Глава 24

Ава

Я пришла к удручающему осознанию того, что мой муж не имеет ни единого атома веселья в своем великолепном теле.

Он угрюмый и задумчивый, и понятие «расслабиться» совершенно к нему не относится.

В самом деле, не стоит удивляться тому, что он заносчивый засранец со склонностью к контролю, особенно когда я нахожусь в его орбите всю свою… жизнь.

Ну, не совсем. Но в каком-то смысле, по крайней мере.

Я думала, может, он умеет смеяться, просто не в моей компании.

Что он может веселиться, но только когда меня нет рядом.

Но не думаю, что он вообще умеет. По крайней мере, не искренне. Он счастлив только тогда, когда рядом Крей или его родители, но даже это не всегда способно поколебать его задумчивость.

Еще одна причина, по которой моя идея о вечернем свидании – отличный способ разморозить социопатический слой, окутавший его сердце.

Хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное. Но я не узнаю, пока не попробую.

К тому же он принял мое приглашение только после того, как я пригрозила его собственническим наклонностям. В любом случае, победа есть победа.

Естественно, мы вернулись домой, потому что он не позволил мне больше ни шагу ступить на улицу в одежде, в которой я щеголяла на глазах у всех не на одном, а на обоих его рабочих местах.

Платье, которое я выбрала, нельзя было назвать скромным, но оно доходило мне до колен. Кроме того, естественно, Илай потребовал переодеться, потому что половина моей спины была открыта.

На это требование я ответила отказом.

— Ты должен был позволить мне надеть те милые юбку и топ, которые были на мне с утра, — я притворно надулась, когда мы сели за высокий стол на платформе в большом ресторане ливанской кухни в Белгравии.

Илай поднимает глаза от меню, и бесстрастие и напускное пренебрежение в его взгляде могут спровоцировать несколько войн.

— Милые? Мы так это теперь называем?

— А как иначе?

— Одежда для прослушивания на роль стриптизерши подходит больше.

— Хм. Я подумаю над этим. Ты знаешь владельцев хороших клубов?

Он сужает глаза до щелей.

— Это сарказм?

— Я совершенно серьезна. Эти девушки могут рассказать самые интересные истории. Я бы собрала самую интересную компанию подружек на свете.

— Ты и шагу не ступишь в стрип-клуб, Ава.

— Даже в качестве зрителя?

— Нет.

— Но девушки горячие.

— Еще одна причина, по которой ты не пойдешь.

— Я могу пойти и в тайне от тебя, — я подмигиваю и играю с соломинкой моего очень безалкогольного мохито.

— Ну попробуй, — он делает паузу, бросает незаинтересованный взгляд на меню, затем снова фокусируется на моем лице. — Мне тоже нужно внести девушек в свой список дерьма?

— И уволить всех в доме на этот раз?

— Это возможно.

— Сэм возненавидит тебя, если ей придется делать всю работу по дому.

— Нет, если я утрою ее зарплату.

— Не все можно купить за деньги.

— Да, можно, если они идут в паре с информацией и властью. И ты не уйдешь от ответа на мой вопрос. Что за увлечение девушками?

— Что ты имеешь в виду под «увлечением»?

— Во время бессмысленной игры «правда или действие» в универе Николай Соколов, он же любимец Брэна, как называет его Лэн, сказал: «Я никогда не трахался и не экспериментировал с кем-то одного пола». Ты спросила, считается ли поцелуй, и, когда он согласился, ты выпила. Мне интересно, кто эта девушка.

Мои губы растягиваются в улыбке вокруг соломинки.

Я всегда знала, что Илай до смешного хорошо разбирается в деталях, дьявол и все такое, но не думала, что он сможет слово в слово пересказать обыденный разговор, который произошел более трех лет назад.

— Тебя не было во время игры. Откуда ты так много знаешь?

— У меня есть свои методы.

— В твои методы входит допрос Реми? Или Брэна? Нет, это точно был Реми. Он не умеет хранить секреты, если их раскрытие может пойти ему на пользу. Чем ты ему угрожал?

— Ничего особенного. Только тем, что я сокращу доступ Ариэллы к нему.

— Дай угадаю. Теперь ты готов увеличить его, если это соответствует твоим планам?

— Возможно. Но мы не будем сейчас это обсуждать. Что это была за девушка?

— Это был случайный поцелуй с Сеси, когда мы учились в средней школе. Мы бежали, я упала на нее, и наши губы соприкоснулись. Ничего особенного.

— Сесили не пила.

— Потому что, как я уже сказала, это был пустяк.

— Очевидно, ты не считаешь это пустяком, иначе не выпила бы.

— Ты недооцениваешь мою способность вливать в себя как можно больше алкоголя при каждом удобном случае. В прошлом, я имею в виду. Сейчас я чиста, если не считать того напитка, который я украла у Джеммы.

Он проводит пальцем по ободку своего бокала с беспечностью, которая меня не обманывает.

— Ты скучаешь по алкоголю?

— Хм, — я отпиваю мохито и смотрю на листья мяты. — Иногда да, но, наверное, я больше скучаю по возможности избегать реальность, которую он мне давал, чем по самому вкусу. Похмелье обычно сопровождалось пустотой, и я боялась ее так сильно, что снова погружалась в зависимость. На самом деле, я не думаю, что скучаю по нему, нет.

Я сделала паузу. Это правда. Я не скучаю по нему. Ни по алкоголю, ни по обыденным мелким клубным компаниям, ни по танцам, ни по дурачеству и попыткам привлечь к себе внимание. Все замечали меня, кроме того, кого я хотела.

