Ее кончики пальцев продолжали скользить по линиям моих татуировок, как будто она пыталась сама почувствовать пульсацию в них, а я просто молча наблюдал за ней несколько долгих мгновений, пока моя кожа горела под ее прикосновениями, и я боролся с желанием взять больше.

— А как насчет того, чтобы создать дизайн для кого-то другого? — С любопытством спросила она. — Это влияет на твой процесс или…

— Да. Разные люди по-разному воспринимают искусство. Если чему-то суждено оставить след на их теле, то это должно быть для них таким же личным, как цвет их глаз или завитки на их отпечатках пальцев. Я не работаю с незнакомцами, только с людьми, которых знаю достаточно хорошо, чтобы все сделать правильно.

— Тогда что бы ты создал для меня? — Спросила она с вызовом в голосе, который говорил о том, что она не верила, что я смогу создать что-то, что подошло бы ей таким образом.

Я выхватил альбом для рисования из ее рук, закрыл его и положил на тумбочку, прежде чем выдвинуть ящик и достать оттуда фломастер.

Я повернулся к ней с ухмылкой, зажав фломастер в зубах и потянувшись, чтобы обхватить ее за талию руками, когда притягивал ее к себе на колени. Она ахнула, оседлав меня в этом маленьком черном платье, которое задралось еще больше, когда ее бедра раздвинулись над моими ногами. Она никогда особо не жаловалась на то, что я так грубо обращался с ней, и я должен был признать, что становлюсь зависимым от этого выражения, которое вспыхивало в ее глазах всякий раз, когда я это делал. Это было что-то среднее между жаждой убийства и возбуждением, и я не мог не наслаждаться, наблюдая за битвой между этими двумя эмоциями, происходящими внутри нее.

Я потянулся к ее левой руке, поворачивая ее запястье к небу и медленно поднимая рукав ее платья до самого сгиба локтя, мои грубые пальцы скользнули по ее нежной коже, отчего по ее телу побежали мурашки.

Я снял зубами крышку с фломастера и выплюнул его на кровать рядом с нами, оценивая ее кожу, пытаясь почувствовать правильный рисунок в напряжении, которое витало в воздухе между нами.

— Не двигайся, детка, — пробормотал я, поддерживая ее руку левой рукой и начиная рисовать правой.

Ручка получилась толще, чем мне хотелось бы для изящного рисунка, который я выделил, но я проигнорировала этот небольшой недостаток, сосредоточившись на том, что делал, обрисовав распускающийся цветок лотоса в центре рисунка, прежде чем приступить к работе оттуда.

Татум тихо сидела, наблюдая, как я работаю, пытаясь создать что-то, что воплотило бы в себе неистовство ее духа и красоту ее души. Я медленно поворачивал ее руку в своей хватке, прорисовывая все больше и больше тонких линий, паутину замысловатых деталей, из-за которых казалось, что ее кожа украшена драгоценными камнями. Но края их были достаточно острыми, чтобы порезаться. В этом произведении была красота и чистота, но была в нем и дикость.

Я погрузился в создание этого, пока шли минуты, а Татум просто сидела там, прижавшись бедрами к моим, и ее дыхание становилось поверхностным.

Когда я, наконец, закончил, я поднял на нее глаза и обнаружил, что она смотрит на меня, а не на рисунок, который я нарисовал у нее на руке, и вид ее расширенных зрачков заставил мой пульс участиться.

Я бросил фломастер на прикроватный столик и переплел свои пальцы с ее, поднимая ее руку, чтобы она могла посмотреть. Я был настолько погружен в свое искусство, что не заметил, как напряжение росло в комнате между нами, как жар нашего дыхания разгорался в пространстве, разделявшем нас, как мое тело реагировало на то, что я так долго был так близко к ней.

Мой член был твердым и пульсировал между ее бедер, а то, как ее зубы впились в нижнюю губу, говорило о том, что она так же остро ощущала жар в комнате.

— Это… чертовски идеально, Киан. Я никогда по-настоящему не думала о том, чтобы сделать татуировку, но это почти убедило меня. Ты действительно талантлив, — пробормотала она, когда ее взгляд упал на ее руку, и она медленно повертела ее взад-вперед, любуясь своей фальшивой татуировкой со всех сторон. — Ты мог бы заработать на этом состояние.

— Не-а, — я слегка усмехнулся, и она нахмурила брови.

— Почему нет? — Спросила она, все еще переплетая мои пальцы со своими и слегка сжимая.

— Давай просто скажем, что мое будущее уже расписано, — неопределенно ответил я, не желая думать о своей семье прямо сейчас.

Она, казалось, уловила этот факт и сменила тему, между ее бровями образовалась складка.

— Так где же орел будет жить, когда ты будешь им доволен? — Спросила Татум, на мгновение опустив взгляд на мою обнаженную грудь.

Я использовал свою хватку на ее руке, чтобы притянуть ее пальцы к своему животу, прижимая их к своей плоти, и используя свою собственную руку, чтобы сдвинуть пояс моих спортивных штанов еще ниже, так что ее пальцы скользнули вниз по нетронутой коже, которая проходила по моему тазу.

Она продолжила движение, обводя пальцами кожу, которая должна была быть у меня под штанами, когда ее взгляд снова переместился вверх, чтобы встретиться с моим, и мой член продолжал пульсировать между ее бедер. Не было большого шанса, что она этого не почувствует, но никто из нас ничего не говорил об этом и не делал никаких попыток оторваться друг от друга.

