— Шлем? Серьёзно? Ни в одном из своих мечтаний о поездке на байке я ни разу не представляла, что надеваю шлем.

— После концерта мы поедем в Новый Орлеан. Не хотелось бы тебя огорчать, красавица, но ты твердолобая, а не бессмертная, и я хочу, чтобы твоя хорошенькая головка осталась цела, потому что у меня на неё большие планы.

— О, ну, если ты так ставишь вопрос.

Хочу остановить стаи нервных бабочек внутри. Чтобы напомнить себе, что он причинил мне боль, и сделает это снова. Но, за исключением Магнолии, он был единственным, кто всегда делал меня по-настоящему счастливой. Пробуждая во мне менее сварливую сторону.

— Давай наденем его, — говорит Маккенна, пристёгивая шлем на моей голове. Заглядывает в глаза, чмокает в губы, а затем садится на байк. Перекинув ногу через сиденье, следую за ним, всем телом ощущая, как грудь прижимается к его спине, а раздвинутые ноги касаются его бёдер. Уткнувшись щекой к нему сзади, чувствую рокот мотора, когда Маккенна заводит «дукати», снова и снова повторяя себе, что всё это нереально.

— Держись крепче, красавица? — говорит он и протягивает руку мне за спину, сжимая попку и притискивая ближе.

— Мне не по себе, Кенна. Но это не значит, что я сдамся, упаду и умру! — говорю я, и из-за моего смеха запотевает визор шлема.

— Господи, что несёт твой рот, — говорит он, качая головой в шлеме. Кенна поворачивается, крепче обнимает меня за талию, и я прямо кожей чувствую, как под голубым тонированным козырьком меня изучают его глаза. Затем он берётся за ручку руля, поднимает ногой боковую подставку, и с восхитительным урчанием мы трогаемся в путь.

Я громко смеюсь, и, мне кажется, Кенна меня слышит, потому что, несмотря на ветер, он чуть поворачивает голову. Большая часть его лица скрыта, но я вижу, что Маккенна широко улыбается.

— Тебе нравится? — громко спрашивает он, перекрывая рокот мотоцикла.

— Да.

— Как себя чувствуешь?

Безумно счастливой, думаю про себя.

— Чувствую себя прекрасно, — кричу я. — Только, пожалуйста, не разбейся.

♥ ♥ ♥

И вот мы в ДАЛЛАСЕ. Танцоры выходят на сцену, загорается свет и под звуки музыки, производя фурор, врываются Кенна, Джакс и Лекс. Позднее, при исполнении одной из их медленных песен, Кенна присоединяется к музыкантам и садится за фортепиано, в то время как публика размахивает в темноте тысячами зажигалок. «Поцелуй Пандоры» — последняя песня, и когда она начинается, барабаны бьют с особой силой, а Маккенна при каждом ударе вскидывает вверх сжатую в кулак руку.

Я наблюдаю снизу. Лайонел посоветовал мне внимательно следить за танцовщицами, потому что продюсеры действительно очень хотят, чтобы я выступила в «Мэдисон-сквер-гарден». Это делать трудно, потому что, хотя я стараюсь не спускать с девушек глаз, пока они танцуют вокруг Кенны, — и я правда стараюсь, — мой взгляд невольно притягивает он. Огни ласкают кожу Кенны, переливаются на его фиолетовом рок-парике, заставляют сверкать даже кольцо на большом пальце, когда он танцует так, как умеет только он. И как бы мне ни неприятно было это признавать, теперь я начинаю понимать, почему некоторые фанаты плачут при одном только упоминании о Crack Bikini.

17

СНОВА С ГРУППОЙ

Пандора

После концерта в очередной раз ребята решительно намерены повеселиться. Маккенна ведёт меня в бар и по пути ловит одного из официантов.

— Что хочешь выпить? — спрашивает он меня.

— Я буду то же, что и ты.

Слышу, как он делает заказ для нас, а затем меня снова привычно направляют к кабинке в глубине зала.

— К своему стыду, я решила, что Crack Bikini устроит вечеринку в более тихом месте, — говорю, бросая взгляд на диско-бар.

— Это и есть тихое место, детка, но не волнуйся — скоро начнётся всё самое интересное.

Он тянет меня к самой тёмной кабинке в самом тёмном углу клуба. Его останавливают два парня примерно его возраста, которые оба зовут Маккенну «бомба!», что означает: «Ты грёбаная супербомба, чувак!»

Пока они приветствуют друг друга, обмениваясь ударами ладоней, матерными выражениями и нелепыми мужскими рукопожатиями, я наблюдаю, как танцовщицы из группы, пританцовывая, направляются к мерцающему огнями танцполу. Музыка раскатисто разносится и резонирует по всему помещению. Под моими ногами. Под сиденьем.

Несколько девушек отделяются от своих группок и подлетают к Маккенне и двум мужчинам, которые продолжают стелиться перед ним, и как только добираются до них, тут же начинают танцевать.

— Кенна, потанцуй с нами!

Он обнимает каждую за талию и прижимает их к своему телу, продолжая разговаривать с парнями. Он великий танцор. Великий певец. Любитель жизни. Веселья. Игры.

Игры.

Я опускаю взгляд на столешницу. Ты такая идиотка, кляну я себя.

Для него это просто игра. Вызов. Как в «Укрощении строптивой¹⁰».

— Привет, киска. Что случилось? — Лекс плюхается в кабинку рядом со мной и приподнимает рукой моё лицо за подбородок.

— Ничего особенного. У тебя голос, как у пьяного, — говорю я.

