Глава 25

СТЕЛЛА

Отец здесь. Мой отец. Не могу поверить. Долгие годы я старательно готовила речь для встречи с ним, представляла, как поведу себя. Сценарии я рисовала себе разные: иногда кричала на него, иногда плакала. В моменты особой ранимости фантазировала, как буду обнимать его и умолять не бросать меня снова.

Сейчас, когда он наконец-таки объявился, все, что я могу — это молча сидеть в оцепенении на заднем сиденье массивного внедорожника Джона. Понятия не имею, как мы здесь оказались. Помню лишь, как Джон вывел нас с отцом из ресторана. А потом просто шла, а в ушах звенело настолько громко, что я ничего не слышала.

Теперь я в машине, посередине сидит Джон, буквально став барьером между мной и отцом. Хорошая идея, но она не работает.

Отец подается вперед.

— Со...

— Ни слова, — перебиваю его хриплым голосом. — Не говори мне ни слова, пока мы не доберемся до...

Черт, а куда мы едем?

— До моего дома, — мрачным тоном подсказывает Джон.

Его тело напряжено не меньше моего. Меня радует, что он сочувствует мне, но я все равно чувствую себя паршиво и абсолютно выбитой из колеи.

— Достаточно далеко, — замечает отец, пожав плечами, как будто это не имеет значения.

Меня пробирает дрожь, и Джон прижимается к моему плечу. Он не пытается взять меня за руку, и я благодарна ему за то, что не делает жестов, которые могут привлечь отцовское внимание. Это хорошо. Только вот Добрый Старый Папочка уже разнюхал все о моих слабостях и слабостях Джона в первые несколько секунд, когда увидел нас вместе.

Я действую как в тумане, пока мы не попадаем в квартиру Джона. Прохладное пространство пропитано его запахом и дарит мне комфорт на уровне подсознания. Не глядя на отца, я марширую к холодильнику и достаю оттуда бутылку холодного чая. Я ощущаю на себе его взгляд, когда откручиваю крышку и делаю крупные глотки обжигающе холодного напитка.

— Симпатично тут у тебя, — говорит отец.

Джон сжимает челюсть, но ничего не отвечает.

— Мне кажется, — тянет отец, — ты слегка поскупился, проигнорировав мое первое предложение.

— Заткнись, — рычит Джон. — Закрой свой вонючий рот.

Меня обдает холодом.

— Джон?

Обернувшись ко мне, он мгновенно съеживается. На лице написано чувство вины.

У меня начинают дрожать руки.

— Ты... он...

— Это была всего лишь небольшая страховка, детка, — чуть ли не с нежностью поясняет отец.

У Джона раздуваются ноздри и, судя по виду, он находится в секунде от взрыва.

— Прекрати.

— Почему ты не хочешь ей рассказать? — интересуется отец, одаривая меня понимающим взглядом. Неужели он на самом деле думает, что все это каким-то образом спровоцировано Джоном? Что я поведусь на его небольшой спектакль?

Я могу только хлопать глазами, которые уже щиплет от слез.

— Она ваша дочь. Зачем вы стараетесь обидеть ее? — цедит Джон сквозь зубы перед тем, как посмотреть на меня расширенными глазами, полными паники. — Стелла...

— Он пытался поиметь с тебя денег, — прерываю я, горло першит настолько, что едва получается говорить. — Не так ли?

Джон наклоняет голову, а потом распрямляет плечи и смотрит на меня.

— Да. А я не сообщил тебе. Прости.

Я отрешенно киваю.

— Это просто бизнес, голубушка.

Его заявление заставляет меня сжаться. Как же давно я хотела услышать подобное обращение, а теперь оно меня раздражает до мурашек по коже.

— Несомненно, — соглашаюсь я. Отупев от боли, я едва могу встретиться с ним взглядами. — Это всегда бизнес. И сколько ты выманил?

— Почти десять косарей. — Он поднимает руки. — Капля в море для твоего терпилы.

Я невесело смеюсь.

— Моего терпилы. Так вот кем ты его считаешь? Ну конечно. Для тебя все терпилы. Даже я.

С выражением глубокого сожаления на лице Джон делает шаг ко мне. Но я останавливаю его взглядом. Если он сейчас коснется меня, я разобьюсь вдребезги.

— Каковы были условия шантажа? — спрашиваю отца.

— На самом деле я старался защитить тебя. Подумал, что ему следует знать о твоей работе в эскорте.

На этих словах Джон бледнеет, все его тело вибрирует как камертон, по которому ударили. Наши глаза встречаются, и я вижу его потребность защитить меня и абсолютное возмущение.

— Ты встречаешься с ним уже достаточно, — продолжает отец. — Лишь вопрос времени, пока пойдут слухи. Лучше ему быть готовым.

— Ты — убогий мудак. — Джон надвигается на отца. — Мерзкое дерьмо...

— Джон, — зову я достаточно громко, чтобы пробиться сквозь его ярость, — прошу тебя, не надо. Он как раз и добивается того, чтобы ты его ударил.

— Так позволь сделать ему одолжение, — рычит Джон. — Я сумею пережить последствия.

— Но я не сумею. — Делаю глубокий вдох. И еще один. — Можешь... м-м-м... дать нам минутку? — Я указываю на отца.

Джон меняет позу, сжимая и разжимая пальцы и явно изо всех сил подавляя инстинкты. Ему не свойственно отступать. Желает признавать это или нет, но он защитник.

— Стелла, — теперь это звучит как мольба, — позволь мне...

— Пожалуйста, — шепчу из последних сил.

Он коротко кивает.

