Не без умысла, но фасад здания выходил на дворец – четко выделяющегося во тьме.

Темное на темном… Алексей Сергеевич долго не мог найти объяснения, почему дворец виден. Потом понял – это запахи. На фоне запахов он выделяется. Дворец пах водой и чьей то болью. От этого духа непроизвольно вставала шерсть на загривке.

Глубокой ночью Красноцветов проснулся. Полежал на боку в тесной, пропахшей чужими снами каморке. Двинул ухом, чутко вслушиваясь в ночную жизнь.

Тишина. Где-то лают собаки.

Он почувствовал, как пасть расползается в нелепой гротескной улыбке. Конечно собаки… мир собак.

Красноцветов понял, больше не хочет спать. Запахи будоражили.

Он вышел на шаткий деревянный помост, служивший здесь одновременно коридором, балконом и лестницей. Замер, втягивая ноздрями ночь. Дворца не видно, но сразу можно сказать, где он находится.

Дзен лежал на краю помоста, бесстрашно деля обиталище с пятнадцатью метрами пустоты.

По небу взбиралась собачья луна, и невозмутимый профиль чау-чау на ее фоне казался египетским сфинксом.

Красноцветов улегся рядом, вперил чувствительный взор в темноту, спросил:

– Не спиться?

– Нет, – сказал Дзен, – как тут заснуть. В восемь утра поток нечистот отключают и идет тестинг в течение часа. Мы должны успеть пройти до коллектора.

– Успеем? Чак точно знает?

Дзен помолчал. Красноцветов подумал, что он так ничего и не скажет, когда чау-чау тихо проговорил:

– Есть еще один повод, почему мы идем к Мяснику.

– Какой же?

– Это ведь самоубийство, лезть в самое гнездо, к сотне стражей? Движение, движением, но никто из нас не хочет так умирать. Убив мясника, или оставив его в живых.

– Так на что же вы надеетесь? – спросил Алексей Сергеевич.

– Есть Собачий рай, – сказал Дзен.

– О, да. По-моему имеется много способов попасть туда куда более простым путем.

– Нет, Собачий рай существовал в действительности, и он находился, – Дзен поднял лапу и ткнул в пахучую тьму, – Там. Где сейчас стоит дворец Мясника. Там были врата. Кто чувствовал потребность или желание – уходил туда. В рай для собак. Не знаю, как он выглядит, да это и не важно. Важно, то, что он есть. Но Мясник… и его закрыл.

– Постойте, но… это разве не миф?

– За троном узурпатора есть люк, обычный квадратный люк – наша мечта и всех, кто живет вокруг нас. Мясник не пускает туда никого. Сделав нашу жизнь невыносимой здесь, он перекрыл путь и туда. Пусть раньше уходили лишь, избранные, пусть! Но теперь и им дорога закрыта!

Дзен досадливо мотнул головой:

– Наше единственное право! Наш выбор! Наш рай! – он повернулся и глянул на Красноцветова поблескивающими от Луны глазами, – и клянусь, я доберусь до него за это!

До него, а потом до его запечатанного эдема!

Он замолчал, тяжело вдыхая вонючий воздух.

– А они, – Красноцветов мотнул головой в сторону спящей команды, – знают?

– Это знание избранных, друг мой, – сказал Дзен, – но они будут рады пойти вслед за мной туда. Первые за много-много лет.

Он поднялся со скрипнувших досок, повернулся к Красноцветову:

– И ты будешь рад.

И ушел к себе, напевая про тучные стада и звенящие ручьи.

Ночью Красноцветов не спал – слышал, как ходят патрули и источает угрозу дворец.

Рано утром все поднялись – напружиненные, собранные, глаза остекленели, челюсти сжались, а кое у кого подрагивали лапы. Незамеченными, собаки пересекли город и оказались у котлована, в чахлых зарослях у кромки которого сочувствующими был спрятан плот.

Солнце вяло ковыляло по небосклону, выставив свой серый ото сна диск на свежий воздух. Поднималось оно позади дворца, и потому та часть вонючей болотистой жижи, по которой плыл неряшливо собранный плот, находилась в густой тени, а миазмы, что поднимались от этой жижи к солнцу, надежно маскировали любые посторонние запахи.

Жерло трубы надвинулось, пахнуло особо ядреной вонью. Похоже, сливали по ней исключительно отходы. Труба широкая, ржавая, целый тоннель.

Дзен оглянулся, принюхался – но из-за запаха фекалий совершенно невозможно было понять, есть там кто ни будь или нет.

