В следующий момент от нее отскакивает последний крик, из нее вырывается черное пламя, и вся пустота распадается на ничто.

Внезапно я возвращаюсь в ее комнату, нависаю над ней, положив руку ей на подбородок. Она избавилась от своего кошмара, но еще не проснулась.

Ее грудь поднимается и опускается, как обычно, когда ее тело расслаблено. Я выпрямляюсь, смотрю на нее сверху вниз и хмурю брови. Почему она превратилась во что-то, что выглядит так же, как Испорченные? Она часть их? Это ее секрет? Почему она скрывалась? Чтобы править ими? Я знаю, что она не одна из них в полной мере, иначе она была бы увлечена убийствами и не спала бы крепко, посещала балы и пряталась за чтением.

Я не могу выкинуть из головы образ черных вен и смертоносных глаз, даже когда вижу ее длинные загнутые ресницы и несколько веснушек, усеивающих ее нежное лицо. Черная метка на ее челюсти полностью исчезла, стерта с лица земли.

Я начинаю сомневаться в том, что я видел, но я знаю, что это произошло. Так много вопросов продолжают всплывать на поверхность. Я планировал никогда больше не разговаривать с ней, позволить ей вернуться ко двору и разойтись до конца наших долгих жизней. Но теперь я не уверен, что делать.

Я инстинктивно хватаюсь за кинжал, который спрятал в сапоге. Я должен убить ее сейчас. Я мог бы использовать свои силы, но если она одна из них, она не была бы достойна такой легкой смерти. Она заслуживает того, чтобы истечь кровью.

Я поднимаю кинжал и приставляю кончик лезвия к ее шее. Моя совесть кричит мне остановиться, потому что есть шанс, что она может быть ключом к распространению Проклятья. Я хочу прогнать эту мысль, но она не дает мне покоя. Она беспокоит меня настолько, что я раздуваю ноздри от разочарования и засовываю нож обратно, надежно пряча его в сапог.

Я бросаю на нее один долгий взгляд, прежде чем снова раствориться в ночи.