— Киан, — медленно начала она, мое имя сорвалось с ее губ почти с мольбой, пока она наблюдала за моей реакцией.

— Да? — Спросил я, не шевеля ни единым чертовым мускулом, ожидая увидеть, к чему она клонит.

— Я много думала о том, что ты сказал мне ранее… О том, что Глубокая глотка сделала с тобой…

— Я не хочу говорить об этом, — предупреждающе прорычал я, но огонь в ее глазах сказал, что она не собирается отступать.

— Я просто думаю…

Я обхватил ее руками за талию, оторвал от себя и бросил на кровать так, что она откинулась на подушки с визгом удивления.

— Я, пожалуй, уйду, чтобы ты могла поспать.

Прежде чем она успела подняться, я вскочил с кровати, схватил свой альбом для рисования с прикроватной тумбочки и широкими шагами вышел из комнаты.

— Киан! — Крикнула она мне вслед, но я проигнорировал ее, захлопнул за собой дверь и вышел в центральную часть церкви.

Блейк и Сэйнт уже отправились спать, и темнота, нависшая над этим местом, придавала ему жутковатый вид. Я направился в склеп, чувствуя, как гневно пульсирует моя кровь, и стараясь не думать о том, что эта гребаная мразь, Глубокая глотка, сделала со мной. Всю свою жизнь я подвергался всевозможному дерьмовому дерьму, столько раз становился свидетелем смерти и насилия, что не могу сосчитать. Но я мог сосчитать, сколько раз я оказывался уязвимым и неспособным защититься, находясь во власти какой-нибудь гребаной девчонки, о которой я даже не задумывался, не говоря уже о том, что видел в ней угрозу. Но разве не так жизнь любила подшучивать над тобой? Мне были даны все инструменты, необходимые для победы почти над всеми мыслимыми демонами, а затем произошло то, что чуть не повергло меня в прах, чего я даже представить себе не мог. Какая-то гребаная богатая девчонка, привыкшая получать все, что, блядь, она хотела, и отказывающаяся слышать слово «нет». Мысль о ее руках на моем теле, пока я был без сознания, заставляла мою гребаную кожу покрываться мурашками, мысль о том, что еще могло произойти, вызывала у меня гребаную рвоту.

Я нашел бутылку «Джека Дэниэлса» и, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене, открутил крышку и опрокинул виски между приоткрытыми губами, наслаждаясь его обжигающим вкусом.

Мой стояк быстро угасал при мыслях об этой сучке. Глубокой глотки было более чем достаточно, чтобы заглушить его, и я дал себе несколько минут, чтобы остыть, пока пил.

Когда я проглотил примерно четверть бутылки, я завинтил крышку и поставил ее туда, где нашел, прежде чем подняться наверх с согревающим алкогольным туманом, заглушающим неприятное покалывание, которое ползло по моей коже.

Я плюхнулся прямо на диван, засунув свой альбом для рисования между подушками, прикрыв одной рукой глаза, а другую засунув в штаны, чтобы обхватить свои причиндалы.

Сон, по крайней мере, был забвением, на которое я мог положиться, и мое дыхание стало глубоким через нескольких минут, когда я отдался темноте и позволил ей увести меня от реальности.

***

Я проснулся от тепла мягкого тела, прижимающегося ко мне ночью, моя голова покоилась у нее на коленях, когда она полусидела, и ее пальцы запутались в моих волосах.

Татум что-то сонно пробормотала, когда я повернулся, чтобы посмотреть на нее, ее голова откинулась на подушки, поскольку она крепко спала на диване рядом со мной.

Я понятия не имел, когда она появилась, и вопроса «почему» было достаточно, чтобы у меня сжалось в груди. Почему ей не насрать на меня после всего, что я ей сделал? Зачем ей было приходить сюда, чтобы утешить меня, когда она точно знала, каким чудовищем я был?

Она заерзала на своем месте, пока я наблюдал за ней, ее шея откинулась назад под неловким углом, и я вздохнул, поднимаясь на ноги.

Я наклонился, чтобы поднять ее, и она что-то сонно пробормотала, свернувшись калачиком у меня на груди.

— Расскажи мне об этом, детка, — пробормотал я, неся ее обратно через церковь в свою комнату.

Я положил ее на кровать и сделал движение, чтобы снова уйти, но ее пальцы поймали мои прежде, чем я успел куда-либо уйти.

— Останься, — выдохнула она, ее ресницы сонно затрепетали, когда она посмотрела на меня, и когда она потянула меня за пальцы, я обнаружил, что сдаюсь и позволяю ей опустить меня на кровать рядом с ней.

Она отодвинулась, освобождая для меня место, и в тот момент, когда моя голова коснулась подушки, она прижалась ко мне всем телом, ее голова оказалась у меня на груди, нога обвилась вокруг моей, а кончики пальцев мягко коснулись моей челюсти.

Я хотел возразить, но мои глаза уже закрывались, когда я притянул ее ближе, и аромат цветочного меда с ванилью окутал меня, а ее золотистые волосы защекотали мой нос. Что-то в этом запахе было успокаивающее, и мои возражения потерпели неудачу еще до того, как они слетели с моих губ.