— Был, — говорит он, и боль, излучаемая его глазами, предупреждает меня, чтобы я не давила на него в этом вопросе. Он поделится тем, что готов рассказать, и не более того. — Я бы женился на ней. Она носила моего ребенка, но вот это, — продолжает он, указывая на шрам, идущий от кончика брови прямо через глаз и спускающийся до скулы. — Вот что случается, когда позволяешь себе подойти слишком близко к нашему миру.

Я задерживаю дыхание, читая между строк.

— Это сделал твой отец? — спрашиваю я, любопытство пульсирует в моих венах, отчаянно желая точно узнать, что произошло, но, боюсь, это то, в что я никогда не буду посвящена.

Роман кивает и отводит взгляд.

— Либо она, либо я.

Тяжесть давит мне на грудь, когда я осознаю, как много потеряли эти ребята. Они больше, чем просто разбитые души. Их пытали и издевались над ними годами подряд. Черт возьми, мать ушла, а затем у него отняли любовь всей его жизни. Сколько еще этим парням предстоит потерять? Неудивительно, что они такие, какие они есть.

— Вот почему вы, парни, так не решаетесь сблизиться со мной.

Маркус откидывается на спинку дивана, закидывая ноги на кофейный столик.

— Все, к чему мы приближаемся, в конце концов отнимается. Нет смысла привязываться, потому что это не только ставит мишень на нашу спину, но и на твою. Если бы враги моего отца узнали, что мы заперли тебя здесь, чтобы насладиться тобой, они бы не остановились, пока не забрали бы тебя - живой или по частям.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Потому что ты продолжаешь сбегать, — говорит Леви. — Я знаю, ты думаешь, что тебе лучше быть одной, что ты можешь вернуться в свою дерьмовую квартиру и жить своей жизнью, но ты не можешь. Ты познакомилась с этим миром, и, нравится тебе это или нет, теперь ты ассоциируешься с нами. Ты должна понимать опасность. Мы не можем защитить тебя там, по крайней мере, так, как можем здесь.

Я качаю головой, откидываясь на спинку дивана.

— Но я не создана для этого мира. Вы убиваете людей ради развлечения и даже не моргаете, когда кто-то приставляет пистолет к вашей голове. Я не такая. Я не могу с этим справиться.

— Наоборот, — говорит Маркус. — Ты доказала нам, на что ты способна, когда вонзила клинок прямо в живот Миллеру. Ты не колебалась. Ты просто пошла на это, хотя у нас с Романом все было под контролем. Ты могла отступить в любой момент.

Я сжимаю челюсть и поворачиваюсь, чтобы встретить его взгляд, воспоминания о той ночи преследуют меня.

— Так вот почему ты дал мне тот нож? Чтобы посмотреть, буду ли я сопротивляться?

— Что ж, — усмехается он. — Я дал его тебе в надежде, что ты используешь его, чтобы отбиться от моих братьев, если их члены придут искать тебя. Я не умею делиться. — Леви и Роман оба усмехаются, прерывая его, но он закатывает глаза и продолжает. — Ты сама доказала нам всем, что можешь справиться с этим миром. Ты была создана для этого, просто ты еще не поняла.

— Это неизбежно, — мрачно бормочет Роман. — Ты будешь такой же, как мы.

Я смеюсь.

— Ладно, теперь я знаю, что у вас не все в порядке с головой, — говорю я им. — Я никогда не буду такой, как вы, парни. Я родилась с совестью и знаю разницу между добром и злом. Вы, ребята, кастрируете придурков на старых складах. Я бы никогда не смогла сделать ничего подобного.

— По-твоему, с чего мы начинали? — Спрашивает Леви. — Для этого нужно работать. Но ты добьешься своего. Это природный талант.

Мои глаза расширяются от ужаса.

— Ты так говоришь, как будто этим можно гордиться.

Он наклоняется вперед, удерживая мой взгляд.

— А разве нет?

Я выдыхаю, отказываясь отвечать на этот вопрос из принципа, и обхватываю руками ноги, сжимая себя в комок, почти как механизм преодоления трудностей.

— Что мне, по-вашему, делать, если ваш отец вернется?

— Доверься нам, — настаивает Роман. — Как и сегодня, ты прикроешь нас, а мы - тебя.

Я качаю головой.

— Я не могу так сражаться.

— Тебе и не нужно, — говорит Маркус. — Беги и прячься, как я тебе сказал. Мы найдем тебя, когда все закончится. Мы не хотим, чтобы ты боялась, пока ты здесь.

Я смеюсь, ухмыляясь ему с другого конца комнаты.

— Вы шутите, да? — Спрашиваю я. — Вы, ребята, буквально гонялись за мной по тупиковому лабиринту со своими чертовыми волками, преследовали меня по темным коридорам и мучили жутким дерьмом в том подземелье. Мой страх вас заводит.

— Верно, — говорит Леви. — Но разве мы делали что-нибудь из этого дерьма с тех пор, как ты пырнула Миллера? — Я хмурю брови, и качаю головой, понимая, что он прав. — Вот именно, — продолжает он. — Ты была вознаграждена снова и снова. Ты доказала, что достойна этого, так что теперь ты можешь жить в мире в этих стенах.

— В мире? — Спрашиваю я, мои глаза подозрительно сужаются, я ни на йоту не доверяю его словам. — Что это должно означать? Что-то подсказывает мне, что наши представления о мире различаются.

— Мы оставим тебя в покое, — подтверждает он. — Больше не будем мучить тебя посреди ночи. Мы будем хорошо себя вести, а взамен ты будешь приятным гостем в нашем доме.

