Глава 29

Проблем накопилось много, его стая нуждается в нём как никогда, но он не может думать ни о чём, кроме неё. Он понимает, почему некоторые Альфы дают обет безбрачия и отказываются от любви.

Она отвлекает его. Его чувства к ней, они мешают ему сосредоточиться.

Есть кое-что, что я никогда, никогда не позволю себе пережить. Вплоть до того дня, когда сыграю в ящик, вплоть до того момента, когда я исчезну в небытии материи: за все те недели жизни среди оборотней, мне ни разу не пришло в голову спросить, куда девается их одежда, когда они обращаются в волков.

Это так, так глупо с моей стороны.

И вот, после самой страшной ночи в моей жизни, сидя на лестничной клетке Логова, пока Габи обрабатывает колотую рану на моей ключице, оставленную ножом отца, я просто не могу отпустить эту мысль.

— А ты думала, их шмотки тоже будут меняться при обращении? – Алекс опирается на перила. Он торчит здесь только ради того, чтобы поиздеваться надо мной. Или, может, ему действительно интересно – не пойму. Знаю только одно: скучаю по временам, когда он меня боялся.

— Ты думала, в итоге получится волк в маленьком вязаном свитере и бабочке? Просто для ясности, это то, чего ты ожидала?

— Не знаю, чего я ожидала. Но топик Серены был разорвана и висел на шее, и я просто говорю, что было жутко видеть, как розовая тряпка болтается на ней, пока её зубы впиваются в горло Вани, – я тру лицо ладонями, надеясь стереть из памяти последние два часа. Когда я снова поднимаю взгляд, Людвиг, Кэл и ещё несколько замов идут по коридору к кабинету отца. Они останавливаются перед нами, и...

Мы все знаем, что они допрашивали Мика. Интересно, там всё ещё похоже на Астру: пурпурная и зелёная кровь разбрызгана по всем стенам. Самый отвратительный из цветков, нарисованный пальцами самого жуткого ребёнка в мире.

— Она всё ещё говорит об одежде? – спросил Людвиг.

Алекс кивнул с глубоким вздохом. Габи сдержала улыбку.

— Просто хочу узнать, что, чёрт возьми, она думала, произойдёт с их одеждой, – пробормотал Кэл.

— Я не думала, – сказала я, защищаясь.

— Очевидно, – пробормотал Алекс.

— Разве ты не должен меня бояться? И вообще, что ты здесь делаешь? – Должно быть, это самое большое количество оборотней на территории вампиров.

— Было решено, что IT-специалист может пригодиться, и откровенно говоря, ты больше не внушаешь страха.

— Я всё ещё могу высосать тебя досуха, зануда.

Оуэн появляется и прерывает нашу перебранку.

— Ты закончила, Мизери? Ты нужна мне на минутку.

Я молча последовала за ним вниз по лестнице, бросив последний взгляд на Алекса. Во время драки Оуэну немного досталось: фингал под глазом – любезность Вани, а может, того рыжеволосого охранника, который его сюда привёл. Судя по тому, как он себя держит, подозреваю, что вся его правая сторона тоже в синяках. Когда мы сворачиваем в тёмный коридор и оказываемся вне зоны слышимости, я тихо спрашиваю:

— Ты в порядке?

— Это я должен у тебя спросить.

Я обдумываю это. — Мне было бы легче, если бы я могла поговорить с Сереной.

— Она с рыжей. С девушкой, а не с парнем.

— С Джуно. Я знаю.

— Похоже, с превращением в зверя и обратно у неё пока возникают проблемы, и она всё ещё учится контролировать свои… хрен его знает, волчьи порывы. Рыжая забрала её на пробежку, чтобы…

— Знаю, – повторяю я, всё ещё беспокоясь. — И это не «превращение».

— Что ты имеешь в виду?

— Оборотни предпочитают термин «обращение».

Он смотрит на меня с таким видом, будто я зубрила в первом ряду и ору: «Учитель, спросите меня!». Затем он останавливается перед закрытой дверью.

— Я видел твоё лицо, когда вошёл в кабинет. Ты же думала, я собираюсь тебя кинуть, не так ли?

Я борюсь с желанием отвести взгляд. — Ты ведь пришёл держа моего мужа в плену.

— Это была его идея. Я позвонил ему примерно через час после того, как вы уехали – нам наконец удалось достать запись взлома в квартире Серены.

Вот почему Лоу ушёл после того, как мы... лучше не думать об этом.

— Дай угадаю – это был Мик.

Он кивает. — Я показал Лоу записи, и он сразу его узнал. Мизери, он просто взбесился.

— Да, Мик и Лоу давно знакомы…

— Нет, он взбесился, потому что знал, что ты с Миком. Я-то думал, что твой мужичок довольно уравновешенный парень, а на деле от него кровь стынет в жилах.

Я не стала отрицать это. — И что вы сделали?

— Оборотни всё ещё следили за губернатором, чтобы узнать, что он предпримет дальше, и он сделал звонок отцу. В тот момент стало ясно, что они вместе что-то замышляют, и Мик им помогает. Лоу велел мне позвонить отцу и солгать. История заключалась в том, что после того, как вы с Миком исчезли, Лоу связался со мной, чтобы найти тебя, думая, что я могу помочь, но вместо этого я взял его в плен. Остальное ты уже видела, – он подозрительно смотрит на меня. — Опять же, это была его идея.

— Я ничего не сказала…

— Я не собираюсь тебя кидать, Мизери.

