Нетвёрдой рукой наливаю дымящийся кофе в чашку, стоящую сбоку на маленьком буфетном столике, и, пью его, изучаю двух девушек в противоположном углу зала. Блондинку и брюнетку.

Тит и Оливию.

О, да. Эти две, судя по всему, — главные зачинщицы. Таких я могу распознать мгновенно.

Тит — блондинка, не натуральная блондинка, как Мелани, а крашеная с тёмными бровями. Оливия темноволосая, почти как я, но её лицо круглее, а черты лица, по-моему... мягче. Но выражение её глаз?! В них нет ничего мягкого.

В упор встречаю её пристальный взгляд, потому что от хулиганов никогда нельзя отводить глаза. Я в совершенстве это практиковала — дома, когда умер отец, а мать запугивала меня, и в школе, где надо мной смеялись, пока Маккенна не убедил всех, что надо мной больше не следует смеяться.

Сейчас дюжина двадцатилетних парней смотрят на меня так, словно я на весь день обязана стать их развлечением. Хореограф хлопает в ладоши, чтобы переключить внимание танцоров на себя.

— Меня зовут Иоланда, — говорит она мне. — И я отвечаю за то, чтобы заставить тебя двигать своим телом так, как будто ты всю жизнь тренировалась профессионально. Задача не из лёгких, поэтому предупреждаю, твоя ванна после занятий будет ледяной. Придётся постараться и не быть нескладной, как бревно, и неуклюжей, как новорождённый жираф. Теперь ты будешь делать растяжку вместе с нами, наблюдать и учиться! — Она щёлкает пальцами, и танцоры начинают делать упражнения на растяжку. Оливия, кажется, впечатлена тем, что даже я пытаюсь что-то делать. Могу я дотянуться руками до пальцев ног? Нет. Я несгибаема, как палка, и чуть не хрюкаю, продолжая предпринимать неудачные попытки.

— Осторожнее! Или ты потянешь мышцу, и нам от этого не будет никакой пользы! — упрекает Иоланда.

В ней течёт латинская кровь — я могу судить об этом по страсти в её голосе и сильному акценту. Её тело прекрасно, с идеальными изгибами во всех нужных местах. Одежда других танцовщиц облегает их прекрасные тела. В отличие от моего. У меня плоская грудь, заднице тоже не помешало бы немного мяса. Изгибов у меня не так уж много. Зато действительно большие соски, которые слишком сильно выпирают, привлекая к себе внимание, вот почему я на самом деле рада, что у меня маленькие сиськи.

Наряд, присланный в мою комнату Лайонелом, на самом деле не скрывает маленькую грудь и задницу.

Стараясь не слишком часто смотреть на себя в зеркало — и, следовательно, избегая напоминаний о том, какая у меня плоская грудь, — я направляюсь к центру. Иоланда подзывает меня к себе.

— Ты. Для тебя с Оливией поставлен другой танец. Представь, что я Джонс. Теперь иди ко мне, твои движения чувственные. Гипнотические. Сексуальные. Установи контакт со своей внутренней сиреной...

Чувствую себя глупо. Нелепо. Но стараюсь идти, слегка покачивая бёдрами. Услышав доносящееся со всех сторон фырканье, останавливаюсь и, нахмурившись, обвожу мрачным взглядом зал, чтобы каждая присутствующая здесь женщина в полной мере ощутила моё недовольство.

— Игнорируй... — ворчит она. — Так, девушки! — хлопает в ладоши Иоланда, а затем обращается ко мне: — А теперь... чувственно. Не так скованно. Как будто занимаешься любовью. Ты будешь заниматься любовью с Джонсом прямо на сцене, только одетой. Все хотят Джонса. Представь себе его тело, двигающееся около твоего. Маккенна Джонс двигается просто классно — Супер-Майку до него как до Луны. Ну что, готова? — Она протягивает руку и обхватывает меня за поясницу, прижимаясь своим телом к моему.

Её грудь упирается в мою. Хореограф изображает Маккенну и смотрит на меня с выражением, которое, как мне кажется, она считает свойственно ему. От одной мысли, что нужно будет появиться вот так, перед аудиторией, еле сдерживаю рвотные позывы.

— Я не могу…

— НЕ МОГУ?! Такого слова здесь не существует. Мы все здесь работаем. А сейчас вращай бёдрами. Руки на талию. Вперёд, вправо, назад, влево. Просто расслабься! — Она отходит и включает музыку. Пока остальные танцоры разминаются, я нелепо кручу задом, совершая волнообразные движения. — Хорошо! — хвалит Иоланда. — Очень хорошо! Теперь добавь руки... Разведи их в стороны... подними вверх... расслабь своё напряжённое тело.

Мы танцуем под песню группы, и музыка начинает отдаваться во мне эхом. Девочки ритмично встряхивают головами, и я, следуя их примеру, распускаю волосы, подхожу к Иоланде и провожу руками по её бокам.

Я представляю, что мы с Маккенной катаемся на коньках, ноги легко скользят, его руки на моей талии, и знаю — он поймает меня. Если упаду, это будет не неловкость, а предлог, чтобы заставить его прикоснуться ко мне и услышать его низкий, рокочущий смех. Мне нравится, как он смеётся. Мне нравится, как он ухмыляется, как поднимает меня, отряхивает мою задницу перчатками, целует в щеку на случай, если нас кто-нибудь узнает, и шепчет:

— Хватит?

И я говорю:

— Никогда!

