Приблизительно такого же мнения о прокламации «Молодая Россия» был и Михаил Бакунин. В своей брошюре «Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель», вышедшей в свет в 1862 году, Бакунин писал:
«Прокламация «Молодая Россия» доказывает, что в некоторых молодых людях существует еще страшное самообольщение и совершенное непонимание нашего критического положения. Они кричат и решают, как будто за ними стоял целый народ. А народ-то еще по ту сторону пропасти, и не только вас слушать не хочет, но даже готов избить вас по первому мановению царя. Редакторов «Молодой России» я упрекаю в двух серьезных преступлениях. Во-первых, в безумном и в истинно-доктринерском пренебрежении к народу, а, во-вторых, в нецеремонном, бестактном и легкомысленном обращении с великим делом освобождения. Появление «Молодой России» причинило положительный вред общему делу, и виновниками вреда были люди, желавшие служить ему».
Прокламация «Молодая Россия» глубоко возмутила и расстроила также и Достоевского. На фоне пожаров, как раз в те дни охвативших Петербург, слова прокламации «Молодая Россия» прозвучали тогда для Достоевского зловеще, и он решил поговорить с Чернышевским. Позже, в «Дневнике писателя», Достоевский так писал об этой встрече:
«Я застал Николая Гавриловича совсем одного, даже прислуги не было дома, и он сам отворил мне дверь «Николай Гаврилович, что это такое?» — вынул я прокламацию. Он взял ее как совсем не знакомую ему вещь и прочел.
«Неужели вы предполагаете, — сказал он, — что я солидарен с ними, и думаете, что я мог участвовать в составлении этой бумажки?»
— Именно не предполагал, — ответил я, — и даже считаю не нужным вас в том уверять. Но, во всяком случае, их надо остановить во что бы то ни стало. Ваше слово для них веско, и уж, конечно, они боятся вашего мнения.
— Я никого из них не знаю.
— Уверен и в этом. Но вовсе и не нужно их знать и говорить с ними лично. Вам стоит только вслух где-нибудь заявить ваше порицание, и это дойдет до них.
— Может, и не произведет действия. Да и явления эти, как сторонние факты, неизбежны.
— И, однако, всем и всему вредят. Тут позвонил другой гость, не помню кто. Я уехал».
Об этой встрече вспоминал в 1888 году и Н. Г. Чернышевский. По его рассказу, Достоевский просил его повлиять на поджигателей, так как допускал, что пожары в Петербурге вызваны революционерами. Можно предположить, что в беседе Ф. М. Достоевского и Н. Г. Чернышевского речь шла и о пожарах и о прокламациях.
Известный публицист Л. Ф. Пантелеев, член первого революционного общества «Земля и Воля», к которому примыкал Чернышевский, в своих воспоминаниях, опубликованных еще задолго до революции, рассказывает, что по выходе «Молодой России» московский кружок, ее выпустивший, отправил к Чернышевскому со специальным посланным несколько экземпляров этой прокламации для распространения. Чернышевский отказался принять доставленные экземпляры и вообще сухо встретил посланного и решил выпустить прокламацию «К нашим лучшим друзьям», в которой он имел в виду подвергнуть критике высказывания авторов «Молодой России», но его скорый арест помешал ему выполнить его намерение. Гольц-Миллер, один из членов Центрального Революционного Комитета, от имени которого выпущена была прокламация, рассказывал, что Чернышевский прислал к ним в Москву видного революционного деятеля той эпохи, одного из основателей общества «Земля и Воля», писателя Слепцова, уговорить Комитет сгладить как-нибудь крайне неблагоприятное впечатление, произведенное «Молодой Россией».
Интересна дальнейшая судьба Петра Заичневского. Его ближайший друг и единомышленник Аргиропуло умер вскоре после освобождения его из «смирительного дома». Сам Заичневский прожил долгую жизнь и до конца дней своих продолжал называть себя «якобинцем-бланкистом». Большим событием в каторжной жизни Заичневского было свидание его с Чернышевским. В 1864 г. Заичневский вышел на поселение в один из самых северных и отдаленных пунктов Иркутской губ. — в Витим. Там он прожил до 1869 г., когда ему дано было разрешение вернуться в Европейскую Россию. Местом для жительства ему была назначена Пензенская губерния. В 1872 г. отец Заичневского возбудил ходатайство об отдаче ему сына на поруки с разрешением жить на родине, в Орле. 27 декабря 1872 г. по высочайшему повелению Заичневскому разрешено было, под личную ответственность его отца, переехать в отцовское имение в Орловской губ. с тем, чтобы и там он находился под полицейским надзором. Так как имение это находилось всего в 27 верстах от Орла, то Заичневский почти все время проводил в Орле. В годы своего пребывания в Орле Заичневский был центром, вокруг которого группировалась орловская революционно настроенная молодежь. К Заичневскому в Орел приезжали за советами и указаниями даже молодые люди и из других городов.
По словам Веры Фигнер, Заичневский «в течение ряда лет был магнитом, который привлекал учащуюся молодежь». Другой современник Заичневского, известный народнический писатель Н. С. Русанов, впоследствии редактор заграничного «Вестника Русской Революции», а потом один из редакторов петербургского журнала «Русское Богатство», в своих воспоминаниях («На родине», Москва, 1931г.) дает такую характеристику Заичневского 70 годов:
«Заичневский представлял собою яркую, цветную фигуру. Когда я познакомился с ним, то это был высокий, плотный, но не толстый, прекрасно сложенный мужчина лет 35-40, могучую черную шевелюру которого и черную же окладистую бороду прорезали еще редкие, но все же заметные пряди седых волос. Под большим, широким лбом светились, и слегка иронией, очень выпуклые, страшно близорукие глаза, которые забавно выглядывали немножко вкось из-под густых бровей, когда он читал что-нибудь, совсем близко приставив книгу или газету к лицу… Заичневский был прирожденным оратором. Он не только складно говорил, но прекрасно управлял своим звучным баритоном, выходившим легко и свободно из мощной груди. Когда он воодушевлялся — а с ним это случалось нередко — то его речь, может быть, немного напыщенная и не совсем по-русски торжественная, приводила в волнение молодых слушателей, и даже те из нас, которые враждебно относились к якобинизму, оставались некоторое время под его влиянием».