Глава 28

— Дерьмо. Элли, просыпайся. Солнце начинает всходить. Нам пора идти.

Я открываю глаза и осматриваюсь вокруг: салон машины, запотевшие стекла, тепло, исходящее от Девона, прямо контрастирующее с холодом в воздухе и по моему телу везде, где мы не соприкасаемся.

— Боже, чертовски холодно, — говорит он. Он забирается на переднее сиденье, заводит машину и включает обогрев. — Прости, Элли. Я заснул. Уже почти семь утра.

— Черт. Нам нужно идти.

Я забираюсь на переднее сиденье, когда он выезжает со стоянки.

— Чем ты хочешь заняться?

— Эм-м, просто высади меня возле дома, но подальше от камеры. Возможно, она еще спит.

В любом случае, после сегодняшнего дня это уже не будет иметь значения. Я не говорю ему этого.

Через несколько минут Девон сворачивает на мою улицу и паркуется через два дома от моего.

— Напиши мне, когда сможешь, Элли. Дай знать, что с тобой все в порядке, — говорит он.

Я втягиваю воздух.

— Хорошо. Может... через какое-то время. Но я буду писать тебе. Я дам тебе знать, когда со мной все будет в порядке.

Он наклоняется, убирает волосы с моего лица и целует меня.

— Я люблю тебя, Элли.

— Я тоже люблю тебя. И я хочу, чтобы ты был счастлив... все время, что бы это ни значило. Даже если это без меня. Я бы не возражала, если бы ты захотел двигаться дальше. Я бы не стала тебя винить.

Он хмурит брови.

— Элли, о чем ты говоришь? Я этого не хочу.

— Ладно... Хорошо. Я просто хотела сказать это. Я напишу тебе, когда смогу.

Я обвиваю руками его шею, затем отстраняюсь и изучаю его лицо, заглядывая в глаза. Я вбираю все это в себя, запечатлевая в памяти, насколько это возможно, чтобы помнить, что в какой-то момент у меня было что-то хорошее — свет в темном месте. И мне потребовалось время, чтобы осознать, насколько это было хорошо, пока я еще была в этом деле.

Я буду помнить холодную октябрьскую ночь на темной пустой парковке и надеюсь, что воспоминания согреют меня настолько, что я переживу все остальные.

Моя нижняя губа начинает дрожать. Я прикусываю ее и пытаюсь сдержать слезы.

— Пока, Девон.

— Пока, красотка. Увидимся завтра.

Я заставляю себя улыбнуться, затем выхожу из машины и направляюсь к боковой стене дома, к окну, открытому наполовину, в ванной. Я забираюсь внутрь, закрываю его за собой, затем медленно открываю дверь и заглядываю в гостиную. Там по-прежнему темно и тихо. Я не слышу телевизора и не чувствую запаха еды. Я выхожу в комнату и, затаив дыхание, осторожно поднимаюсь по лестнице. Как только я добираюсь до лестничной площадки, я не могу удержаться от того, чтобы не побежать в свою комнату.

Я закрываю за собой дверь и выдыхаю воздух, который так долго сдерживала.

С ним все будет в порядке — возможно, даже лучше. Он поймет.

Но, боже, я буду скучать по нему. Я не могу представить, что позволю кому-то еще когда-нибудь прикоснуться ко мне или обнять, не тогда, когда от одной этой мысли меня тошнит.

Я слышу, как открывается дверь спальни Грейс, и ныряю под одеяло, натягивая его до подбородка и поворачиваясь лицом к стене. Я слышу, как ее босые ноги ступают по деревянному полу, пока они не останавливаются перед дверью моей спальни. Она остается там несколько секунд, прежде чем дверь распахивается.

— Вставай, — говорит она. — Одевайся. Мы идем в церковь.

— Хорошо, — отвечаю я.

Остаюсь лежать под одеялом, надеясь, что она развернется и уйдет, вместо того чтобы войти в комнату, сорвать с меня одеяло и вытащить меня из постели, как она обычно делала. Она увидит мой макияж, и она увидит мою одежду, и что тогда?