Я перевела взгляд на него, и что-то загадочное ярко блеснуло за темно-серыми волосами.

Сегодня он выглядит по-другому, и я не могу понять, почему. Это потому, что мы наконец-то занялись сексом? Или возможности продолжения?

Или это что-то совершенно другое?

Приходит официант, чтобы принять наш заказ. После того как он уходит, я прислоняюсь щекой к руке и смотрю на него. По-настоящему наблюдаю. Легкие вкрапления серого и голубого цвета в его в остальном грозовых глазах, четкая линия челюсти, бесстрастное выражение лица. Он выглядит немного уставшим, хотя ничто не выбивается из общего ряда. Все в нем продумано до мельчайших деталей.

Теперь, когда я думаю об этом, единственное, когда он на мгновение теряет контроль, – это когда его тело касается моего.

Хотела бы я знать, о чем он думает. Я бы стала мухой на подкорке его головного мозга, если бы он только позволил мне сесть в первом ряду. А может, и не мухой, потому что так он может меня прихлопнуть. Лучше нейроном. Возможно, воспоминанием.

За исключением того случая, когда я выставила себя идиоткой.

— Так кто знает о твоем неортодоксальном методе избавления меня от алкогольной зависимости? — спрашиваю я без особой горечи. Наверное, потому что не чувствую ее. По крайней мере, больше не чувствую.

— Никто точно не знает. Они думают, что я помог, как очень набожный муж.

Я фыркнула.

— Если бы существовала награда для наименее набожных мужей, ты бы выиграл ее с блеском.

— Вряд ли.

— Я очень хочу вернуть свои воспоминания, чтобы знать, о чем я думала, когда согласилась выйти за тебя замуж.

— Это было лучшее решение, которое ты когда-либо принимала.

— Вряд ли, — отвечаю я с улыбкой. — Ты как бы в самом конце моих возможных перспектив.

— Возможных перспектив – это каких именно?

— Хорошая попытка. Если я назову тебе имена, ты их перечеркнешь ради забавы, а я больше не могу закрывать глаза на твои токсичные привычки, — в конце концов, теперь я уже завладела его вниманием. Только не уверена, что это правильное внимание.

И перерастет ли это непостоянное внимание в нечто большее.

Его пальцы слегка сжимают бокал, и это изменение языка тела я бы не заметила, если бы не наблюдала за ним с ястребиным вниманием.

— Ты что, проснулась сегодня и решила превратить мою жизнь в ад?

— Не говори глупостей, — я играю со своей соломинкой. — Я каждый день просыпаюсь с такими мыслями.

Он качает головой с горькой уступкой, и я улыбаюсь, когда официант приносит мне салат фалафель и хумус.

Я замечаю блюдо Илая – какой-то кебаб. Пока я ем, я наблюдаю, как он режет его на мелкие кусочки, но никогда не подносит ничего ко рту. А когда подносит, словно для показухи, то кладет обратно и делает глоток своего напитка.

Слова Сэм о том, что нужно спросить его напрямую, толкают меня на вопрос:

— Почему ты никогда не ешь?

— Я всегда ем. Иначе у меня бы истек срок годности.

— Ты человек, а не продукт. Что ты имеешь в виду под «истек срок годности»? Мерзость, — я сморщила нос. — И еще, я знаю, что ты ешь еду Сэм, но я никогда не видела, чтобы ты ел вне дома.

— Вот поэтому я и не ем.

— Тогда зачем ты заказываешь ее в ресторанах?

— Чтобы поддерживать имидж.

— Есть причина, по которой ты не можешь есть в ресторанах?

Его губы сжались, прежде чем принять свою обычную неодобрительную форму.

— Я им не доверяю.

— Это из-за твоего ОКР? То есть, я думаю, что дело в этом? Я не хочу разбрасываться этим термином, но у тебя явно выраженные симптомы.

— В легкой форме. Самодиагноз. И да, это играет определенную роль.

— А с другой стороны?

Он приподнял бровь.

— Что за внезапное любопытство?

— Мы женаты, Илай. Думаю, мы должны что-то знать друг о друге. Ты так не считаешь?

— Быть женатым не значит иметь право разрушать личную жизнь друг друга, так что нет, я не думаю, что мы должны знать личные вещи друг о друге.

— А я считаю. Я отказываюсь жить с незнакомцем и поэтому буду продолжать пытаться понять тебя. Ты можешь рассказать мне сам или я узнаю это сама. Так может, ты будешь чуть более разговорчивым и избавишь нас обоих от проблем?

Он продолжает нарезать еду, движения в лучшем случае механические, и я думаю, что он снова отгородил меня своими высокими стенами, но тут его глубокий голос разносится в воздухе.

— Меня отравили, когда мне было лет шесть. Какая-то служанка, которую послал один из конкурентов отца, чтобы устранить его единственного наследника. Мама вовремя поняла, что что-то не так, и отвезла меня в больницу. Мне промыли желудок, и это избавило меня от потенциальной опасности, но после этого я не мог есть. Родители пытались переубедить меня любимыми блюдами и даже нездоровой пищей, но ничего не помогало. После того как я несколько дней отказывался класть что-либо в рот, врачам пришлось откачивать меня, а родители обратились к детскому психотерапевту. Это мало помогало, и любое внешнее давление только заставляло меня еще больше уходить внутрь себя.