Под давлением необходимости отправлять деньги в Константинополь Давуд обратился к евреям за займами. Когда некоторые из самых богатых багдадских купцов отказались, он арестовал их и потребовал выплаты от их семей под страхом смерти. В этой затее ему помогали его учитель, человек, прозванный еврейской общиной "доносчиком", и "еврей-отступник", принявший ислам после увлечения мусульманской танцовщицей и снабжавший Давуда информацией, необходимой для вымогательства больших сумм денег. Между собой "этот нечестивый триумвират навлекал на багдадских евреев большие беды и лишения", которые в результате стали эмигрировать в "дальние края, где руки Давуда не могли их достать". Это было началом рассеяния багдадской еврейской общины, когда семьи отправились по всей Азии, в Алеппо, Дамаск, Александрию и даже в Австралию.
Напряженность, вызвавшая это центробежное движение, усилилась в 1826 году, когда султан, решив, что мамлюки являются реакционной силой, препятствующей его реформам, объявил об упразднении их армии, вынудив Давуда собирать еще больше денег для оплаты своих войск и при этом идти на уступки Константинополю. Он обратился к своему самому верному стороннику, посадив Эзру в тюрьму, как и восемь лет назад, в надежде отнять у его семьи больше имущества. Однако на этот раз заступничество Константинополя либо не последовало, либо осталось неуслышанным. Не выдержав пожизненного заключения, Эзра вскоре умер, заплатив "своей жизнью за все добро, которое он проявил к паше".
Наш главный источник информации о гибели Эзры - другой потомок шейха Сассуна, архивариус и историк по имени Дэвид Соломон Сассун, который в 1940-х годах написал первую достоверную историю багдадских евреев. По его словам, после заключения Эзры в тюрьму в конце 1820-х годов Давуд приказал арестовать Давида Сассуна в попытке получить выкуп от его отца, шейха Сассуна. Дэвиду угрожала серьезная опасность, но он "спасся чудесным образом", хотя подробности об этом скудны. Сбежал ли Дэвид в буквальном смысле слова или его свобода была выкуплена отцом, неясно, но либо в качестве условия освобождения, либо из обоснованного опасения, что он может снова подвергнуться такому же испытанию, он должен был немедленно покинуть Багдад. Наведя справки у майора Р. Тейлора, британского политического агента в Багдаде, который докладывал в Индию и был надежным источником информации как о Персидском заливе, так и о субконтиненте, шейх Сассун специально зафрахтовал лодку, чтобы отвезти Дэвида в Басру, где, по совету отца, он не стал задерживаться, а продолжил путь в Бушир, расположенный примерно в пятистах милях к юго-востоку на побережье Ирана. Это был мудрый совет, поскольку, судя по всему, Давуд-паша действительно передумал и приказал вернуть пленника, но к тому времени Дэвид был уже недосягаем. Через несколько месяцев Сассун присоединился к нему в Бушире. Шейху было уже за семьдесят, и здоровье его ухудшалось; отныне Дэвид должен был сам отвечать за свое будущее, а также за будущее своих четырех детей и их мачехи, на которой он женился после смерти Ханны в 1826 году. У семьи не было другого выбора, кроме как уехать - беженцы редко уезжают, - но время для этого было удачным. К концу десятилетия насилие в провинции становилось все более распространенным, а его использование режимом - почти систематическим. Внимание султана Махмуда II, отвлеченное войной в Греции (первой независимой стране, выделившейся из разросшейся Османской империи) и несколькими войнами с Россией, обратилось к Багдаду и невыносимой независимости мамлюков. После унизительного поражения от русских в 1829 году султан отправил посланника Садика Эффенди, чтобы тот освободил Давуда от должности и заменил его новым, не мамлюкским губернатором. Паша радушно принял посланника, прежде чем узнал о его увольнении, а когда его мольбы о времени для обращений к султану были отклонены, " опасность уравновесилась опасностью, страх - страхом: без спешки и паники официальный посол султана был приговорен к смерти через убийство". Убийство было тщательно организовано: Давуд ждал у входа в камеру, пока оно происходило, и вошел после совершения, чтобы удостовериться в смерти Садика. Поначалу он пытался скрыть преступление от общественности и притворился, что посланник просто заболел, но к вечеру об этом стало известно. Новость быстро распространилась, и на следующий день цены на продовольствие выросли в ожидании реакции султана на это оскорбление. Город был оцеплен: Майор Тейлор доложил: "Ничто не входит в город и не выходит из него иначе, как тайком, овощи любого вида нельзя приобретать за деньги".