Он, уже с другим, более глубоким смехом, закручивает меня, как волчок, а затем, прижимая к себе, помогает скользить на коньках по катку.

Неожиданно оказывается, что танцы не так уж сильно отличаются от катания на коньках. Захваченная музыкой, следую примеру девушки передо мной, ноги уверенно повторяют шаги, которые мне показывают, руки чувственно оглаживают моего воображаемого мужчину. Иоланда прерывает свои инструкции, видя, что я начинаю плавно двигаться, вся в своих мыслях, представляя, как Маккенна был на сцене с двумя женщинами. Теперь я буду той, кто танцует с ним рядом.

Напоминая ему о том, что у нас было.

Ты ведь этого хочешь, помнишь? Заставь его потерять самообладание. Напомни ему о девушке, с которой он раньше катался на коньках. Той, которую он кружил волчком на льду. Напомни ему, что той девушки больше нет. Нет, потому что... ОН ЕЁ бросил.

Она любила его, а он её БРОСИЛ.

Заставь его пожалеть о том, что он ушёл. Без единого слова, без прощания, без «прости», без всякой причины...

Эта мысль настолько придаёт мне сил, что я продолжаю покачивать своей маленькой попкой даже после того, как песня заканчивается.

— Хорошая работа, девочки! — кричит Иоланда, снова хлопая в ладоши.

Танцовщицы не выглядят уставшими, зато я, задыхаюсь, когда следую вслед за ними к стопке полотенец и вытираю шею. Ко мне подходит Иоланда, промокая насухо ложбинку между грудей, в её глазах светится одобрение.

— Хочешь кому-то что-то доказать? Мне это нравится. — Она приподнимает мою голову свободной рукой и чуть не препарирует меня взглядом. — Ты влюблена в него?

— Пффф! — случайно брызжу слюной. — Прости! — смеюсь злым ведьминским смехом. — Ничего подобного.

— Пандора. Хммм.

Она улыбается сдержанной, ничего не выражающей улыбкой. И уходит.

Как будто знает что-то такое, чего не знает никто другой.

♥ ♥ ♥

ОСТАТОК дня я из-за кулис наблюдаю за репетицией группы, не сводя глаз с сами-знаете-кого. Он смеётся громко. Много. И также много матерится. Близнецы подначивают его, и он отвечает тем же, обмениваясь ласковыми словечками, например: «ёбаный осёл», «иди работай, придурок» и — моё любимое — «отсоси мой член, мудак». А в какой-то момент я почти уверена, что они говорят обо мне:

— Ты поладил этой ночью со своей шоколадкой?

— Даже если и так, — спокойно, с некоторой долей самодовольства отвечает ему Маккенна, — это не твоё собачье дело.

Я? Шоколадка?

— Нас снимают, придурок. С этого момента и до «Мэдисон-сквер-гарден» всё, что мы будем делать, касается каждого, — говорит Джакс. Это Джакс? Точно не знаю, я так часто путаю этих двоих. Когда они обнажены по пояс, отличить их проще, потому что у Джакса татуировка в виде змеи. Лекс кажется более общительным и, более того, улыбается мне, когда я прячусь за кулисами.

Я отхожу немного дальше в тень и жду, что Маккенна скажет что-нибудь ещё, но он молчит. Затем потирает затылок и ведет плечами. Парни снова начинают играть, его тело, покрытое потом, двигается в едином ритме с музыкой.

Близнецы ударяют по струнам гитар, остальные музыканты в неистовом порыве подхватывают мелодию, Маккенна добавляет вокал, а дюжина танцоров-мужчин с идеальной синхронностью танцуют позади него.

Иоланда права. Ни одному мужчине нельзя быть таким мужественным, таким мускулистым и при этом уметь так танцевать. Толчок бёдрами, поворот туловища, и вот он уже делает стойку на руках, затем снова стоит на ногах, поёт низким голосом, музыка Баха и рок поочерёдно сменяют друг друга. Идеальный дуэт.

На сцене он бог рока, но я до сих пор помню, как он дарил мне полевые цветы. Помню, я так нервничала, что мама может узнать о нас, что иногда выбрасывала их перед возвращением домой. Какой же трусихой я была.

Он был тем самым единственным. Это правда, которую я знаю о себе. Что он был тем самым единственным.

— Знаешь, я когда-нибудь хочу стать кем-то значимым.

— А я ещё не знаю, кем хочу быть.

— У меня есть идея. — Целует. — Будь собой.

Слушая его сейчас, я расслабляюсь, прислоняюсь к стене и, закрыв глаза, позволяю его голосу окончательно меня успокоить.

— Уже заводишь друзей, — говорит Лайонел у меня за спиной. Я оборачиваюсь, и он одобрительно улыбается. — Слышал, ты отлично показала себя на репетиции.

— Я выставила себя полной дурой, но, по крайней мере, танцоры хорошо провели время, — не соглашаюсь с ним и ловлю себя на том, что улыбаюсь, когда он смеётся раскатистым смехом.

— Иоланда сказала, что ты держалась вполне естественно. Что ты действительно показала себя сегодня.

— Хм, — говорю я, не веря комплименту.

Но на самом деле это действительно приятно. Я и забыла, насколько это вкусно. Когда тебя за что-то хвалят.

Когда Маккенна уходит со сцены, Лайонел машет ему рукой и сообщает ему то же самое.

— Твоя девушка, похоже, прирождённая танцовщица.

Маккенна вспотел и тяжело дышит, его брови при этой новости приподнимаются.