11

ЛАНА

Одежда. Чертова свободная одежда. Вот я стою перед зеркалом в полный рост в своей комнате и пытаюсь убедить себя, что эта палатка, замаскированная под моду, то, к чему мне нужно привыкнуть. Джулия твердит, что это необходимо, но, черт возьми, я чувствую себя нелепо.

— Это нелепо, — ворчу я, разглядывая свое отражение со смесью презрения и неверия. Позади меня отражение Джулии встречается с моим, ее глаза оценивают меня, вероятно, пытаясь найти положительные стороны в этой модной катастрофе.

— Тебе очень идет, — пытается убедить меня она, и в ее голосе звучит принудительный оптимизм, который, как она знает, я вижу насквозь.

Отлично. Идет? Мне не нравится, абсолютно блядь не нравится!

— Нет, не идет, — отвечаю я, не в силах сдержать хмурый взгляд.

— Тебе нужно скрыть это, Лана, и это твой шанс, — продолжает она, ее тон говорит о том, что это своего рода золотая возможность, а не огромное неудобство.

Я поворачиваюсь к ней лицом, руками показывая на ткань, которая должна была стать моим новым образом.

— Спрятать? Джулия, мы могли бы повесить на мою спину табличку с надписью "она беременна", настолько радикальны эти перемены. Тонкость, ты когда-нибудь о ней слышала?

Ее губы подергиваются, что свидетельствует о том, что я задела нерв, но она быстро отвечает:

— Тонкость вышла в окно, как только ты решила стать боссом мафии, Лана.

Трогательно. Я должна отдать ей должное, но я не собираюсь уступать в этой битве.

— Есть разница между управлением империей и тем, чтобы одеваться так, будто у меня внезапно появилась страсть к парашютам, Джулс.

Она вздыхает, скрещивая руки на груди - верный признак того, что она готовится к очередному раунду.

— Слушай, это просто пока ты не придумаешь, как... объявить об этом. Кроме того, воспринимай это как вызов. Ты любишь вызовы.

— Вызов? — Повторила я, недоверчиво вздернув брови. — Дорогая, не убить половину людей, которых я встречаю ежедневно, это вызов. А вот это, — я махнула рукой на свой наряд, — модное преступление.

Джулия смеется, и этот искренний звук наполняет комнату и немного ослабляет напряжение.

— Хорошо, это модное преступление. Но тебе придется совершить его на некоторое время. Ради ребенка.

Ребенка. Точно. Весь этот цирк затеян ради какой-то цели, причем чертовски хорошей. Моя рука тянется к животу - защитный жест, ставший инстинктивным.

— Ладно, полиция моды, — уступаю я, драматично закатывая глаза. — Я надену этот чертов парашют. Но как только этот ребенок дебютирует, я его сожгу.

Джулия торжествующе ухмыляется.

— Договорились. И кто знает? Может, к тому времени это снова будет в моде.

Я фыркнула, представив себе день, когда это чудовище будет считаться модным.

— Скорее, к тому времени я научу это дитя стрелять. Приоритеты, Джулия. Приоритеты.

Джулия, которая всегда была голосом разума или, по крайней мере, пыталась им быть, вздыхает, возможно, чувствуя мое растущее упрямство.

— Может быть, тебе нужно отдохнуть, — предлагает она, ее тон становится более мягким, более заботливым. Но я могу сказать, что она также готовится к моему неизбежному отпору.

Отдохнуть? Сама идея кажется мне чуждой. Я постоянно нахожусь в движении с тех пор, как... ну, с той самой вечности. Сбавить обороты, особенно сейчас, значит сдаться, проявить слабость. А в нашем мире слабость может стать смертным приговором.

Как только она упоминает об отдыхе, что-то внутри меня восстает. Я не какой-то нежный цветок, который нужно опекать и защищать. Я - Лана. Я противостояла мужчинам вдвое больше меня, принимала решения, которые могли перевернуть ход всей нашей операции, и делала все это, не дрогнув.

С вызывающей искрой внутри меня, я отворачиваюсь от зеркала, от свободной, облегающей одежды, которая кажется скорее костюмом, чем отражением меня. Возвращаясь к шкафу, я достаю свой обычный наряд - строгий, облегающий и не вызывающий сомнений. Убийственные туфли на каблуках стоят на первом месте, это восклицательный знак к тому заявлению, которое я собираюсь сделать.

