Ушли. Ушли. Ушли.

Хаос пришел править.

Бойня не подчиняется ничьим правилам.

Глупый мальчишка, ты действительно думал, что можешь все контролировать? Жизнь — это хаос, и пора тебе научиться принимать это, иначе ты никогда не вырастешь тем мужчиной, которым был рожден.

Долбоеб!

Я выбросил локоть назад и умудрился ударить Киана по лицу, заставив его отступить назад, чтобы я мог высвободиться из его хватки.

Татум, блядь, давно ушла, и если бы она была умной, то продолжала бы бежать и никогда не оглядываться назад. Потому что, когда я снова ее увижу, я разорву ее на куски.

Я нырнул в пламя, моя плоть горела, когда я пытался спасти свою коллекцию. Что-нибудь из этого. Что угодно. Одной записи было бы достаточно. Моя рука соприкоснулась с расплавленным пластиком, и я заревел от горя, не чувствуя никакой боли в своей плоти, прежде чем другие Ночные Стражи снова оттащили меня назад.

Я размахивал кулаками, пинался, ругался и даже кусался, пытаясь вырваться от них.

Мой взгляд на мгновение задержался на ней, наблюдающей с края пляжа, полные губы приоткрыты, голубые глаза широко раскрыты, как будто она была потрясена тем, что сделала со мной. Но если она до сих пор не поняла, каким сломленным, непостоянным созданием я был, значит, она серьезно обманывала себя.

Ледяная вода внезапно окутала меня, и я задохнулся, набрав полный рот озерной воды, а моя голова оказалась под поверхностью.

Сильные руки схватили меня, удерживая на месте, пока я боролся и бился в конвульсиях, пока не стал уверен, что утону. И агония от этого была бы таким блаженством по сравнению с полнейшей гребаной пыткой и истязанием моей реальности.

Прежде чем я успел умереть и оставить эту равнину анархии тем, кто смог пережить ее невредимым, без шрамов, не сломленным, меня выдернули обратно из воды и выбросили на берег.

Блейк хлопнул меня ладонью по спине, и я закашлялся, меня вырвало, и я выплеснул воду обратно из легких. Желчь обожгла мне горло, и меня опять вывернуло на песок, когда все мое тело затряслось от шока, вызванного тем, что я чуть не утонул.

— Ты уже запер его? — Требовательно спросил Киан, его хватка на моей руке была достаточно крепкой, как будто он думал, что я могу вскочить на ноги и броситься за ней, даже когда мои легкие все еще были забиты водой.

— Она должна заплатить, — прошипел я между приступами кашля.

— Не сегодня, — твердо сказал Блейк.

— Не сегодня, — согласился Киан. Как будто мне нельзя доверять. Как будто они ценили эту гребаную девчонку больше, чем меня, несмотря на годы, которые мы провели вместе.

Я зарычал на них, перекатываясь и сбрасывая с себя руку Киана чистой силой воли, когда вскочил на ноги.

Ожог на моей руке притупился после пребывания в озере, но он все еще был горящим и красным, как рана, которую она нанесла моей душе.

Я рыскал по пляжу в поисках Татум Риверс и ее гребаного телохранителя Монро, который решил защитить ее от меня вместе с остальными, но их нигде не было видно. Хотя мест, где они могли быть, было не так уж много, и все, что мне нужно было сделать, это выбрать, с какого пункта начать свою охоту. В конце концов, я их найду. И когда я это сделаю, моя месть будет более чем сладкой, но это не облегчит боль от того, что она отняла у меня.

— Мы возвращаемся в Храм, — яростно сказал Блейк, вставая рядом со мной.

— Ты сейчас не контролируешь ситуацию, — сказал Киан, подходя с другой стороны от меня, его глаза потемнели от намерения и обещания насилия. — Тебе нужно вернуться и прийти в себя, брат.

— Пошел ты, — выплюнул я, срываясь с места от них двоих. Они всегда вели себя так, будто знали, каково это, когда тебя преследуют мои демоны, но это было не так. Они понятия не имели. Ни малейшего понятия о том, что я пережил. О том, что потребовалось, чтобы сформировать ту силу, на которую я мог претендовать. Меня вылепили и вырастили монстром, которым я и был. Я был безжалостным, черствым и порочным во всех отношениях, и все, чего это стоило мне, — это моей души. Но кому вообще нужна была гребаная душа? Кому нужно хотеть, причинять боль и заботиться? Только не мне. И, конечно, не моему демону.

Я зашагал по пляжу, снова закашлявшись, когда из моих легких вырвалось еще больше воды, а насквозь промокшая ткань спортивных штанов прилипла к бедрам.

— Когда я найду ее, я собираюсь преподать ей настоящий урок, — прошипел я. — Точно такой же, как те, что мне преподал мой отец. И тогда она точно поймет, как легко я к ней относился. Тогда она увидит, каким добрым я был до сих пор. Тогда она точно поймет, что нужно, чтобы сломить кого-то и создать что-то новое, лучшее, более сильное из того, что осталось.

— Нет, ты не сделаешь этого, — отрезал Блейк. — Потому что я, черт возьми, тебе не позволю.

— Я тоже, — добавил Киан убийственным тоном.

Я в ярости повернулся к ним, желая заставить их истекать кровью за предательство.

