ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ДРЕМ

Дрем сидел в темноте своей хижины, ни на что не глядя. Два пальца были прижаты к пульсу на шее, и он плавно раскачивался взад-вперед, считая.

Шел третий день с тех пор, как умер его отец. По крайней мере, так ему казалось, но он не мог быть уверен. Возвращение домой заняло день, после того как Ульф и Хильдис собрали к себе разрозненный охотничий отряд, в этом он был уверен. Он напряг память, и с приходом воспоминаний на него обрушилась волна свежей боли, заставившая его поморщиться и застонать. В ту ночь они разбили лагерь в лесу, разожгли пылающие костры и завернули мертвых в плащи. Не только его отец пал жертвой белого медведя. На следующий день они мрачной процессией прошли через лес, неся подстилки из копий и плащей, Дрем нес своего отца. Он замечал людей вокруг, Ульф выражал сочувствие, другие, такие как Виспи Борода и Бург, ничего ему не говорили, но по большей части Дрем не знал о существовании других людей. Все, о чем он мог думать, - это о своем папе, и то, что его сейчас нет, ощущалось так же, как когда огромная летучая мышь вонзила свои клыки в его плечо. Резкая, мучительная боль, затем онемение всего остального, затем воспоминание, всплывающее сквозь туман, которое возвращало его к боли, затем снова онемение, снова и снова.

Они добрались до его холда вечером первого дня и занесли тело его отца в хижину. На второй день вернулись Ульф и Хильдит с полудюжиной мужчин, они отнесли тело Олина в луга и там помогли Дрему соорудить кирху. Были произнесены слова, Ульфом, и Дрем помнил, что даже сам что-то сказал, хотя и не мог вспомнить, что именно. Еще ярче была боль в коленях, когда он от горя опустился на землю. На его бриджах до сих пор виднелись пятна от соли и травы.

Шел третий день с тех пор, как умер его отец.

Я думаю.

Его желудок заурчал, но он проигнорировал его, мысль о том, чтобы положить еду в рот, вызывала у него тошноту.

Или уже четвертый день? Сколько я уже здесь сижу?

Он не знал.

По телу пробежала дрожь, подсказывая, что ему холодно, но ему было все равно. Он был близко к очагу, хотя огонь в нем не горел; только холодная зола и черные угли наполняли его. Моргнув, он посмотрел на закрытые ставнями окна и понял, что на улице становится светлее, слабые лучи света пробиваются сквозь щели.

Четвертый день, значит.

Какое это имеет значение?

Папа ушел.

Я остался один.

Никого и ничего, ради чего стоило бы жить.

Он чувствовал себя таким одиноким, глубину этого чувства не могли передать слова, и он чувствовал себя потерянным, как сломанный компас, игла которого бешено вращается. Его отец был его компасом, его путеводной звездой, его северной звездой, а теперь его нет.

Он понял, что у него в руках что-то есть, посмотрел вниз, когда дневной свет залил все вокруг, и увидел серебряный блеск.

Серебряный плащ-брошь Да.

Солнечный свет отражался от четырех точек звезды на нем.

Орден Яркой Звезды. Мой отец был воином, сражался за дело.

Но он ушел от него, отвернулся от него.

Ради меня. Чтобы защитить меня и предотвратить войну.

Так он и делал, до самого конца. Говорил мне бежать, стоял передо мной, защищал меня. Он был там, в том лесу, только ради меня. Потому что я хотел найти Фриту. И она тоже ушла.

Слезы пришли тогда, не в первый раз, когда он проливал их с тех пор, как его отец пал, но на этот раз они пришли в виде сильных, грохочущих рыданий, вырывающихся из него, все его тело конвульсировало, его голос и горло превратились в сырой, израненный вой. В конце он сидел, раскачиваясь взад-вперед, обхватив руками колени. Брошь блестела на полу, где он ее уронил, и, сам не зная почему, он нагнулся и поднял ее, вытирая слезы и сопли с лица.

Он был воином, и хотя он ушел из Ордена, он никогда не отвернулся от меня.

Одно из немногих, что Дрем помнил отчетливо из тех смутных мгновений, когда напал медведь, - это то, как его отец встал на ноги и поднял меч, и боевой клич, прозвучавший из его уст.

Правда и мужество.

Почему так?

Во дворе раздался стук копыт - одна лошадь, не больше, звук чьей-то сбруи, стук ног по ступенькам. Стук в дверь.

Дрем?

Ручка повернулась, дверь медленно открылась, раздался скрип петель, свет хлынул внутрь. Фигура с силуэтом шагнула внутрь, открывая дверь шире.

Вот ты где, парень, - сказала фигура, повернувшись так, что дневной свет залил его лицо. Это был Асгер, владелец рыночной лавки. Он был на охоте, вспомнил Дрем, и был одним из тех, кто помог возвести кирху над его папой.

Аскер посмотрел на Дрема, потом на комнату, наконец на очаг и принялся за работу. Он распахнул ставни, впустив холодный воздух и дневной свет, и небо за оконной рамой стало бледно-голубым. Он очистил очаг от золы и пепла, нашел груду расколотых поленьев, корзину с хворостом и развел огонь, а затем занялся поисками на кухне. Не прошло и нескольких минут, как над огнем, потрескивающим в очаге, висел железный горшок, а по комнате разносился запах каши, которую Аскер помешивал деревянной ложкой. К удивлению Дрема, когда его желудок на этот раз заурчал, он не почувствовал немедленной тошноты, как в прошлый раз.

