Я прижимаюсь губами к ране на его копчике: — Мужчина, который думает, что заслуживает наказания, потому что его приучили к ним, и он еще не знает ничего лучшего.

Он слегка отрывает щеку от подушки, чтобы посмотреть на меня: — Ты любишь меня?

Странный, блядь, вопрос.

— Я не уверен, — схватив полотенце, которое оставил на тумбочке, я прикладываю его к ране, которая все еще кровоточит. — Если честно, я не уверен, что умею любить. Не думаю, что я на это способен.

Он кивает: — Значит, нас двое, — он вздыхает, — обещай, что трахнешь миссис Миллер за меня в последний раз, прежде чем я уйду.

— Ты никуда не уйдешь, придурок.

— Нет смысла жить, если я не могу сделать это так, как должен был.

Дело не столько в его словах, сколько в выражении лица. Как будто он действительно верит, что нет иного выхода, кроме смерти.

Отбросив полотенце, я упираюсь руками по обе стороны от него и наклоняюсь так, чтобы оказаться рядом с его лицом: — Ты думаешь, что в твоей жизни есть лишь одна дорога? Единственный способ достичь того, чего хочешь?

— Для меня — да.

— Тогда вы и вполовину не так умны, как я о вас думал, господин Президент.

Черты его лица ожесточаются: — Ну и ну, спасибо. Похоже, у вас с Гарвардом есть что-то общее.

Я стискиваю зубы: — Я имею в виду, что в Гарвард можно попасть сотней разных способов. То же самое и с карьерой политика, если ты действительно этого хочешь. Выбери что-нибудь одно и действуй.

— Это не так-то просто. Мой отец все спланировал для меня. И теперь, когда я облажался...

— Пошли его нахуй, — кричу я, — и брата, и Гарвард тоже, если уж на то пошло, — я хватаю его за челюсть: — В этом мире есть два типа людей, Каин. Те, кто способен на величие, но не пытаются. И те, кто все равно пытается, даже если они не способны на него.

— Но я...

— Ты ни то, ни другое, — перебиваю я, — ты из тех, кто может сделать все, что задумает и добьется успеха.

— Ты, правда, так думаешь?

— Ты же знаешь, я бы не стал говорить, если бы это было не так, — я прислоняюсь лбом к его лбу, — все, чего ты хочешь в этом мире, уже твое. Все, что тебе нужно сделать, — протянуть руку и взять это.

Он делает глубокий вдох: — Хотел бы я в это поверить, но не представляю как. Моя жизнь закончена.

— Твоя жизнь не закончена, — я провожу пальцем по его бедру, — все только начинается, — сдвинувшись, я осыпаю его спину поцелуями. — У всего этого дерьма, через которое мы проходим, есть причина, чувак... что-то, что в конце концов заставит нас понять, что оно того стоило.

Он фыркает: — Ты узнал это из открытки Hallmark?

— Нет, придурок. Так устроена судьба. Одно событие влечет за собой другое... и эти события ведут к следующему, и так далее, и тому подобное. А потом, в один прекрасный день, ты оглядываешься назад и соединяешь все воедино. Вот тогда все начинает обретать смысл.

— Мне кажется, эти предсказательные штучки миссис Миллер начинают передаваться и тебе.

Я кусаю его за задницу.

— Да. Или может быть, просто может быть... я гораздо умнее, чем ты думаешь.

Его черты лица искажаются: — Гарвард был для меня всем, Дэмиен. Связи моего отца — это все. Без него я ни за что не справлюсь.

Я провожу губами по его заднице.

— Кто сказал? Потому что Каин Картер, которого я знаю, не долбаный слабак. Он берет то, что хочет. Покажи своему отцу, что ты справишься без него. Потому что ты можешь.

Его бедра дергаются.

— Я никогда не встречал никого, кто бы верил... — он жмурится, — ты... — он стонет, когда я провожу языком между его ягодиц, — ты имел в виду то, что сказал раньше?

Я останавливаюсь: — Да, ты можешь делать все, что...

— Нет, — его голос понижается на несколько октав, — ты действительно хотел убить его ради меня?

— Не хотел, — хотел.

— Я бы никогда не позволил тебе сделать это...

Я раздвигаю его ягодицы и обвожу языком анус.

— Черт, как же это приятно, — он потягивается, засовывая руки под подушку, — но если бы ты собирался... как бы ты это сделал?

— Как бы я убил твоего отца?

Он кивает, выпячивая задницу навстречу мне.

Я на мгновение задумываюсь, прежде чем дать ему ответ: — Легко, — я щелкаю по его сморщенной дырочке, — я бы выставил все так, чтобы это выглядело как несчастный случай. Так, чтобы никто не смог связать это со мной.

Он вздрагивает, когда я повторяю движение.

— Господи, — приподняв задницу, он смотрит на меня через плечо, — например?

Ухмыляясь, я снова дразню его, на этот раз погружая язык внутрь.

— Я бы дал ему снотворное.

Его глаза затуманиваются.

— С чего ты взял, что он их примет?

— Все едят, верно? Я бы нашел способ добавить их ему в еду.

Застонав, я посасываю его яйца, пока он не начинает дрожать.

— А что бы ты потом сделал?

Облизывая палец, я ввожу его кончик в его дырочку.

— Я бы подождал, пока он заснет.

Он насаживается на мой палец, и мое сердцебиение учащается.

— Да? — его голос звучит хрипло, — и что потом?

Я меняю положение на кровати, упираясь членом в его задницу и продолжая подготавливать его.

