малейших признаков патологии.
Впрочем, позвольте представиться, - лошадь махнула гривою и приосанилась. - Карборунд, племенной жеребец из конюшен его превосходительства подхорунжего Рябого. К превеликому моему сожалению, милостивые государи, не могу в данный момент представить вам моего хозяина. Впрочем, располагайтесь в этой зале и будьте как дома, - закончил жеребец.
- Да, - прошептал небрит, - этот, кажется, тоже...
- Бредит?
- Или просто завирается. От комплекса неполноценности.
Услыхав слово "комплекс", кобыла стала говорить что-то несусветное про гистерезис, поминутно путая его с климаксом. Теперь лошади являли зрелище уже не плюгавое, а, пожалуй, скорее жуткое. Небрита вдруг осенило.
- А вдруг это и есть сивый мерин? - сказал он.
Кварк, похоже, не на шутку испугался: во всяком случае, он ни с того ни с сего вздетел и опустился шагах в двадцати от лошадей. Но жеребец (или то в самом деле был сивый мерин?!), руководимый оскорбленным самолюбием гостеприимного хозяина, подбежал к нему и, томно помахивая хвостом, запротестовал:
- Помилуйте-с, милостивый государь... не имею чести знать вашего имени... Будьте любезны благоволить почтить скромную нашу обитель присутствием своим... Не откажите бедным, но благородным дворянам...
Небрит понял, что нормального разговора с этим существом не получится, а поскольку как-то говорить с ним было все же надо, изрек:
- Простите, милорд, но я не вижу причин для столь непочтительного обращения с отпрыском древнего рода, ныне волею судеб в столь плачевном и жалости достойном положении пребывающим. Не правда ли, граф?
- Графология, графомания, география, хронография, графография, голография, порнография, - забубнили кобыла, а потом вдруг воскликнула:
- О, как это неприлично! Как элегично, эротично и фантастично!
- Как смеете вы так разговаривать с дамою?! - вспылил мерин (или все же не мерин?) - Я требую сатисфакции!
- Сатисфакции, сатисфикции, садомазохиции? - незамедлительно откликнулся небрит.
- Секуляризации! - потребовала сивая кобыла.
- Это еще зачем? - изумился Кварк.
- Не знаю, - чистосердечно ответил небрит.
Мерин с кобылою принялись рассуждать в два голоса и договорились в конце концов до того, что бедная кобыла упала в обморок, оставаясь, впрочем, на четырех ногах. Мерин суетился вокруг, выкрикивая мудреные медицинские слова.
И как раз в это время небрит заметил, что к ним приближается, до сих пор, видимо, не догадываясь об опасности, тощий человек очень большого роста. Был он бородат, в зубах держал огромную черную трубку. В одной руке у него было что-то вроде здоровенного плоского чемодана, в другой - нечто, принятое небритом за свиток. Человек весело насвистывал грустную мелодию, исторгая из трубки клубы густого дыма.
- Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
- Здорово! - сказал большой человек громким басом. - Ну, слава богу, хоть одна живая морда, а то все прилизанные какие-то... Надоело! капризно закончил он.
- Простите, - осведомился Кварк, - с кем имею честь?
Общение с лошадьми явно не пошло ему на пользу.
- Живописец-халтурист. Был портретист-халтурист, а теперь вот пейзажист-халтурист: морока с этими портретами.
- Искренне рад встрече со служителем муз, - мерин шаркнул передней ножкой.
- А это что такое?
- Сивый мерин, - представил его Кварк. - Знаете такого?
- Эт который врет? Как же, как же, наслышан...
- А мы вот раньше не знали, - Кварк тяжело вздохнул.
Халтурист ухмыльнулся весьма устрашающе.
- Написать, что ли, ему? Вы знаете, - обратился он к мерину, - надписи на боках сейчас очень модны в свете.
- Хочешь быть красивой, Сивка, - сказала кобыла, - так люби и саночки возить.
- Во-во! - согласился халтурист и раскрыл свой чемодан. - Какой цвет предпочитаете?
- Индиго, маренго, солпуго, - забормотала кобыла.
- Флуоресцирующий оранжевый, - быстро подсказал небрит.
- Оранжевый? Ладно. И вообще, я теперь пишу только флуоресцирующими красками:
доходнее.
Халтурист старательно вывел: "Сивый мерин. Осторожно! ВРЕТ!!!"
- Какой восторг! - возопила кобыла. - Сивка, как жаль, что ты не видишь!
- Если угодно, - халтурист слегка поклонился, - я могу и вам написать.
- О, я буду вам так благодарна, так тщательна, старательна, признательна и внимательна!
Халтурист озадаченно уставился на кобылу и пробормотал несколько слов, которых небрит не понял, хотя имел недурной словарный запас.
- Час от часу не легче, - только и смог разобрать небрит.
- Это же сивая кобыла, - излишне громко разъяснил он.
- Отнюдь, милостивые государи, - молвил мерин, роя копытом землю. - Вы удостоились лицезреть самца восточноамериканского гигантского единорога.
- Единоутробная двуутробка с воздушным охлаждением, - подтвердила кобыла.
Но художник уже не слушал. Схватив кисть, он начертал (почему-то готическим шрифтом): "Сивая кобыла. Осторожно. Остерегайтесь бреда!"
- О-о-о! - воскликнул сивый мерин. - Как шикарно! Последний крик!
Халтурист воззрился на лошадей, и на лице его отчетливо выразилась наивысшая степень омерзения.
- А теперь, милостивые государи и милостивые государыни, благоволите провести некоторое время в покое и уединении, чтобы лучше выявилась игра тончайших оттенков.
Лошади, как ни странно, повиновались.
- Уф! - сказал халтурист. - Кажись, отмучился. Ну и работка, доложу я вам, почти как со старым хрычом... прохвессором...
- С каким профессором? - живо спросил небрит.
- Да с этим... как его... Перитрихий Триптофанович его зовут, будь он неладен! - и халтурист вновь употребил несколько неизвестных небриту терминов.
- А... что он такого сделал?
- Как это что сделал?! - спросил халтурист с негодованием столь сильным, что оно не могло не быть наигранным.
- Что сделал, спрашиваете? Этот... негодяй заставил меня бросить портреты!
Совсем!
Художник, казалось, был готов зарыдать. Впрочем, он не заплакал, а, напротив, улыбнулся.
- Представьте себе: заказал мне портрет с секретаршей на фоне телефона. Ну я, как дурак, пишу, а они... Начать с того, что секретарша у него чистая мегера, а уж морда, доложу я вам... Но не в этом дело, - халтурист раскурил трубку.