Вылезли из нервно качнувшегося плота и направились в глубь трубы. Темно здесь было абсолютно – и запахи совершенно не помогали. Уныло выстроившись цепочкой, команда потянулась в глубь Мясниковой крепости.

– Ну что, Чак? – сказал Дзен, – показывай дорогу.

– Сейчас-сейчас! – невидимый во тьме Чак шумно захлюпал по фекалиям где-то впереди, – счас поворот будет… ответвленьице, значит, не пропустить бы.

– Постой, Чак! – сказала Альма, – но ты ничего не говорил про ответвление.

– Не говорил! Не существенно это было. Да только если вы пойдете прямо – то попадете в отстойник. Вы хотите в отстойник?

– Водой пахнет… – сказал Красноцветов.

– Здесь вся вода, – Дзен повернул в указанное ответвление.

Некоторое время шли молча. В трубе было душно и вонюче. Кто-то попытался пропеть пару строчек из собачьего гимна, но сталь так зарезонировала, что все испуганно замерли и несколько секунд напряженно прислушивались.

– Чак, по-моему, мы слишком долго идем…

– Скоро уже! – тявкнул Чак, нервно, – верняк, вот-вот перекресток будет.

– Держитесь! – молвил Дзен тихо, но твердо, – час мести грядет.

– Да! – сказал Чак, – грядет.

Они достигли перекрестка – квадратной камеры со стальными стенами и полом, но не успели дойти даже до его середины. Яркий, слепящий свет пал сверху и высветил изляпаную в грязи собачью группу.

– СТОЯТЬ! – рявкнул голос, – НЕ ДВИГАТЬСЯ! НЕПОВИНОВЕНИЕ КАРАЕТСЯ РАЗДИРАНИЕМ НА МЕСТЕ!!!

– Это патруль! – в ужасе взвизгнула Дося, – они нас выследили!

– КАК!? – воскликнул Дзен, но больше ничего не успел сказать, потому, что черные мускулистые тела, посыпавшиеся из туннелей сверху, заполонили все вокруг.

Мощным тычком духовного лидера повстанцев опрокинули в жижу. Гвардия Мясника действовала быстро и четко. Альма пыталась было дергаться, но пара чувствительных укусов быстро заставили ее замереть. Огромный, с лоснящийся антрацитовой шерстью ротвейлер ударил Красноцветова плоской, как лобовая броня танка, башкой и бывший собачник повалился навзничь. Кругом топали мощные лапы, жижа брызгала в стороны.

– Как они засекли нас, как?! – стонал Дзен, потом извернулся, чтобы осмотреть группу.

И встретился глазами с Чаком. Тот не лежал – стоял, окруженный четырьмя могучими псами, в блестящих позолотой ошейниках. Чак выглядел испуганным, но не более.

– Чак, ты что?!

– Пастбища! Стада, тучные! Будут вам стада! Будет тебе Собачий Рай!!!

– Ты что, нас заложил! – воскликнул Дзен, – ты предатель!! – и он, оскалившись, рванулся вперед, но тут же был опрокинут обратно в грязь. Оскаленные зубы чау-чау звучно лязгнули о металл трубы – по жиже поплыл багрянец.

Чак испуганно попятился. И куда только делся весь его пыл?

– Нет, – сказал пудель, – я не предатель, нет! ЕГО я не предавал.

Дзен только что-то булькнул, да искоса глянул с ненавистью на бывшего соратника.

Красноцветов поднял голову и увидел, что на него смотрит один из гвардейцев – откормленный и широкомордый.

– Ну че, революционер? – спросил патрульный, – цирк закончен, нас догнали будни?

Тяжелая лапа опустилась сверху, лишая возможности видеть, дышать, думать…

– Вы что, правда, думали, что вас не заметят? – спросил Мясник-Бульдозер.

Уж он то совсем не изменился, просто к злобной его и тупой внешности прибавилась злобная и тупая аура запахов – черно-багровая, как и у его псов.

– Вас вели от самого хутора, передавали от одного к другому, а вы не видели! – продолжил Бульдозер.

Справа от него стоял трон, а справа изрядно нервничавший Чак. Стены были из антрацита и патруль в дверях практически сливался с ними по цвету.

– Почти каждый, с кем вы имели несчастье говорить, сообщил в патруль!

Дося тихо и безнадежно заскулила – бока у псины были в крови, ухо разорвано. Впрочем, точно также выглядели и остальные после тщательной обработки в патруле.