Глава 62

АЛЕКСАНДРА

Я резко просыпаюсь, все мое тело содрогается от осознания происходящего, а на коже выступает холодный пот.

Ровное дыхание Лиама доносится до моих ушей, и я смутно припоминаю, что когда он пришел в постель, его сопровождал сильный запах спиртного.

Моя грудь вздымается от затрудненного дыхания, и я благодарна Лиаму за то, что он не знает о моем состоянии. Слепо глядя в темноту спальни, чувствую, что мое сердце стучит так дико, что эхо отдается в ушах.

Затем на меня обрушивается шквал воспоминаний. Я вздрагиваю от переполняющих мозг вспышек и прикладываю пальцы к вискам, чтобы унять боль. Но это не помогает. У меня пересохло во рту, когда вспоминаю, как я оказалась в этой ситуации и как оказалась на этой яхте.

Они убили папу. Человека, который спас меня и дал мне лучшую жизнь. Который мог в любой момент отказаться от меня.

Человека, который воспитал во мне стремление к самосовершенствованию, который поощрял мою жажду знаний и сформировал из меня ту женщину, которой я стала.

Злость так глубоко вонзается в мою грудь, что я прижимаю к ней ладонь, наполовину ожидая увидеть кровавую рану. Но ее нет.

Осторожно приподнимаясь, я с опаской смотрю на все еще спящего Лиама, и когда он не шевелится, меня охватывает облегчение.

Темное пространство комнаты служит своего рода барьером между моей нынешней реальностью и прошлым. Как будто отсутствие света в спальне служит фоном для моих возвращающихся воспоминаний.

Папа не ждет меня дома, так как в этом семестре я буду сдавать выпускные экзамены, и до окончания школы останется всего один семестр.

Он еще не знает, но я планирую сделать ему сюрприз, приехав домой на выходные, чтобы отпраздновать его день рождения. У меня кружится голова от волнения, предвкушая его реакцию на подарок, который я для него купила.

То, что я лучшая в классе и учусь на последнем курсе, имеет свои преимущества, и один из моих преподавателей разрешил мне сдать экзамен в пятницу рано утром, а не поздно вечером. Это позволяет мне вернуться домой более ранним поездом.

От вокзала до нашего дома идти довольно долго, но меня это не смущает. Я оделась соответствующим образом, рюкзак плотно пристегнула к себе, на ноги надела ботинки.

Рассчитываю добраться до своего домика к сумеркам, но даже если замедлю шаг и наступит ночь, я знаю наш лес как свои пять пальцев. И могу ориентироваться в нем с закрытыми глазами — и иногда делала это в качестве глупого вызова от папы.

Сначала я захожу в свой домик, чтобы по-быстрому освежиться, а затем отправляюсь к папе. Густая роща деревьев окружает мой домик, скрывая его от посторонних глаз с близлежащей дороги и даже от папиного домика.

Не успеваю я перешагнуть через внешнюю границу деревьев, окружающих мой домик, как раздается выстрел. Рой летучих мышей отчаянно разлетается, пища в ночи.

Застыв на краю темного леса, я слышу новые выстрелы, отдающиеся эхом в ночной тишине.

Мы в изоляции, вокруг никого на многие километры. Я застываю в тени густого леса. Когда из папиного дома выходят мужчины, смеющиеся так, словно они только что повеселились на славу, кровь в моих жилах превращается в лед. Особенно когда я слышу их речь.

Я знаю русский — папа научил меня своему основному языку. Так же, как понимаю этих людей, я инстинктивно знаю, кто они.

Они пришли за ним, как и предсказывал отец. «Братва» — под руководством Сергея — убила его.

— Если бы он попытался, то не смог бы сделать это легче, — говорит первый ублюдок с самодовольством в голосе, лениво спускаясь с папиного крыльца.

Мужчина, идущий за ним по пятам, молчит, но внезапно оглядывается по сторонам, как будто чувствует мое присутствие. Несмотря на то, что я скрыта глубокой тенью леса, задерживаю дыхание, пока его изучающий взгляд не отрывается от моего места.

— В ближайшее время его никто не найдет, — хмыкает третий мудак, пока они направляются к своему дорогому четырехдверному седану. Я сжимаю пальцы в кулаки, желая убить их всех прямо сейчас.

— Да уж, не раньше, чем звери до него доберутся.

На замечание последнего ублюдка раздается смех, но он быстро стихает, как только они забираются в машину и захлопывают двери.

Сосредоточиваюсь на номерном знаке, запоминая его. Их лица я уже запомнила.

Я никак не могу оставить это без внимания. И не позволю этим ублюдкам уйти от наказания за его убийство.

Я отомщу за его смерть. Лишу жизни тех, кто украл у меня отца. Человека, который спас меня в самый трудный час, который вернул мне краски и дал почувствовать, что меня любят.

Эти мрази заставили меня встать на путь, который мой отец никогда бы не пожелал мне пройти.

Я стану тем, кем он был когда-то.

Убийцей.

Я чувствую оцепенение, стоя на опушке леса, тишина оглушает. Заставляю свои ноги двигаться, одну за другой, по направлению к папиному дому. Даже при том, что я знаю, что найду его мертвым, ничто не могло подготовить меня к этому зрелищу.

Папа, лежащий в луже крови на полу гостиной, заставляет все внутри меня резко остановиться. Большая часть меня отключается, и мои движения становятся роботизированными, когда я очищаю его от крови и мозгового вещества, закрывая ему веки.