— Буду в соседней комнате. — Он тяжело смотрит на моего отца. — Если ты подготовился, то наверняка знаешь, из какой я семьи. Я с пеленок умею играть грязно, и способен прикончить тебя по щелчку пальцев. Обидишь ее, я так и поступлю.

Я шокированно смотрю на то, как Джон разворачивается и направляется в домашний кинотеатр.

— Он мне нравится, — нарушает тишину отец. Когда я мечу в него взгляд, он приподнимает бровь. — Знаешь, а он прав. Его родня — отпетые негодяи, богатые и могущественные достаточно, чтобы в любой ситуации выйти сухими из воды.

— Так, может, тебе следует внять его предупреждению и отвалить?

Папа подходит к мраморной каминной полке и рассматривает пасторальную картину маслом над ней.

— Он не обидит меня. Слишком боится этим ранить тебя.

— В отличие от тебя. — Я швыряю бутылку, в которую перед этим вцепилась мертвой хваткой. — Ты пропадал столько времени. Годами я ждала от тебя хоть словечка, но ничего. — Он даже не вздрагивает, вообще ноль реакции. Просто стоит, касаясь пальцами стоящей на каминной полке ониксовой статуэтки и, несомненно, подумывает украсть ее. Неуверенным шагом направляюсь к нему. — Годами я жила одна, без родных, и вот дождалась твоего появления. Но не из-за меня, а из-за него. — Указываю пальцем в сторону, куда ушел Джон. — Из-за денег.

— Я сделал тебе одолжение, — ровным тоном отзывается отец. — Ты не нуждаешься во мне. Правда в том, что после моего ухода ты богатела.

— Ни грамма раскаяния, — продолжаю я, — даже сейчас.

Он качает головой.

— Никогда не раскаивался. Никогда не испытывал ничего подобного, откровенно говоря.

И пусть у нас одинаковый цвет и разрез глаз, но в его взгляде безразличие. Неожиданно приходит осознание, что я всегда расценивала их как зеркала, в которых можно видеть лишь отражение, никакой глубины.

Отец чешет пальцем бороду.

— Хотя нет, не совсем так. Я всегда гордился тем, как быстро ты научилась заботиться о себе.

— Мне пришлось, — фыркаю я. — Ты же не обеспокоился этим.

— Как я и сказал, тебе без меня было лучше.

— Но теперь ты явился. Пришел за деньгами.

У меня внутри все дрожит, и я обнимаю себя руками. Это слишком некомфортная, но знакомая ситуация. Я всегда держу себя.

— Лишь за жалкими крохами. Я в затруднительном положении. — Внимание отца переключается на серебряную шкатулку, стоящую на антикварном кофейном столике. — Вряд ли парень заметит ее отсутствие.

— Ради этих «крох» ты готов пожертвовать тем, что больше всего напоминает мое счастье?

В горле начинает булькать, и я с трудом сглатываю, чтобы подавить тошноту.

— Да ладно тебе, Стелла. Я учил тебя лучше читать людей. Ты ничем не рискуешь. Этот парень смотрит на тебя так, словно от твоей улыбки зависит восход солнца. Нет ни малейшего шанса потерять его. Я убедился в этом еще до того, как обратиться к нему.

Боже милостивый, отец на полном серьезе считает, что правильно относился ко мне. Я смотрю на человека, ответственного за мое рождение. Я слишком долго ждала папу и успела забыть, что значит находиться рядом с ним. Он — это иллюзия, и всегда ею был. Чего-чего, а любви и защиты от него я никогда не увижу. Мне больно, и я в ярости, но любви к этому человеку во мне не осталось. Между нами больше ничего нет. Только боль от осознания, что больше у меня нет семьи. Я одна-одинешенька в целом мире.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — выговариваю онемевшими губами.

Он пристально смотрит на меня, прикидывая возможный исход событий и варианты ответа.

— Как пожелаешь.

— Держись подальше от Джона и его окружения, иначе я обращусь в полицию. Понял?

Обветренное лицо моего отца напрягается, но он кивает.

— Понял.

Мы стоим в полнейшей тишине, и ни один из нас не двигается. Я испытываю облегчение от того, что вижу его в последний раз. А еще мне больно за себя. Но все это зиждется на моем внутреннем ощущении брошенности. Когда пытаюсь думать о том, что скучаю по отцу или о желании, чтобы он вернулся, не чувствую ничего.

Слегка склонив голову в знак согласия, он возвращает шкатулку на место...

Боже, и когда только отец успел взять ее? Выпрямившись, он вновь склоняет голову.

— Ясно. Тогда я сваливаю. Помни, чему я тебя учил. Ты родилась в одиночестве, и умрешь тоже в одиночестве.

Другими словами, единственным важным человеком являешься ты сам. Я сбилась со счету, сколько раз слышала от него эту фразу. Горечь омывает мой язык и спускается к горлу.

— Прощай.

Хочу уже, чтобы отец поскорее исчез. Он должен уйти прежде, чем я расклеюсь.

Никаких прощальных объятий, просьб о прощении. Он просто разворачивается и покидает меня. С такой же легкостью, как и в прошлый раз.

ДЖОН

Я облажался, и сильно. Забыл рассказать Стелле об ее отце. Почему я все время все забываю? Особенно о важном. О том, что способно кого-то ранить, если я забуду. Почему я так поступаю с людьми?

Провожу рукой по волосам, меряя шагами комнату и проклиная себя. Однако сейчас речь не обо мне, а о Стелле. Она там с этим дерьмищем, называемым ее отцом. А я считал, у меня бесчувственные родители. От этого мужика буквально веет арктическим холодом. Настоящий социопат, если вас интересует мое мнение.