Как бы странно ни было это признание, я был готов на все, чтобы защитить ее. Даже если это означало бы противостоять всей своей семье, чтобы сделать ей добро.

Потому что, независимо от последствий для остальной части моей семьи, я был готов пойти против всего, что мне было запрограммировано защищать, чтобы защитить ее. Даже если это означало пойти против каждого волокна моего существа и молчать о моем отце, потому что именно это от меня требовалось.

Конфликтный и яростный, я остался там, на ступеньках перед полицейским участком, пока небо не потемнело, и моя ярость не ушла, уступая место моей депрессии.

И черт возьми, если депрессия не была хуже.

Умирая внутри и горя снаружи, я глядел на шрамы на своих костяшках пальцев и заставлял себя притворяться, что со мной все в порядке.

Что все это не болит.

Что мне все равно.

Наконец, когда я подчинил боль, я встал, стряхнул пыль с себя и пошел прочь, чувствуя тяжесть мира на своих плечах с каждым шагом, который я делал, удаляясь от совершения правильного поступка.