ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ДРЕМ

'Куда мы идем?' спросил Дрем у своего отца.

Увидишь, - ответил Олин через плечо, пускаясь в галоп.

Этот человек никогда не давал прямого ответа. Дрем сдержал разочарование и гневную отповедь.

Он взглянул на небо: облака были низкими и тяжелыми, светящийся нимб угрожал грядущим снегопадом. То, что осталось от скрытого зимним солнцем дня, было блеклым отблеском на краю света. Он что-то пробормотал себе под нос и подстегнул своего пони, понуждая его догнать свою папу, когда выезжал со двора.

Дрем занимался их новым скотом: привязывал коз в сарае и загонял туда кур, следя за тем, чтобы пересчитать их и не оставить ни одной по ошибке. В это время года ночь, проведенная взаперти в сарае или конюшне, скорее всего, стала бы смертным приговором для любого из животных. В конце концов, это было Запустение, и были вещи и похуже лисиц, которые приходили на юг из Боунфелла, когда зима обрушивалась на север, как удар молота.

Под копытами их лошадей хрустел и скрипел подмерзший снег, когда они проезжали мимо дома Фриты; теплый свет камина мерцал сквозь щели закрытых ставнями окон и выглядел еще более привлекательным с этой стороны холода. У Дрема уже пощипывало в носу, а дыхание с каждым выдохом становилось все более и более туманным. Собака Фриты залаяла, когда они проходили мимо, привязанная к веревке и железному кольцу рядом с их дверью.

Я сказал ей, чтобы ночью она приводила в дом гончую. Дрем нахмурился. При мысли о Фрите его охватило странное чувство, словно в животе запорхал трепещущий мотылек.

Когда они добрались до Кергарда, сумерки были густыми, как дым. Дрем удивился, что ворота все еще открыты. Одинокий стражник стоял у ворот, натянув на голову капюшон плаща, и дул на руки. Олин пришпорил коня и наклонился, забирая что-то у стражника, раздался скрежет металла. Дрем моргнул, разглядев лицо под капюшоном. Это был кузнец Колдер.

Не говоря ни слова, здоровяк задвинул ворота и вставил на место дубовый брус, затем отошел и скрылся в тени.

Пойдем, - пробормотал отец Дрема и пришпорил своего пони.

Улицы Кергарда были пусты и неподвижны, падали плотные снежинки, бесшумные и усыпляющие, одна приземлялась на губы Дрема так же нежно, как поцелуй на ночь. Дрем знал, куда направляется его отец, задолго до их приезда - он только не знал, зачем. Его отец сошел с коня и провел его через арочные ворота на мощеный двор, расположенный за кузницей Колдера. Олин отстегнул от седла сверток и передал поводья Дрему.

Быстро, как только сможешь, - сказал его отец, кивнув в сторону конюшен, затем повернулся на пятках и зашагал к кузнице. Звякнули ключи, и дверь отворилась, а Олин на мгновение предстал в красном сиянии. Вздохнув, Дрем направился в конюшню.

"Почему ты так долго?" - спросил его отец, когда Дрем вошел в кузницу. Он работал мехом, всасывая и выталкивая воздух, как больные легкие великана, а свечение кузницы менялось от красного к оранжевому, с желтыми краями.

'Что мы здесь делаем, па?' спросил Дрем.

Вот, надень это и продолжай", - сказал Олин, игнорируя вопрос, тряхнул кожаным фартуком и жестом приказал Дрему взяться за мехи. Олин носил свой собственный фартук кузнеца, черный от шрамов и пятен.

Дрем так и сделал, ворча от тяжести фартука. Ему уже доводилось работать в кузнице, хотя это была самодельная кузница, которую построил его отец, когда они жили в Ардане. Ему это нравилось, он находил глубокое удовольствие в ритме работы, будь то мехи или молот. Мысли Дрема о сне улетучились вместе с его раздражительным настроением. Позади него раздавался лязг и грохот инструментов, снимаемых со стеллажей, двигались ведра, перекладывалось железо.

Уголь начал светиться желтым, с белым оттенком.

Па! позвал Дрем через плечо.

Тишина.

Жарче, - сказал отец.

Дрем зачерпнул побольше золы и пепла из зольника под кузницей и раздул огонь, а затем вернулся к работе над мехом.

Появился Олин, положил на верстак груду железных прутьев и что-то еще, завернутое в овечью шкуру. Тот самый сверток, который был пристегнут к его седлу. Почти благоговейно Олин развернул его, открыв черную глыбу камня, которую они обнаружили в предгорьях Боунфелла. Чувство тревоги вернулось к Дрему подобно лавине.

Папа, пожалуйста, что ты делаешь?

Его отец поднял глаза на Дрема, словно впервые заметив его.

Пожалуйста, папа, хоть раз скажи мне. Я не ребенок".

'Я делаю меч', - сказал Олин, его глаза ярко светились в кузне.

'Что? Зачем?

Бежать больше некуда, Дрем. Со времен твоей мамы мы путешествовали по Изгнанным землям, постоянно искали, бежали, спасались от прилива. Пять лет назад мы поселились здесь, и я думал, что мы наконец-то обрели покой. А теперь оно приходит сюда, проклятие Кадошим и Бен-Элим загрязняет все в этих Изгнанных Землях. Некуда больше идти. Я устал от этого, измучен этим". Он вернулся к сбору инструментов, снял с плеча сумку и порылся в ней. Дрем протянул руку и схватил отца за запястье, притянув его к себе.