В разгар этого кризиса, когда султан готовился послать армию, чтобы изгнать мамлюков из Багдада раз и навсегда, город опустошался другими способами. В марте 1831 года в городе разразилась чума, распространившаяся из еврейского квартала по всему городу. Из-за слабого контроля Давуда над ситуацией не были введены карантины, и караваны продолжали ходить в зараженные чумой районы и обратно, распространяя болезнь по всей провинции. Нормальная жизнь в городе остановилась. Запасы продовольствия были на исходе, на улицах скапливались трупы, рушился закон и порядок. В самый разгар чумы случилось еще одно бедствие: После проливных дождей, превосходивших все, что было на памяти людей, разлилась река Тигр. Один английский путешественник, который "спал в верхней части дома", когда река вышла из берегов, ярко описал, что был "разбужен грохотом воды, промчавшейся мимо зала", и сказал: "Никакой крик не сопровождал судороги; я не слышал ни воплей, ни стенаний; но, сидя на верхней части стены, я мог видеть... мутные воды, беззвучно проносящиеся мимо". Один из местных жителей описывает последовавшие разрушения как "Божий гнев на город, который был затоплен со всех сторон, а чума и смерть распространились. Никто никогда не слышал о подобном бедствии в этом регионе". Еще один человек сообщил, что "лишь немногие из жителей Багдада остались в городе посреди смерти, наводнения и чумы". По оценкам, погибло более 15 000 человек, а население Багдада и его пострадавших районов сократилось примерно со 150 000 до 80 000.
Наводнение и эпидемия означали конец для Давуда. Многие багдадцы хотели бежать из города, но все выходы были сопряжены с опасностью. Дороги контролировались племенами, а лодки были переполнены и заражены чумой. Паша и его приближенные жаждали бежать, но не ценой своих "накопленных богатств". Британскому резиденту и его приближенным удалось уплыть на лодке в Басру; те, кто остался, забаррикадировались в своих домах, отказываясь пускать посторонних из страха заразиться. Согласно одному из отчетов в османских архивах, Давуд покинул Багдад, когда наводнение спало, но обнаружил, что его поддержка в вилайетах (провинциях) испарилась: "Его армии и сторонники вымерли из-за чумы, а его казначей, семья, жены, дети, банкиры" были удалены. Другой донос сообщал константинопольскому двору, что новый правитель Али-паша заключил мир с жителями Багдада, а также с племенами на юге:
Багдад был очищен от грязного существования таких людей, как бывший паша и те, кто его поддерживал. А с восстановлением султанского правления все разрушения и зверства, совершенные мятежниками, сменились султанским спокойствием.
Раскол между Константинополем и непокорным Багдадом был прекращен, и последний оставался имперской провинцией вплоть до Первой мировой войны. Давуд был изгнан, и началась охота за имуществом, награбленным им во время правления. Константинополь пытался подсчитать, сколько он присвоил "силой у народа Багдада, Басры и Киркука", и были разработаны планы по обыску всех его дворцов, гаремов и владений, а также по захвату и допросу Исхака, преемника Эзры на посту главного казначея, о местонахождении и масштабах спрятанных денег. В ходе расследования был составлен список жертв Давуда, охватывающий все религии, секты и города провинции и указывающий на то, что некоторые из них были убиты после того, как он присвоил их деньги. Однако Давуд, обладавший "языком и миной" и огромным личным состоянием, был избавлен от казни. В 1845 году он даже обрел благосклонность нового султана Абдул Маджида и получил несколько постов перед смертью в 1851 году.
Во время своего бегства из Багдада шейх Сассун все еще был одним из самых видных евреев в городе, и было много предположений о мотивах его бегства. По одной из версий, он бежал из-за страха перед чумой и наводнениями, несмотря на то что Сассун оставил в Багдаде других своих сыновей и дочерей, и ни он, ни Давид не вернулись после того, как чума спала и наводнения отступили. В каком-то смысле такие истории сохранились в виде семейных преданий. Спустя восемь десятилетий после побега Дэвида его внук Эдвард Сассун, член парламента, в лекции, прочитанной в конце 1907 года на тему "Восток", рассказал одну из таких историй, ошибочно полагая, что его дед был главным казначеем:
Мой родной дед занимал должность государственного казначея в Багдеде. То ли он был чересчур честен в отношениях с пашами, то ли его заподозрили в накоплении богатства, но несомненно, что место стало для него слишком жарким. Ходили слухи, что против него замышляются энергичные меры, и, полагаю, решив, что благоразумие - лучшая часть доблести, он покинул место своей деятельности вместе с семьей, причем налегке - путешествия, как вы можете себе представить, 100 лет [назад] не были похожи на поездки в пульмановском вагоне... За ним последовало множество других еврейских семей, и именно они составили ядро процветающих общин, которые вы видите в Индии.