— Ну, до таблеток я бы перенастроил какой-нибудь бытовой прибор... что-нибудь простое... может, кофеварку или тостер. Тогда бы они свалили все на неисправную проводку.

— Что свалили на неисправную проводку?

Высунув палец, я беру на тумбочке смазку и неторопливо поглаживаю свой член.

— Пожар, который убьет его.

У Каина сбивается дыхание, когда я провожу членом между его ягодиц.

— Почему пожар?

Я издаю стон, когда перламутровая капля попадает прямо на его сморщенную дырочку.

— Потому что он не оставляет после себя много улик... особенно если делать это посреди ночи. Все спят, поэтому соседи вряд ли вызовут пожарных, а значит, ущерб будет больше. Чем больше ущерб, тем меньше улик, — я кружу вокруг жидкости, медленно вводя головку члена внутрь. — А поскольку он был бы напичкан снотворным... он бы не выбрался живым. Если только кто-нибудь не попытался бы его спасти.

Каин сжимает простыню в руке, хватая ртом воздух: — О, черт.

— Расслабься, парень. Будет больно совсем недолго, — со стоном я подаюсь бедрами вперед, наблюдая, как моя широкая головка исчезает внутри него. Ощущения настолько приятные, что я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не кончить.

— Не волнуйся, я позабочусь о тебе.

Его тело замирает, и когда я смотрю вниз, то замечаю под ним большое мокрое пятно.

Он уже кончил.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Каин уже ушел.

Когда я звоню ему на мобильный, чтобы узнать, где он, он говорит, что мы увидимся позже в школе.

Вот почему я не придаю этому значения, когда застаю его в раздевалке после седьмого урока, роющимся в своем шкафчике. Он стоит ко мне спиной, но я замечаю, что он одет в свою обычную рубашку-поло и хаки.

Я провожу пальцем по его руке: — Как ты себя чувствуешь?

Он напрягается: — Хорошо.

С одной стороны, я рад, что он вернулся к нормальной жизни. С другой стороны, меня это беспокоит. Это только придаст сил его отцу, чтобы сделать это снова.

— Значит, все как обычно, да?

— Да. Конечно.

Оглядевшись, чтобы убедиться, что мы одни, я делаю шаг к нему: — Я сказал Кристи не приходить сегодня. Подумал, что тебе стоит взять выходной, — я сокращаю расстояние между нами, и моя рука медленно пробирается к передней части его брюк, — ты все равно можешь прийти и...

От удара локтем в живот у меня кружится голова.

— Какого х...

— Что за хрень?

Я чувствую, как краска сползает с моего лица. Ни синяка под глазом, ни разбитой губы. Это не Каин.

— Чувак, я слышал, что ты урод, но... — он замолкает на полуслове, и на его лице появляется озарение: — Святое дерьмо, — он начинает смеяться, переводя взгляд с меня на шкафчик, — ты думал, что я мой брат, да? Это... вау. Я знал, что в последнее время он проводит время с приятелем, но не думал, что это такого рода приятель, — он смеется сильнее, — подожди, пока мой отец узнает о...

Моя рука обхватывает его горло, прежде чем он успевает закончить фразу.

— Послушай меня, ты, больной ублюдок. Что бы ни творилось в твоей извращенной башке, это неверно.

— Правда? Потому что звучит так, будто вы с моим братом...

— Тусуемся с девчонками и отрываемся? Господи, я знаю, что ты ботаник, но это не повод, чтобы делать из мухи слона.

— Погоди, он что, тусовался с тобой в последнее время?

Убрав руку с его горла, я достаю из кармана пакетик с травой.

— Да, иногда мы становимся совсем ненормальными и курим дьявольский салат-латук (Прим. Пер.: так называют травку/марихуану религиозные люди, выступающие против нее). Именно это я и пытался незаметно подсунуть тебе — вернее, твоему брату. Мой отец только что заплатил кучу денег, чтобы разобраться с моим последним инцидентом, и мне не нужен еще один. Понимаешь, о чем я?

Он кивает: — Да. В смысле нет, но да. В этом есть смысл, — он потирает шею, — не хотел намекать, что ты педик. Виноват.

Жаль, что я еще далеко не закончил. Он не уйдет из этой раздевалки без того, чтобы я не испортил его идеальную жизнь. Я считаю это прелюдией к тому, чтобы надрать ему задницу, когда он меньше всего этого ожидает.

Я ухмыляюсь, вспоминая, кто его девушка.

— Кстати, передай привет Ким, — я наклоняюсь к нему, словно собираюсь поделиться секретом, — между нами, неприятный запах из ее рта в сочетании с волосатой родинкой на лице вызывает отвращение, но, если дать ей мятную конфету и закрыть глаза... ее минет не так уж и плох, — я поправляю ему воротник. — И опять же, зачем я тебе это рассказываю? Уверен, ты и так все знаешь.

— Кимми никогда бы с тобой не переспала, — невозмутимо отвечает он, — она верна мне.

Из него выйдет отличный политик. Он так убедителен, что я ему почти верю.

К несчастью для него, Кимми не так верна, как кажется.

И, к несчастью для Кимми, она трахалась с человеком с почти фотографической памятью, который обращает внимание на детали.

— На ее заднице родимое пятно в форме Аляски. Ее соски насыщенного розового цвета. Размером примерно с полдолларовую монету и, наверное, это самое привлекательное в ней, — я потираю лоб. — Есть еще кое-что... о, точно. Я сорвал ее вишенку еще в... — я щелкаю пальцами, — в феврале. В библиотеке. В разделе художественной литературы. Она большая поклонница Джейн Остин, — я закатываю глаза, — но, опять же, разве не все они такие?