Тяжелая штука - то, что с тобой случилось, - сказал Аскер Дрему, передавая ему миску с кашей и зачерпывая одну для себя. Он пододвинул табурет и сел рядом с Дремом.

Никакие слова не помогут тебе избавиться от этого, и никакие поступки тоже". Аскер пристально посмотрел на Дрема, который смотрел в свою кашу. Дрем помешал ложкой, потом взял полный рот.

Я хотел поговорить с тобой кое о чем, - продолжал Аскер. Я уезжаю, я, моя жена и дети. Мы собираем вещи и покидаем Кергард, направляясь обратно на юг. Мне не очень нравится, как здесь идут дела. И новая толпа тоже не очень нравится. Все вместе оставляет кислый привкус во рту".

Он набрал полный рот каши, подождал несколько мгновений ответа от Дрема, но не получил его.

"Итак, я уезжаю утром. И я подумал, может быть, ты захочешь пойти со мной? Он поднял руку. Это не благотворительность, хотя, возможно, в этом есть доля доброты. Но мне нужна помощь с ларьком, а мои дети слишком малы, чтобы помочь. Я буду честно платить тебе, кормить тебя, дам крышу над головой".

Он пожал плечами, резко закончив свою речь, и принялся доедать кашу. Затем он встал, вымыл тарелку и, оставив ее на кухне, вернулся.

Ульф, по его словам, через несколько дней поведет новую охоту за белым медведем. Полагаю, у тебя есть желание остаться и отомстить. Я бы это понял, но месть не вернет твоего отца". Он пожал плечами. 'Это зависит от тебя. Просто хотел, чтобы ты знала, что предложение в силе, если ты хочешь его принять. Я уезжаю на рассвете завтрашнего дня. Ты знаешь, где меня найти". Он еще немного постоял перед Дремом, затем направился к двери.

Спасибо, - хрипло сказал Дрем, и Аскер остановился и оглянулся.

Не за что, парень. Твой отец был хорошим человеком. И ты тоже".

Могу я задать тебе вопрос? сказал Дрем, глядя на него.

Конечно, можешь. Может, у меня и нет ответа, но спросить еще никому не вредило".

'Правда и мужество. Ты когда-нибудь слышал это раньше?

Аскер фыркнул. 'Не слышал, но я знаю, откуда это. Я думал, все знают".

Дрем просто посмотрел на него.

'Это их боевой клич в Дан Серене. Орден Яркой Звезды".

Дрем кивнул, чувствуя, как внутри него что-то сдвигается.

Дрем освободил ступени к своей хижине от снега, сложив его в кучи по обе стороны, затем соскреб последний лед. Закончив с этим, он сел на ступеньки.

После ухода Асгера он почувствовал, как к нему возвращается жизнь; может быть, это была каша, а может быть, тот факт, что другой человек проявил заботу и нашел его, он не знал. В его сердце и животе по-прежнему лежал груз горя, как холодный, твердый камень, но он не чувствовал себя недееспособным, по крайней мере, в данный момент. Он доел кашу, встал, выпустил коз и кур, проверил лошадей в конюшне, постоял у отцовского капища, положил на него руку и пролил еще несколько слез, а теперь он был здесь. Думал.

Он был благодарен Аскеру за его визит, благодарен за проявление доброты, хотя это была тусклая, отстраненная благодарность - его горе было слишком сырым и сильным, чтобы другие эмоции могли произвести на него хоть сколько-нибудь продолжительное впечатление. И он обдумывал предложение Асгера. В конце концов, он и его отец собирались уехать. Хотя Дрем знал, что у его отца на уме совсем другое.

Но Дрему нравился Асгер, он всегда был о нем хорошего мнения, и предложение было хорошим. Новая жизнь. Новое начало. Одна мысль о доброте и компании была достаточно заманчивой причиной, чтобы отправиться в путь, не считая того, что неподалеку были люди, кровно враждовавшие с ним. Это тоже не могло пройти бесследно. И как бы ему ни казалось, что сердце его разбито, что все краски жизни просто улетучились, мысль о том, чтобы быть насаженным на конец клинка Бурга или Виспи, все равно не была привлекательной.

К тому же он думал и о других вещах. О том, что нужно было сначала просеять, прежде чем полностью согласиться на предложение Асгера. Он думал о последних словах своего отца. Его крик о правде и мужестве, о том, что это все еще было частью его самого, даже после шестнадцати лет новой жизни с Дремом, что это сорвалось с его губ в такой важный момент.

В момент жизни и смерти.

А потом, когда он умирал, когда он знал, что умирает, он попросил свой меч. Меч Звездного Камня.

Дрем не мог искать его, пока сидел с отцом, пока в его теле еще было дыхание, и каждый вздох и мгновение были драгоценны. Но после Дрем искал везде, тем более отчаянно, что отец просил его об этом.

Но Дрем не нашел.

Может быть, просто пропустил. Было темно. Я был ранен и убит горем.

Нет. Он знал, насколько методичен, даже в тревожные, напряженные времена.

Тогда где же меч?

Он перешел к последним словам своего отца.

Я был неправ.

Что он имел в виду?

Это могло означать очень многое. Неправильно было уходить из Ордена Яркой Звезды. Неправильно думать, что он сможет защитить Дрема. Неправильно было идти за медведем. Неправильно поддаться желанию Дрема найти Фриту, даже когда они оба знали, что она, скорее всего, мертва и что они упускают свою лучшую возможность уйти незамеченными.