Я вздыхаю с облегчением, когда она все-таки уходит, затем надеваю что-нибудь еще и прячу костюм и толстовку Девона под кровать, прежде чем сбегать в ванную и закрыть дверь. Я принимаю душ, смываю макияж с лица, и стираю одежду от запаха дыма, полощу рот, укладываю волосы, потом одеваю платье и мы едем в церковь.

Спокойно сижу в церкви и еду домой, затем иду в свою комнату и не утруждаю себя тем, чтобы выходить из нее до конца дня. Я лежу на кровати со своим альбомом и рисую что-то новое — не людей без лиц, не темные леса или плавающее в бассейне тело с мокрыми спутанными светлыми волосами, не девушку в черной фатиновой юбке, гримасничающую, когда другая девушка просит ее покружиться.

Я пытаюсь представить себя счастливой в одиночестве и представить, как бы это выглядело. Я рисую девушку на пляже, утопающую пальцами ног в песке, с телом, выгравированным чернилами, а не покрытым шрамами, девушку с воспоминаниями, которые согревают ее по ночам и отгоняют кошмары.

Остаюсь в своей комнате, когда наступает ночь, и терпеливо жду, пока не услышу, как выключается телевизор, затем шаги на лестнице и хлопанье двери, означающее, что Грейс ушла спать. Я достаю из шкафа почти собранную спортивную сумку и добавляю туда туалетные принадлежности и еще несколько важных вещей, которые хочу взять с собой. Я нахожу конверт со старыми фотографиями, моими лентами, моим альбомом для рисования и карандашами. Я беру свою косметику и ту небольшую сумму наличных, которая у меня есть на автобусы, толстовку Девона и мобильный телефон.

Я собираю каждую записку, которую он когда-либо клал в мой шкафчик, каждую картинку, которую он когда-либо рисовал для меня, и задаюсь вопросом, сохранит ли он мои волосы.

Это нелепая мысль.

А потом я жду, пока не буду абсолютно уверена, что она уснула, и готовлюсь сесть на автобус в центр города, затем в Анакортес, а затем в Эверетт. Я думаю о том, что поездка в общественном транспорте в одиночку ночью должна немного беспокоить меня, но я совсем не боюсь. Что бы ни случилось со мной там, не может быть намного хуже того, что будет происходить со мной в этом доме, если я останусь.

Я перекидываю спортивную сумку через плечо и направляюсь к двери своей спальни, мои руки дрожат от адреналина, вызванного спешкой, а не от страха.

По крайней мере, до тех пор, пока я не слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Затем я слышу свист.

И я замираю.

Нет.

Его не должно было быть здесь. Не раньше среды. Я видела это в календаре.

Но это так.

Мое сердце колотится в груди, а разум лихорадочно перебирает варианты. Я не могу остановиться сейчас, я не могу упустить свой шанс. Но я также не смогу выйти через парадную дверь.

Я слышу шаги на лестнице и принимаю решение. Если я выпрыгну из окна второго этажа, мне будет больно, но я не умру. Могу сломать кость или растянуть лодыжку, но бывало и похуже. Я могу вылезти из окна, повиснуть на карнизе, потом спрыгнуть в кустарник внизу, и это будет не так уж плохо.

Свист приближается к двери моей спальни, и я пересекаю комнату в два шага, распахиваю окно и выбрасываю спортивную сумку.

Затем дверь моей спальни приоткрывается.

— Куда-то собираешься? — спрашивает Марк.

Я забираюсь на выступ и готовлюсь нырнуть вниз головой, но мои движения небрежны, а его быстры. Он бросается через комнату и быстро опускает стекло на мой торс один, два, затем три раза и удерживает его там. Боль отдается в моей грудной клетке, и я не могу ни двигаться, ни дышать.

— Я слышал, ты была проблемой, Эллисон. Я очень разочарован в тебе.

Он открывает окно, затаскивает меня обратно внутрь и бросает на кровать. Я поднимаюсь и пытаюсь добежать до двери, но из-за боли в ребрах двигаться почти невозможно, и Марк быстро догоняет меня. Он хватает меня сзади за рубашку и тащит обратно в комнату, смеясь, когда я размахиваю кулаками и слабо пинаю его.

— Думаю, мне нужно напомнить тебе, как здесь все устроено, — говорит он. — Во-первых, ты же знаешь, мне больше нравится, когда ты дерешься.

После этого все погружается во тьму.