20

20

Ногой я ударяюсь о дверь "Эскалейда", а пальцами сжимаю ручку. Дергаю ее и испытываю краткий миг облегчения, понимая, что нахожусь в безопасности. Сигнализация не сработала, но внутренняя подсветка кабины точно осветила всю чертову улицу.

Черт.

Я выбираюсь из машины, моля Бога, чтобы братья ДеАнджелис были слишком заняты, чтобы даже оглянуться на "Эскалейд". Поэтому, когда я впервые ощущаю вкус свободы, когда ногами ступаю по твердой земле внизу, принимаю это во внимание.

Я несусь по грязи, прочь от "Эскалейда". Я не смею оглянуться, в ужасе понимая, что братья уже идут за мной. У меня нет другого выбора, кроме как мчаться через дорогу, чтобы добраться до густого леса на другой стороне, и я делаю все возможное, чтобы оставаться в тени.

Мое сердце бешено колотится в груди, и на мгновение задумываюсь, как, черт возьми, мне это сойдет с рук. Если мне каким-то образом удастся дожить до утра, мне придется ловить попутку и уносить свою задницу как можно дальше отсюда. Черт возьми, хватит и гребаного билета в один конец куда угодно, только подальше отсюда.

По инерции я удаляюсь ногами о дорогу, а желудок сжимается, когда шум эхом разносится по складу. Они должны знать. Они слишком хороши в том, что делают, чтобы дать мне хотя бы шанс выйти сухой из воды.

Тошнота обжигает меня изнутри, и я обещаю себе, что если выберусь из этого и буду все еще жива завтра утром, то выкрою несколько лишних секунд, чтобы меня вырвало в кустах, но до тех пор я должна продолжать бежать. Тихая музыка разносится по улице, и я надеюсь, что она достаточно громкая, чтобы заглушить звуки моего побега.

Оглядываясь через плечо, я осматриваю фасад склада, но пока ничего не вижу. Братьев нигде не видно, и это может означать только одно - они ни хрена не поняли.

Я добегаю до края дороги, и бросаюсь в густую тень леса, когда большие пальцы впиваются в мои волосы на затылке. Меня дергают назад, и из меня вырывается громкий, полный боли визг, когда меня сбивают с ног.

Я с глухим стуком падаю на дорогу, и прежде, чем успеваю отбиться от нападавшего, он срывается с места, волоча меня по неровному асфальту. Моя кожа горит, когда дорога рвет ее в клочья. Я отчаянно пытаюсь подтянуть под себя ноги, когда тянусь к крепкому кулаку, запутавшемуся в моих волосах, царапая его кожу.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричу я, впиваясь в него всем, что у меня есть, и чувствуя, как его кровь скапливается у меня под ногтями.

— ЧЕРТ, — рычит он, бросая меня через дорогу в тусклый свет, льющийся из старого склада. Я не узнаю его голос, и мое сердце колотится, громко стуча, как барабаны Леви, прямо в моих ушах.

Мое тело скользит по дороге, как перекати-поле, подхваченное ветром, и я делаю все, что в моих силах, чтобы попытаться сбросить инерцию, вот только мужчина снова рядом. Я поднимаю глаза, встречаясь с его жестким взглядом, и когда он выходит в тусклый свет, от узнавания у меня сжимается грудь.

Это парень с вечеринки, высокомерный мудак с плохим поведением, который перепрыгнул через стойку бара в надежде придушить меня прямо там, посреди комнаты. Маркус появился за мгновение до того, как смог перерезать мне горло, и в ответ я ударила его ножом прямо в живот. Роман избавился от него, и, по-моему, это означало, что он уже был мертв. Если бы я знала, что он был тем человеком, за которым они пришли сегодня вечером, что они запланировали небольшую приятную поездку, чтобы должным образом проводить его в подземный мир, я бы ни за что не позволила себе быть такой уязвимой. Черт, я думаю, это то, что ты получаешь за игру с огнем.

О чем, черт возьми, думал Роман, позволяя ему уйти? Предполагается, что игра работает не так. С ним уже следовало разобраться.

Я отползаю от него, чертовски хорошо зная, что не смогу подняться на ноги и уйти от него к тому времени, когда он протянет руку, чтобы оборвать мою жизнь. Я в полной заднице.

— Ну, что ж, это определенно приятный сюрприз, — говорит мудак, и на его лице появляется мерзкая ухмылка, когда он узнает меня с вечеринки. — Я собираюсь насладиться им.

Он наклоняется, и я издаю душераздирающий крик в надежде, что братья каким-то образом помогут мне, но у меня нет ни единого шанса, черт возьми. Я поставила себя в такую ситуацию, и они точно не те герои, которые мечтают только о том, чтобы ворваться и спасти девушку, попавшую в беду.

Его большая рука обвивается вокруг моего запястья, и он тащит меня обратно через дорогу, подтягивая все ближе и ближе к большому складу, в его тусклое освещение.

— Эй, ребята, — кричит парень через весь свой дерьмовый склад. — Братья ДеАнджелис оставили нам игрушку, с которой можно поиграть.

О, черт возьми, нет.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричу я, слезы щиплю глаза, когда он тащит меня мимо случайных машин в центр комнаты. Парень смеется, опуская меня на землю грязного склада, и я в ужасе смотрю, как он снимает свою грязную куртку.