— Так это все? Вы на ее стороне после того, что она сделала? Вы разрываете наши узы ради девушки, которая не восприняла нашу клятву всерьез, которая снова и снова борется против уз, на которые согласилась?

— Когда она дала эту клятву, я согласился сделать ее своей, — прорычал Киан. — И это означает, что я буду защищать ее от всего, что угрожает причинить ей боль. Даже если это существо — ты.

Я начал смеяться, это безумное, маниакальное хихиканье вырывалось из моих ноющих легких и, черт возьми, никак не желало прекращаться.

— Где твои гребаные реплики, придурок? — Я выплюнул. — Связать ее и оставить там, пока мы идем на тренировку — это нормально, но обрушить на нее свой гнев — это для тебя какой-то гребаный барьер?

— Она знала, что ложится в постель с чудовищами, когда решила лечь в нее, — спокойно ответил он. — И наказания, которые мы ей назначаем, могут быть ужасными, но они никогда по-настоящему не причиняют ей вреда. В таком настроении, в каком ты сейчас, я не уверен, что ты сможешь контролировать себя, и я не позволю тебе сделать то, от чего ты не сможешь оправиться.

— Причинил ей боль? — Я усмехнулся. Они, блядь, знали, что я никогда не подниму руку на эту девушку, применяя насилие. — Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Вывести ее на улицу и выпороть?

— Хуже, — прорычал Блейк. — Ты угрожаешь наказать ее так, как раньше наказывали тебя. И мы не позволим тебе сделать это с ней. Или с собой. Когда ты придешь в себя, ты возненавидишь себя еще сильнее, чем сейчас.

Я отвернулся от них и их гребаных обвинений и выплеснул свою ярость на ветер, который завывал вокруг нас. Это развеяло измученные фрагменты моей души порывом сильного ветра, и я не был уверен, что когда-нибудь действительно верну их обратно.

Я скрылся за деревьями, а остальные последовали за мной, как хищники, выслеживающие запах крови в воздухе.

Уже слишком поздно.

Никогда не бывает слишком поздно.

Выследи ее.

Оставь ее.

Заставь ее заплатить.

Я тот, кто заслуживает того, чтобы заплатить.

Долбоеб, Долбоеб, долбоеб.

Они были правы. Я терял самообладание. Трещал по швам. Те раны, которые я так тщательно зашивал, открылись и кровоточили по всей моей душе.

Я должен был найти способ заставить их снова покрыться коркой, прежде чем истеку кровью, а причинение вреда Татум Риверс только ускорит мою смерть.

Я не беспокоился о тропинках, пробираясь сквозь деревья, невзирая на колючие кусты, которые цеплялись и кусали мою кожу, царапая плоть и проливая настоящую кровь. Мне было все равно. Мне просто нужно было вернуться. Сделать что-нибудь, чтобы подавить эту ярость. Приглушить ее настолько, чтобы мои мысли собрались воедино, чтобы я мог справиться с этим рационально.

Мы добрались до Храма, и я распахнул дверь с такой силой, что тяжелое дерево ударилось о кирпичную стену, и оглушительный грохот эхом разнесся по всему помещению.

— Мы придерживаемся расписания, — твердо сказал я, свирепо глядя по очереди на Блейка и Киана. Сегодня вечером Татум должна была спать со мной, и я не хотел, чтобы этот распорядок тоже испортился.

— Если ты возьмешь себя в руки, — согласился Блейк, в то время как Киан просто сердито посмотрел на него.

— Считай, что дело сделано. — Хотя я понятия не имел, смогу ли я вообще справиться с этим, кроме того, что знал, что если сегодня вечером что-то еще пойдет не так, я был совершенно уверен, что мой мозг самовоспламенится.

Я повернулся и направился прямо к склепу, мне нужно было забыться в упражнениях, измотать зверя во мне, чтобы у него не осталось достаточно энергии для ярости, и я мог восстановить контроль над собственными мыслями.

Мне удалось дотронуться дрожащими пальцами до панели управления на стене и включить плейлист, сердитые звуки классической музыки потянулись и погладили зверя во мне в отчаянной попытке успокоить его.

Я прибавил громкость, все выше и выше, пока голоса в моей голове не заглушили его мощь. Я собирался тренироваться до тех пор, пока у меня не пойдет кровь и все во всей школе не умрут оттого, что слишком много слушали чертова Бетховена.

Мои спортивные штаны все еще были холодными и мокрыми после озера, а капли ледяной воды стекали по спине с волос, но физический дискомфорт был даже к лучшему. Это было долгожданное отвлечение от психического дискомфорта, который угрожал поглотить меня. И когда я вошел в ритм упражнения, я попытался позволить своему телу взять верх, а разуму успокоиться.

Конечно, пока это ничего не меняло, но я не остановлюсь, пока это не произойдет. Пока в моем сознании не останется ничего, кроме тишины, и яд в моей крови не исчезнет.

***

Четыре с половиной часа издевательств над своим телом — вот, что потребовалось, чтобы утихомирить мою ярость, хотя хаос в голове все еще царил.

Мои конечности дрожали, и я едва мог стоять, но я заставил свой позвоночник выпрямиться усилием воли, прежде чем заглушить музыку, которая все еще гремела из динамиков.