Не знаю, как мне удается вынести его тело на улицу, чтобы похоронить, но я это делаю. Теперь, когда в гостиной нет никаких следов произошедшего, сворачиваю ковер и бросаю его в бочку для сжигания, поджигая.

Неизвестно, сколько времени я бессмысленно смотрю на горящий ковер, пока огонь не утихает. Потом сворачиваюсь калачиком рядом со свежей могилой, где теперь лежит папа, и опускаю голову на руки, позволяя слезам наконец-то пролиться. Я остаюсь здесь до тех пор, пока слезы не иссякают.

Как только наступает рассвет и солнце заглядывает за горизонт, я поднимаюсь на ноги, не в силах оторвать взгляд от земли, покрывающей его могилу.

Я лезу в карман и достаю подарок, который купила для него, к нему прикреплен маленький бантик. Проводя большим пальцем по гравировке на ноже, я опускаю взгляд и вижу, как усталость в глубине души сменяется яростью и гневом.

Папа учил меня, как обращаться с ножом, как принимать правильную стойку при броске, как контролировать дыхание и целиться в цель. Папа был лучшим учителем, никогда не отчитывал меня, но показывал, как неправильная форма может представлять опасность.

Его нож был на последнем издыхании, и я знала, что это будет идеальным подарком для него. Не только по функциональности, но и по сентиментальной ценности, потому что знала, что папа скучал по мне, пока я отсутствовала в университете. Таким образом, у него будет особенный подарок, который он сможет всегда носить с собой.

Выгравированные на рукоятке ножа слова сыплют соль на мое и без того окровавленное и израненное сердце. Он много раз говорил мне эти почти точные слова.

Папа часто делал небольшие намеки то тут, то там, намекая на то, что в конце концов его не станет и что я останусь одна.

«Пожалуйста, не надо об этом», — протестовала я. — «Я не хочу думать о том, что останусь здесь без тебя».

Он отвечал мне тем же.

«Когда я умру, может быть, физически я и не буду с тобой, но мое сердце будет. Я всегда буду с тобой, малыш».

Сейчас, когда с усилием открываю глаза и смотрю на нож, с любовью обвожу каждую букву послания, которое я вырезала специально для него.

«Я всегда буду с тобой».

Я отучилась последние несколько месяцев в школе, окончила ее, потому что не могла вынести разочарования папы, бросив учебу. Это был безрадостный, механический процесс, изо дня в день, но я справилась.

Сердечная боль и страдание от потери отца подстегивали меня сделать все возможное, чтобы заставить этих ублюдков заплатить. Мне было все равно, что я буду сражаться с русской братвой. Мне было важно, чтобы их постигла та же участь, что и папу.

Будучи членами преступной организации, они, конечно, плохо скрывали свои следы и не пытались замаскировать свое местонахождение. Я использовала их номерной знак и, применив свои навыки криминалиста, вычислила их местонахождение.

У меня в голове не было ничего, кроме цели отомстить.

Я шла как идиот-любитель, одинокий волк, пытающийся одержать победу над стаей львов.

Старая поговорка о том, что нельзя брать с собой нож на перестрелку, оказалась верной, но мне было все равно. Я использовала этот нож — подарок, который меня лишили возможности преподнести папе, — чтобы убить каждого из четырех человек, виновных в его убийстве.

И мне едва удалось выбраться оттуда живой. Они сломали меня в буквальном смысле слова, но я в любой день предпочла бы физическую ломку эмоциональной.

Только когда я лежу на диване жалкой кучкой синяков и побоев, мое тело излучает такую боль, что я едва могу ее терпеть, что-то привлекает мое внимание.

Листок бумаги, наполовину засунутый между моей маленькой кофеваркой и контейнером с молотым кофе.

Любопытство дает мне силы преодолеть мучительную боль при каждом движении и дотянуться до сложенной бумаги. Когда я открыла ее, из нее выпала маленькая визитная карточка, но я не обратила на нее внимания. Мои глаза были прикованы к почерку моего отца, нацарапанному на бумаге.

Ноги подкосились, и я едва удержалась на ногах, ухватившись руками за кухонную стойку, чтобы опустить тело на пол. Боль затуманила мое зрение, но я заставила его вернуться, чтобы прочитать записку.

МОЯ ДОРОГАЯ АЛЕКСАНДРА,

ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО, ТО, СКОРЕЕ ВСЕГО, МЕНЯ УЖЕ НЕТ. Я НЕ ЗНАЮ, КАК ИМЕННО ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ, НО НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ НИКОИМ ОБРАЗОМ НЕ СТАНЕШЬ СВИДЕТЕЛЕМ МОЕЙ СМЕРТИ.

Я ПРОШУ ТЕБЯ НЕ ОПЛАКИВАТЬ МЕНЯ ТАК СИЛЬНО, ЧТОБЫ ТЫ ЗАБЫЛА ЖИТЬ. ЧТОБЫ ЭТО НЕ ОТВЛЕКАЛО ТЕБЯ ОТ ТЕХ РАДОСТЕЙ ЖИЗНИ, КОТОРЫЕ ЕЩЕ ЖДУТ ТЕБЯ. ПУСТЬ ОНИ ОТНЯЛИ У МЕНЯ ЖИЗНЬ, НО ОНИ НЕ В СИЛАХ ЛИШИТЬ МЕНЯ ДУХА И ЛЮБВИ. Я БУДУ НАБЛЮДАТЬ ЗА ТОБОЙ, КУДА БЫ Я НИ ОТПРАВИЛСЯ В ЗАГРОБНОМ МИРЕ.