Здесь чертов бардак. Те же таблетки с вечеринки разбросаны по всему складу, а белый порошок окрашивает каждую доступную поверхность. Пустые пивные бутылки, до краев наполненные окурками, и старые коробки из-под пиццы, разбросаны по грязному полу. Меня тошнит от одного присутствия, но это наименьшая из моих проблем.

Он смотрит на меня сверху вниз, когда из тени появляются мужчины, пробирающиеся внутрь, чтобы занять место в первом ряду на главном представлении вечера. Он присаживается на корточки, глядя на меня как на кусок мяса, который он собирается уничтожить.

— Эти жалкие ублюдки наконец-то связались не с тем парнем, — выплевывает он, хмурое выражение на его лице абсолютно не имеет ничего общего с фирменным выражением Романа. — Они думают, что могут меня не уважать? Я, блядь, уничтожу их за то, что они сделали, но не раньше, чем заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родилась. Ты, блядь, мертвая сука. Я буду действовать медленно, и ты почувствуешь все это, каждый порез лезвием, каждую царапину на своей коже. Твои крики будут эхом отдаваться на моем складе еще несколько месяцев, но не раньше, чем я уничтожу твою гребаную душу.

— Слишком поздно, придурок, — плюю я ему в ответ, полностью окруженная его мерзкими людьми. — Ты не можешь убить то, что уже мертво.

Он смеется, вставая, и тянется к пряжке ремня.

— Смотри на меня.

Черт. Единственный раз, когда я действительно нуждаюсь в братьях, их нигде не видно. Может быть, это их версия наказания за попытку ускользнуть. К черту их и их извращенные моменты обучения.

Парень вырывает свой ремень прямо из бойниц и кивает своим приспешникам. Двое из них опускаются по обе стороны от меня, удерживая меня, пока их босс проводит языком по губам. Я вскрикиваю, когда их пальцы впиваются в мою кожу, запах их грязных тел переполняет мои чувства.

Босс тянется ко мне, хватая за пояс моих спортивных штанов, мое сердце бешено колотится, страх быстро становится слишком сильным. Одно дело позволять Леви и Маркусу брать меня так, как они хотят, но это совсем другое на очень многих уровнях. Я не переживу этого. Я не переживу, если они прикоснутся ко мне. Я недостаточно сильна.

Мои спортивные штаны порваны прямо на ногах, и слезы текут по моему лицу, когда я зову на помощь, но я видела местность, когда мы ехали. Этот промышленный район так же заброшен, как и раньше. Вероятно, именно по этой причине они выбрали это место в качестве места своей работы. Им сходит с рук всякое дерьмо, и я, вероятно, всего лишь одна из очень длинной череды жертв.

Отчаянно пытаясь спастись, я поднимаю колено и бью им прямо по колотой ране, которую нанесла ему прошлой ночью. Он отлетает, издавая крик боли. На его лице отражается ярость, и я боюсь, что все, что я сделала, это разозлила зверя.

— ТЫ ГРЕБАНАЯ СУКА, — рычит он, выпрямляясь за мгновение до того, как его тяжелый кулак опускается мне на лицо, рассекая хрупкую кожу на щеке, когда моя голова отскакивает от грязного бетонного пола.

У меня кружится голова, и я жажду сладкого покоя смерти, но я знаю, что он не наступит, он не позволит этому случиться, пока не уничтожит меня полностью.

— Наслаждаешься тем, что принадлежит мне, как я вижу, — грохочет знакомый глубокий тон, прорезая боль и посылая малейший луч надежды по моим венам. — Знаешь, я мог бы поклясться, что предупреждал тебя не прикасаться к тому, что принадлежит мне, только прошлой ночью.

Парень разворачивается, его движение позволяет мне увидеть Маркуса, выступающего из тени, но он не единственный. Роман выходит из задней части склада, в то время как Леви заходит слева. Трое мрачных жнецов, пришедших положить конец моим страданиям. По крайней мере, я предполагаю, что так все и будет. Я могу себе представить, что они сейчас от меня не в восторге.

Парень качает головой, когда мужчины, удерживающие меня, спешат подняться на ноги, осознавая угрозу в помещение и понимая, что, несмотря на их численность, у них нет ни единого гребаного шанса.

— Чертова сука того не стоит, — выплевывает он. — Ты оставил ее бродить по моей собственности. Теперь она моя. Ты знаешь, как это работает.

Роман смеется, и это звучит так, словно ему почти жаль этого человека, но он все равно что мертв, так что, я думаю, не имеет значения, какая чушь льется из его уст сегодня вечером. Исход того, что должно произойти, не изменить. Хотя это настоящий позор, что ему пришлось вовлечь в это всех своих друзей. Все, что он сделал здесь сегодня вечером, — это подписал и их свидетельства о смерти.

Поскольку окружающие мужчины не сводят глаз с братьев, я вскакиваю на ноги, хватаю спортивные штаны, прежде чем броситься к Роману. Вероятно, он меньше всего заботится о моей безопасности, но также меньше всего позволяет кому-либо проскользнуть мимо себя. Я считаю его жестоким, неумолимым типом. Он из тех, кто войдет и выполнит работу, в то время как двое других, я боюсь, не стали бы торопиться, наслаждаясь своими убийствами, чтобы удовлетворить эту злобную частичку своих темных душ.