— Значит, я могу приходить и уходить, когда захочу?

— Нет, — говорит Роман. — Ты прикована к этому замку так же, как и мы. Однако у тебя есть свобода в нашем доме. Считай себя частью нашей семьи. Мы научим тебя лучше защищать себя, накормим и оденем тебя, но, если ты снова попытаешься сбежать от нас, мы отнимем твою свободу, и тебе не понравятся последствия. Мы редко даем второй шанс, а у тебя сейчас третий.

Я с трудом сглатываю и киваю, прежде чем перевожу взгляд на Маркуса.

— А что с твоей рукой? — Нервно спрашиваю я. — Ты все еще планируешь наказать меня за это?

Его взгляд сужается к моему, пока он постукивает пальцами по подлокотнику дивана.

— Это хороший вопрос, — бормочет он, глубоко задумавшись, когда его взгляд перемещается на темный шрам на тыльной стороне ладони. — Я не определился с наказанием, но не стану врать, что тот огонь, который вспыхнул в тебе, когда ты ударила меня ножом, - часть причины, по которой ты меня так заинтриговала. Возможно, еще есть шанс, что я сниму тебя с крючка.

— Правда? Потому что в прошлый раз, когда ты подвесил меня на крючок, мне это понравилось.

Его глаза горят неистовой похотью, разжигая огонь глубоко внутри меня, но тон Леви выводит меня из транса.

— Итак, мы договорились? Ты больше не сбегаешь.

Я киваю.

— Да, но я хочу кое-что взамен.

— Что именно? — Нерешительно спрашивает Роман.

Я делаю вдох и медленно выдыхаю, зная, что это может ударить мне в лицо.

— Я хочу узнать каждого из вас, а не только черствые, жестокие версии вас, которые убивают людей на складах. Я хочу знать, кто вы на самом деле. Я хочу потусоваться с вами, парни, может быть, даже подружиться.

— Хочешь потусоваться с нами? — Спрашивает Леви, совершенно сбитый с толку моей просьбой.

Я киваю.

— Да, а что в этом плохого? Мы уже общаемся, и это не так уж плохо. Было бы даже неплохо, если бы мы говорили о чем-то другом, а не о том, что у меня развивается жуткий стокгольмский синдром.

— Ладно, — наконец говорит Роман. — Ты можешь узнать нас получше, но я могу гарантировать, что тебе не понравится то, что ты узнаешь.

— Это риск, на который я готова пойти, — говорю я ему, и озорная усмешка растягивает мои губы. — А я-то думала, что у вас нет домашних животных, только оружие.

— Не волнуйся, — отвечает Роман. — У нас нет ничего, кроме времени, чтобы превратить тебя в наше самое смертоносное оружие.

Вот дерьмо. Я должна была это предвидеть.

Я встаю и поправляю спортивные штаны.

— Мы закончили? — Спрашиваю я, глядя вниз на Маркуса и Леви, пытаясь игнорировать прищуренный взгляд Романа.

— Куда ты спешишь? — Спрашивает Роман, и в его обсидиановых глазах появляется обманчивый блеск. — Я думал, ты хочешь потусоваться и узнать обо всем, что мы с братьями любим делать.

Я с трудом сглатываю.

— Хочу, — настаиваю я, встречая его пристальный взгляд своим собственным. — Но твой брат изливался в меня последние двадцать минут. После того, как я обнаружила одну из тех вещей, которыми он любит заниматься, и я счастливо сидела здесь без жалоб, но теперь сперма стекает мне на колени. Так что, если вы не возражаете, хозяин, я бы хотел пойти и принять душ.

Он не отвечает, но если предположить, что все, что они мне только что сказали, было правдой, тогда мне не нужно ждать его одобрения. Я разворачиваюсь на пятках и начинаю идти ко входу в гостиную, ненавидя то, насколько темно в остальной части замка. Моя рука цепляется за стену, и как раз в тот момент, когда я собираюсь завернуть за угол, Маркус окликает.

— Шейн, подожди.

Я останавливаюсь и оглядываюсь на него, мои брови хмурятся, пока я жду, чтобы понять, зачем я ему понадобилась.

— У меня только один вопрос, — говорит он, заставляя братьев замолчать. — Как ты выбралась на крышу?

— О, ммм… Через комнату Белоснежки наверху. В стене дыра. Мне пришлось вытащить несколько кусков камня, но в конце концов я смогла протиснуться.

Леви встает с дивана и подходит ко мне, его брови хмурятся в замешательстве, когда Роман и Маркус тоже встают.

— Кто, черт возьми, такая Белоснежка?

— Ну знаешь… принцесса Диснея, — объясняю я, слишком поздно понимая, что эти ребята, вероятно, были лишены всех фильмов Диснея в детстве. — Старая сука отравила ее, а потом положила в стеклянный гроб, точно такой же, как у вас наверху, где лежит мертвая женщина.

Маркус опускает подбородок, и я вспоминаю бесстрашного мужчину, которого я видела на складе.

— Что за мертвая женщина наверху? — он медленно спрашивает.

Я отступаю на шаг и смотрю между двумя другими братьями, но и они оказываются в таком же замешательстве.

— Ты знаешь, женщина в стеклянном гробу. Длинные черные волосы, выглядит так, будто она гнила в этой штуке много лет. Если бы не морозильники, она, наверное, уже превратилась бы в скелет, — я осторожно наблюдаю за ними, переводя взгляд с одного на другого. — Вы, ребята, действительно понятия не имеете, о чем я говорю, не так ли?