ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Дрейвен

Я откидываюсь назад, опираясь на руки, глядя на лес, простирающийся под полуночным небом. Мои ноги свисают с края крыши, когда проносится ветер, окутывая меня свежим ароматом сосны. Лунный свет пробивается сквозь небольшие просветы в облаках, создавая лишь слабое подобие света. Крыша здесь — мое священное место. Это место, куда никто никогда не заходит, где я могу дышать в успокаивающей тишине.

Никто не стучится в мою дверь, чтобы позвать меня, или леди, посещающие замок, которые прокрадываются мимо, чтобы попытаться добиться моего расположения здесь. Но тяжелое горе давит на меня, потому что мой отец иногда присоединялся ко мне. Я потираю шероховатую поверхность выступа, чувствуя, как он царапает мою ладонь. Он сидел рядом со мной, когда мы наслаждались тишиной леса перед нами, единственный, кто по-настоящему понимал меня. Каждую часть. Хорошее и плохое.

Я позволяю своему разуму вернуться к самому последнему воспоминанию о нас здесь.

Я чувствую на себе его пристальный взгляд, когда вглядываюсь в ночь.

— Что у тебя на уме? — он спрашивает.

Я продолжаю молчать, не зная, как объяснить, что я чувствую, но мне и не нужно. Мой отец уже знает, поскольку я чувствую, как его сила покалывает по краям моего разума.

Он внимательно смотрит на меня и похлопывает меня по спине.

— Я знаю, ты чувствуешь, что на твоих плечах лежит тяжесть всего мира. Но тебе не нужно нести это в одиночку. Откройся, мой мальчик. Ты будешь удивлен тем, что найдешь. — Его рука сжимает мое плечо, когда мы снова погружаемся в мирную тишину.

Открыться кому-то означало доверие, и я поклялся себе никогда не позволять кому-то снова обладать этим, если только это не моя пара. И все же, пока я сижу здесь, часть меня хочет услышать его последние слова, которые он сказал мне в темноте. Трещина в моем щите, защищающем мою уязвимость, и он заполнен таким сильным давлением, что вот-вот лопнет.

Я позволяю своим легким полностью выдохнуть и откидываю голову назад. Моя челюсть сжимается, когда я пытаюсь блокировать чувство печали, которое всегда охватывает меня, когда мои мысли обращаются к моему отцу. Горе от того, что я не знал, что это будет последний раз, когда я услышу его голос.

Я провожу ладонью по лицу, думая о том, что было раньше. Я выполнил желание моей матери, когда нашел Эмму. Я немного поболтал с ней и отвел в библиотеку, где она может скоротать время, поскольку, похоже, предпочитает прятаться.

Я издаю легкий вздох веселья. От моего внимания не ускользает, что прятаться — это именно то, чем я, блядь, сейчас занимаюсь.

Я наклоняюсь вперед и снова сжимаю шероховатый край так, что побелели костяшки пальцев, не в силах понять эту принцессу, появившуюся из ниоткуда. Я предположил, что она наслаждалась всеобщим вниманием, когда все взгляды были прикованы к ней, когда она стояла наверху лестницы, глядя сверху вниз на всех перед ней.

Когда она впервые сошла с корабля со своим отцом, я игнорировал ее. Она из тех, кто отказывается от своего долга заботиться о людях, которые боятся Испорченных, никогда не предпринимает действий, чтобы найти способ помочь или защитить их, и не заслужила моего приветствия или признания ее присутствия. Я стоял там только ради своей матери, которая спросила, могу ли я хотя бы показаться и поддержать ее как семья. Итак, это было все, что я сделал.

Я взял за правило не смотреть ей в лицо, не выказывая ей ни капли своего уважения. Но я не мог оторвать глаз от руки ее отца. Я увидел, как напряглись мышцы его руки вокруг ее предплечья, красноречивый признак того, что он не был нежен. Затем, в его глазах была скрытая угроза, которая не соответствовала словам, которые он произносил. Мне никогда не нравился король Орен. Я всегда думал, что он больше всего похож на змею. Я не знаю его достаточно, чтобы поверить, что он мог причинить вред своей дочери, но тогда, она просто начала вести себя как соплячка.

У нее действительно острый язычок, так что это неудивительно. Черт возьми, мне пришлось сдержаться, чтобы не шлепнуть ее по заднице, когда она назвала меня задницей. Мне даже пришлось прикусить щеку, когда она предположила, что Катрина моя девушка, и сказала мне, что она выглядела так, словно пыталась вырвать себе волосы. Хотя принцесса не ошиблась. Катрина кипела от злости, но она, скорее всего, нанесет удар своими идеально отполированными ногтями в тайне.

Однажды я переспал с этой девушкой, и для меня эта ночь прошла без происшествий. По ее словам, это был лучший секс в ее жизни, но я не смог достаточно быстро выпроводить ее из своей комнаты. Не было ни острых ощущений, ни даже мощного оргазма, чтобы сделать это стоящим.

Ее родители дружат с моей матерью. Поэтому они часто бывают в замке и остаются, когда навещают. Но Катрина хочет большего. Она хочет отношений, кольца и всего будущего со мной. Но я смотрю на нее как на чуму, от которой не могу избавиться.