'Па, ты меня беспокоишь'.

Олин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

Новые люди в Кергарде, те, с кем ты дрался. Они мне не нравятся.

'Мне они тоже не нравятся', - сказал Дрем. 'Хотя нет нужды делать меч, чтобы убивать их'.

Мелькнула улыбка. 'Нет, сынок. Я не буду ковать меч, чтобы убивать их. Для этого достаточно моего топора или ножа. Нет, я имею в виду, есть что-то неправильное в том, что они здесь. Я чувствую это. И старый Бодил, которого якобы убил наш белый медведь...

У меня были... сомнения на этот счет, - сказал Дрем, нахмурившись, вспоминая след от ремня, врезавшийся в плоть запястья Бодила. Он рассказал об этом своему отцу.

Отец кивнул, одарив его гордым взглядом.

Да, вот о чем я говорю. Здесь происходят странные вещи. Новая шахта, шахтеры, люди, найденные мертвыми в Дикой местности, костры. Считайте меня подозрительным, но мне все это не нравится".

Мне не нравятся новые шахтеры! подумал Дрем, вспоминая Виспа Бороду и драку возле рынка.

И вдобавок ко всему проклятые кадошим разжигают страсти на юге - говорят о человеческих жертвоприношениях и кто знает о чем, - а бен-элим требуют от своих воинов десятину и налоги. Это они во всем виноваты, - прорычал Олин, с трудом сдерживая ярость и дикость. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. И с меня хватит, - сказал он с медленным выдохом. 'Что-то не так, и когда я чувствовал это раньше, мы собирали вещи и уходили. Уезжали. Но куда еще идти теперь?

Дрем пожал плечами.

'Я собираюсь покончить с этим. Со всем этим".

Дрему не нравилось, как вел себя его отец, как он говорил, как смотрел в его глаза - сосредоточенность, граничащая с безумием.

'Как? Па, ты не в себе. Что ты имеешь в виду?

'Я собираюсь выковать меч из звездного камня и отрубить им голову Асроту'.

Дрем почувствовал непреодолимое желание померить пульс и чуть не выпустил из рук мехи. Между ними надолго воцарилось молчание, даже треск огня и углей утих.

'Что?' недоверчиво спросил Дрем.

Он что, сошел с ума?

В голове Дрема вспыхнула тысяча вопросов. Его отец игнорировал его.

Дрем крикнул "ПА!", но тут его отец зашевелился, весь мрачный, сосредоточенный, и по выражению лица Олина Дрем понял, что тот не собирается больше болтать. Олин щипцами опустил кусок металла из звездного камня в кузницу, положил его на белый жар углей, такой горячий, что в воздухе висела мерцающая дымка.

Дрему стало дурно от всех этих разговоров о бегстве и прятках, о Бен-Элиме и Кадошиме. Сколько он себя помнил, Дрем и его отец жили вдвоем, в одиночестве, но Дрем привык к нему и любил его. Разговоры о том, что мир прорвет их пузырь и ворвется в их жизнь, изменив все, вызывали у Дрема чувство страха и тошноты.

И он говорит об Асроте? Владыке демонов Кадошима. Но он мертв уже сто лет, или жив и запечатан в расплавленном камне в Драссиле, вечной тюрьме. Все это знают.

Они оба стояли в тишине, глядя на черный матовый металл. Ничего не происходило.

'Недостаточно горячо?' сказал Дрем.

Олин стоял, глядя на кусок металла, тусклого, непроницаемо-черного, потом кивнул сам себе, выпрямился. Он снял с пояса нож и открыл рот, заговорил, но не на том языке, который узнал Дрем, слова вырывались из его горла, жидкие и неземные, от которых у Дрема волосы вставали дыбом на руках и затылке, ледяной холод струился по венам даже в потном жаре кузницы.

"Tine agus fola, iarann agus cruach, lann a maraigh an aingeal dorcha", - сказал его отец, одновременно проводя ножом по ладони, на которой появилась темная полоса, и щелчком запястья разбрызгивая кровь по кузнице и звездному камню. Раздался шипящий звук и сладковатый запах, а там, где капли крови попали на звездный камень, камень начал пузыриться, поднимаясь, как волдыри, распространяясь по темному металлу, словно пролитые чернила.

Па, - прохрипел Дрем, его голос был сухим и надтреснутым. 'Ты меня пугаешь'.

Черный металл начал светиться, сначала красным, потом оранжевым, а затем белым.

"Па! сказал Дрем громче.

Олин проигнорировал его, потянувшись за щипцами и молотком.

Когда они вышли из кузницы, на востоке забрезжил рассвет, и вода в озере Звездного Камня окрасилась в бронзовый цвет. За ночь выпал снег, толстым слоем легший на землю, но теперь крыша мира была безоблачной, бледная, свежая синева казалась бесконечной, а воздух холодным и резким. Дрем нашел его освежающим после ночи густого жара и ударов молота в кузнице.

Дрем ехал позади своего папы, глядя на его спину со смесью ужаса и благоговения.

Что произошло прошлой ночью? Меч выкован, мой отец произнес заклинание...

Его разум пытался разобрать события, распутать их и собрать воедино в форме, напоминающей логику. Но ничего не получалось.

Кто мой отец? Это было ужасающее чувство - осознавать, что он не знает человека, с которым провел всю свою жизнь, почти как головокружение, как будто мир смещается под его ногами.