Я киваю, чувствуя почти родство со своим близнецом. Это давно забытое, но знакомое чувство. — Как и я.

— Прекрасно, тогда, – он указывает на дверь. — Ты готова? – он не говорит, кто там внутри, но я уже знаю.

На Лоу пара джинсов, которые он, должно быть, где-то нашёл, и больше ничего. Он неторопливо повернулся к нам, когда мы вошли, но продолжил спокойно опираться на стену. В нескольких футах от него стоит стул, а к нему прикован вампир.

Отец.

Он весь в крови, в основном пурпурной, но, опять же, как и я. Как и Оуэн, и все остальные, кто был в кабинете во время бойни. Когда Алекс появился на месте происшествия, его первым вопросом ко мне было, не разжигает ли вся эта кровь мой аппетит. Как только мы вернёмся на территорию оборотней, я собираюсь размазать блинчик по внутренней стороне унитаза и спросить его о том же.

Если я когда-нибудь вернусь к оборотням.

Мы с Лоу встретились взглядами – всего на миг, но за этим мгновением скрывалось слишком многое. То, что происходит между нами, слишком взрывоопасно, чтобы не отвести взгляд сразу.

— Ты в порядке? – спрашивает он.

Нет. — Да. А ты?

— Да, – он имеет в виду «нет», но сейчас это неважно.

Отец сидит с завязанными глазами, наверное, чтобы какой-нибудь придурок не забрёл сюда и не поработил себя. Наушники, которые они на него надели, должно быть, шумоподавляющие, но он точно знает, кто в комнате, по одним только сердцебиениям и запаху крови. Его головорезов нет, как и его силы. Впервые во взрослой жизни он беззащитен. Я закрываю глаза и жду, чтобы меня захлестнули хоть какие-то чувства.

Ничего.

— Можно? – вежливо спрашивает Оуэн, показывая на отца. Лоу кивает, спокойно наблюдая за тем, как он срывает повязку и наушники. Оуэн приседает на корточки. Впервые я вижу такое взаимодействие: мой брат – активная, движущая сторона, а отец – сдержанный и неподвижный. Слабый. Поражённый.

Они смотрят друг на друга. Молчание первым нарушает отец:

— Я хочу, чтобы ты знал, что я сделал бы это снова, – его голос звучит слишком твёрдо, неестественно спокойно в такой ситуации. Мне бы хотелось посмотреть, как он будет умолять о пощаде, как его непоколебимая праведность и храбрость, основанные на глупых убеждениях, начнут трещать по швам. Хотелось бы, чтобы он хоть немного пострадал, хотя бы в конце. Чтобы за всё содеянное ему воздалось по заслугам.

И тут мне больше не нужно ничего хотеть. Потому что, задумчиво кивнув, Оуэн ухмыляется. Очень широко.

— Достаточно честно. Что я хочу, чтобы ты знал, – обещает он, тихим, но чётким тоном, – что заняв твоё место в Совете, я усердно поработаю над тем, чтобы разрушить всё дерьмо, которое ты построил за последние несколько десятилетий. Я заключу альянсы с оборотнями и людьми, которые будут выгодны не только нам. Сделаю всё возможное, чтобы способствовать перемирию между ними. А когда в этом регионе воцарится мир, а влияние вампиров практически сойдёт на нет, я возьму твой гребаный прах и развею его там, где раньше были границы и точки входа. Чтобы оборотни, люди и вампиры могли ходить по нему, даже не осознавая этого. Папочка, – он снова улыбается, хищно, пугающе.

Вау. Мой брат... вау.

— Мизери, хочешь что-нибудь сказать этому жалкому куску дерьма, пока он тебя ещё слышит?

Я открываю рот, но потом передумываю и закрываю его.

Что я могла ему сказать? Есть ли хоть что-то, что причинит ему хотя бы сотую долю той боли, которую он причинил мне и тем, кого я люблю? Может, только: — Не-а.

Оуэн посмеивается, а на лице Лоу отражается смесь нежности и веселья. Отец не доставляет нам удовольствия, не бьётся в агонии, не осыпает нас оскорблениями и никак не теряет самообладания. Но его взгляд встречается с моим, прежде чем исчезнуть за повязкой. В нём есть оттенок поражения, и я говорю себе, что, возможно, он понимает: я буду думать о нём как можно меньше и так долго, как смогу.

— Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? – спрашивает Лоу, когда отец больше не может нас слышать. Вопрос должен быть адресован Оуэну, но он смотрит на меня. Возможно, это не лидер, действующий от имени своего народа, а оборотень, задающий вопрос своей...

Я опускаю голову. Нет. Я даже думать об этом слове не буду. За сегодняшний вечер его и так достаточно истрепали и втоптали в грязь.

— Что будет, если он останется в живых? Да и вообще, что будет, если его убьют? Будут ли последствия?

— Пока нет официального органа, регулирующего отношения между оборотнями и вампирами, – добавляет Лоу. — Предполагаю, решать вопрос возмездия или наказания твоего отца или того, кто его казнит, будет Совет вампиров. Тот, кто займёт его место, тоже будет иметь право голоса.

— Значит, Оуэн.

Они обменялись взглядами. И после секундного колебания, Лоу произносит: «Или ты».

К моему шоку, Оуэн кивает. И оба смотрят на меня с ожиданием.

— Парни, вы думаете, я хочу быть частью Совета?

Лоу молчит. Оуэн пожимает плечами. — Не знаю. А ты хочешь?

Из меня вырывается смешок. — Что всё это значит?