Ее родители продолжают подталкивать ее ко мне с небольшими комментариями о том, как замечательно мы бы смотрелись вместе. Катрина ведет себя так, как будто я уже принадлежу ей. Иногда я позволяю это и веду себя хорошо, потому что не хочу ссор с ее родителями. Но когда Катрина нарушила видимость мира между мной и Эммой в библиотеке… Я хотел сказать ей, чтобы она убиралась нахуй.

Но реакция Эммы смутила меня и заставила усомниться во всем, что я думал о ней, когда она скрыла, что она принцесса Асов. Если бы она действительно искала внимания, она бы хотела, чтобы все знали, и использовала свой титул как власть. Это поставило бы Катрину на место, но Эмма этого не сделала.

Затем, была одежда, в которой она была, когда я нашел ее сидящей под деревьями глубоко в лесу. Она не была в платье, расхаживающем по замку и требующем еды и питья. Она окутала себя, как тень, чтобы спрятаться, храня молчание и отправляясь далеко от других душ.

Я не должен позволять этому так сильно беспокоить меня, но я не могу помешать ей проникнуть мне под кожу, и это сводит с ума. Мне действовало на нервы то, как она была ошеломлена, когда вошла в библиотеку. Наблюдая, как выражение ее лица превращается в благоговейный трепет, я испытал волну удовольствия другого рода. Более мягкий вид, который мне пришлось немедленно уничтожить.

Я был удивлен и разочарован, что она не огрызнулась на меня, когда мы были там, потому что ее дерзость питает зверя во мне. Она вызывающая и непредсказуемая, и на данный момент я не могу сказать, благословение это или проклятие.

Я позволяю остальным моим мыслям угаснуть, когда я впитываю тихую ночь. Ни одна душа не должна бодрствовать. Ни щебета птиц, ни стрекота сверчков, выдающих себя, только завывание ветра между ветвями деревьев и мое собственное ровное сердцебиение.

Но все это заканчивается, когда пронзительный крик прорезает безмолвный воздух.

Мое сердцебиение ускоряется, когда я поворачиваю шею в сторону звука.

Ничего.

Я вскакиваю на ноги и бегу по крыше туда, откуда доносился звук. Пробиваясь сквозь ветер и спрыгивая на нижнюю секцию крыши, я останавливаюсь, когда достигаю другой стороны, слушая, как ночь снова становится тихой. Мои уши напрягаются, ожидая возвращения звука.

Еще один крик эхом разносится в ночи, доносясь снизу, из замка. Моему разуму требуется всего мгновение, чтобы осознать, что он в гостевом крыле.

Я хватаюсь за выступ, зацепляюсь пальцами за канавку и перекидываю свое тело, зависая на секунду, прежде чем упасть на внешнюю террасу комнаты. Мои ботинки с глухим стуком ударяются о камень.

Розы и мед поражают меня. Эмма.

Хныканье наполняет комнату, когда я вхожу через отверстие, направляясь прямо к ее кровати, где я вижу, как беспокойно двигается ее тело. Она спит. Мои глаза сканируют ее комнату, но она одна.

Я снова смотрю на нее сверху вниз. Еще один вопль срывается с ее губ, когда она вцепляется когтями в шею и грудь.

Кошмар.

Я остаюсь рядом с ней, вижу, как ее каштановые волосы рассыпаются по подушкам, как пот увлажняет ее фарфоровую кожу, пока она кутается в комок своих простыней. Я решаю попытаться разбудить ее, когда еще один стон агонии срывается с ее губ. Но затем я вижу что-то, что останавливает мои движения. На ней все еще это ожерелье, как будто она не может с ним расстаться.

Но это не то, что действительно привлекает мое внимание.

Я наклоняюсь ближе, чтобы осмотреть ее подбородок, и вижу черный отпечаток руки, покрывающий ее кожу там. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его, и как только кончик моего пальца касается его, комната исчезает.

Меня затягивает в водоворот небытия. Когда мое затуманенное зрение приспосабливается, мои глаза позволяют мне видеть окружающее.

Я вижу ее.

Эмма.

Она на коленях, ее губы окрашены в синий цвет, поскольку тени держат ее в своих объятиях. Я начинаю делать шаг вперед, чтобы помочь, но не могу. Мои ноги примерзли к земле, как у статуи. Я вижу, что происходит, но не могу вмешаться... Как будто меня на самом деле здесь нет.

Я складываю руки рупором у рта и выкрикиваю ее имя. Ничего не происходит. Мой голос слышен только моими собственными ушами.

Мой пульс бешено колотится, когда я осознаю, что происходит. Она задыхается, когда тени принимают форму длинного, острого лезвия, проходящего прямо через ее грудь. Снова и снова.

Я беспомощно наблюдаю, как ее крики становятся тише, когда она приходит в себя. Я ничего так не хочу, как просто разбудить ее. Разбудить ее от этого кошмара.

Когда я пытаюсь снова выкрикнуть ее имя, ее глаза распахиваются, но бурного серого цвета, который обычно подчеркивал ее лицо, больше нет. Они превратились в бездушные черные впадины, в то время как ее вены темнеют.

Что. Это. Блядь.

Она выглядит точно так же, как Испорченная, но не дикая. Мой рот приоткрывается от этого зрелища.