— Может быть, потому что так и есть? — смеётся он и кивает в сторону Маккенны. — Знаешь, благодаря тебе он пишет хорошую музыку. Каждую песню.

— К твоему сведению, ваш хит номер один — худшая песня, которую я когда-либо слышала в своей жизни.

— Нет, это не так, и это не единственная песня, которую он написал о тебе. Может, это и не так уж и плохо, что ты разбила его чёртово сердце?

— Я? — фыркаю в ответ.

— О, пожалуйста! Думаешь, что нет? После тебя он только и делал, что трахал всё, что движется, и всё из-за того, что ты его так сильно взбесила.

— Я? — кричу от возмущения, абсолютно не веря ни единому его слову.

— Этот придурок пристаёт к тебе, Стоун? — спрашивает Маккенна, ставя мой напиток на стол и садясь рядом.

— Полагаю, по-другому он просто не умеет, — игриво ухмыляюсь я.

— Братан, я только сказал ей, что ты отличная партия, — оправдывается Лекс. — Поверь, ты бы сам захотел, чтобы я с ней поговорил.

Маккенна скользит рукой по спинке сиденья за моей спиной и наклоняется ко мне. Этот жест вроде бы непреднамеренный, но меня это не обманывает. Маккенна делает глоток своего напитка.

— Угу, — говорит, кивая так, словно имеет в виду: пошёл на хер.

— Её не парит, что ты любишь надевать на концертах розовые парики. Ей это нравится, потому что подходит к её образу скверной девчонки, — продолжает Лекс. — А ещё её не волнует, что ты по утрам несёшь всякую чушь. Ей всё равно, что твой большой член может разорвать её пополам. Она всё, что тебе нужно, чувак.

— Скажи мне то, чего я не знаю, например, почему твоя задница припаркована прямо рядом с ней?

— Я её грею.

— Пошёл вон, Лекс.

— Мужик, я устал как чёрт, остынь. — Однако говоря эти слова, Лекс освобождает кабинку, и я чувствую руку на своём бедре. Поднимаю глаза, и они встречаются с серебристым взглядом улыбающегося Маккенны.

Опасность...

Сердце начинает бешено колотиться.

Я не могу влюбиться в него снова. Не могу.

Но это уже произошло. Ты влюбилась. Так и есть!

— Твоя рука куда-то направляется? — спрашиваю я, затаив дыхание, в моём голосе звучит удивление, хотя я скорее встревожена, чем удивлена. И взволнована. Сильнее, чем когда-либо.

— Да, — говорит он, скользя пальцами выше, его глаза из-за чего-то сияют. Из-за вызова? Вожделения? Маккенна наклоняет голову, и когда я чувствую его губы, его дыхание у своего уха, мой желудок сжимается. — Я не могу отвести от тебя глаз, я хочу, чтобы мои руки были на тебе, и мои губы — на тебе. На самом деле, у меня возникают серьёзные проблемы с тем, чтобы делить тебя с кем-то, даже на одну ночь.

Я нервно смеюсь.

— Эти слова обычно срабатывают?

— Помнишь наш первый раз? — продолжает Маккенна, игнорируя меня. Соблазнительный шёпот Маккенны ласкает ухо, в то время как его пальцы скользят вверх под топ, как будто... как будто ему действительно нравится прикасаться к моей коже.

Он обвивает рукой мою талию и останавливает её сбоку от грудной клетки, его большой палец всего на волосок от моей груди.

— Нет, не помню, — вру я, прерывисто дыша. — Это всё из-за диетической колы, которая убивает клетки моего мозга.

Когда он запечатлевает на моём виске далеко не невинный поцелуй, разум вступает со мной в противоречие, и я переношусь на семь лет назад, в кабинку, подобную этой, с теми же руками, теми же губами. Назад в то время, когда я смущалась от того, кто я есть и кем я хочу быть, но никогда не смущалась из-за этого мальчика.

Нас увидят, Кенна...

Что плохого, если увидят? Почему, чёрт возьми, тебе за меня стыдно?

Теперь он мужчина. Возбуждённый. Его твёрдое бедро прижимается к моему. Рука крепче обхватывает мои рёбра. Раньше он был расстроен и страдал из-за того, что я не позволяла своей матери о нас узнать. Я понимала, что она нас разлучит. Но, в итоге, это стало неважно. Он ушёл сам.

— Ты помнишь. Вижу по твоим глазам, что помнишь, — мягко говорит он.

Я закрываю глаза, когда Маккенна оставляет ещё один поцелуй, на этот раз нежный, соблазнительный, в уголке моих губ.

— Я тоже не люблю вспоминать, Пинк. Это худшая форма пытки — думать о том, как ты смотрела на меня раньше. Думать, что ты больше никогда не будешь на меня так смотреть, — шепчет он.

Заставляю себя открыть глаза и смотрю в лицо Маккенне, оно так близко, что руки чешутся от желания обхватить его голову. Наклоняюсь ближе и тяну зубами бриллиантовую серьгу в его ухе, и он задерживает дыхание, как будто едва держит себя в руках.

Когда я отодвигаюсь, его пристальный взгляд становится таким напряжённым, и я чувствую себя настолько одурманенной собственным воздействием на него, что начинаю закрывать глаза. Он останавливает меня.

— Не надо, чёрт возьми. Не закрывай их.

Я держу их открытыми, а его челюсть сжимается, глаза становятся тёмными, словно сумерки, зрачки расширены, и мне страшно. Боюсь всего. Жара его тела, прижатого к моему. Удерживающего меня пристального взгляда. Я боюсь того, насколько он мне близок, насколько мы близки... эмоционально.