Снова облачившись в свои доспехи, я встаю перед Джулией, моя поза излучает невысказанный вызов.

— Да, я женщина, да, я беременна, да, я все еще главная, и да, я надеру тебе задницу, если ты будешь утверждать обратное.

Джулия наблюдает за мной, в ее глазах смесь отчаяния и восхищения. Она знает, что лучше не спорить, когда я в таком состоянии. Вместо этого она слегка кивает, признавая мое решение, мой отказ быть кем-то меньшим, чем я всегда была.

— Хорошо, — уступает она, — но пообещай мне, что будешь хотя бы не напрягаться, когда сможешь. Ради ребенка.

Я ничего не отвечаю. Когда Джулия уходит, оставляя за собой шлейф заботы и непоколебимой поддержки, я оказываюсь распростертой на кровати, устремив взгляд в потолок. Это редкий момент неподвижности в жизни, отмеченной постоянным движением и опасностями. Мои мысли блуждают, прослеживая замысловатые узоры "что-если" и "может быть", пока мой телефон не пронзает тишину.

Это Роман. Конечно же, он. Он всегда умел драматизировать время.

Роман: Как себя чувствует сегодня босс всех боссов? И, что еще важнее, как себя чувствует наш самый маленький босс?

Я не могу удержаться от ухмылки, даже когда в голове крутится ответ, соответствующий его тону.

Лана: О, мы планируем мировое господство, по одному удару за раз. Как поживает мой любимый смутьян?

Роман: Устраивает хаос, как обычно. Но должен сказать, что мировое господство звучит гораздо веселее с вами двумя на борту. Нужна правая рука?

Его слова, легкие и наполненные легкой уверенностью, вызывают на моих губах искреннюю улыбку. Это подшучивание, это переписка, которую мы всегда вели, успокаивает своей узнаваемостью.

Лана: О, ты в команде, Роман. Но помни: я - мозги, ты - мускулы. И что это? Ты признаешь, что я лучший стратег?

Я нажимаю кнопку "Отправить", в моем сообщении ясно читается вызов. Это старая игра между нами, танец остроумия и слов.

Роман: Лучший стратег? Пожалуйста, у меня есть приемы, которых ты никогда не видела. Но я позволю тебе так думать. Ради ребенка.

Пока сообщения пересылаются туда-сюда, во мне просыпается нерешительность. Роман не знает, что он не единственный кандидат в отцы. Он не знает, что я спала и с Григорием, и с Лукой. Но даже сейчас я не могу не думать о том, как бы все изменилось, если бы он знал. Изменилось бы его отношение ко мне? Изменится ли мое отношение к нему?

На экране появляется его следующее сообщение, возвращая меня в настоящее.

Роман: Что-нибудь, что мне нужно знать? Есть новости о наследнике нашей империи?

Вот он, разговор, которого я так боялась и жаждала.

Лана: Мне нужно тебе кое-что сказать.

Как признаться Роману в нескольких коротких предложениях в сложности нашей ситуации?

Первая попытка - тупая, слишком прямая. "Эй, возможно, ты не единственный кандидат в отцы". Но как только слова появляются на экране, они кажутся неправильными, слишком холодными, слишком безличными для чего-то такого глубоко интимного и сложного.

Удалить. Начать заново.

Вторая попытка направлена на более мягкий подход, но она не лучше. "Речь идет о ребенке... и о том, кто может быть его отцом". Но все равно это неправильно. Такое ощущение, что я прячусь за словами, использую их как щит, чтобы избежать суровой правды.

Я удаляю сообщение, начинаю снова, удаляю. Повторяю и повторяю. Это танец нерешительности, когда мои страхи мешаются с потребностью в честности.

Наконец, я набираю новое сообщение, которое обходит стороной правду, с которой я не готова столкнуться.

Лана: Вообще-то, я тут подумала... нам нужна новая стратегия для восточной стороны. В последнее время там слишком тихо.

Это неважно, это отклонение, которое позволяет мне выиграть время, которое я даже не знаю, как использовать. Я - Лана, бесстрашный лидер синдиката, но вот я здесь, уклоняюсь от правды, потому что боюсь нарушить хрупкое равновесие, которое мы поддерживаем.

Роман отвечает быстро, что говорит о том, что он либо не замечает моего волнения, либо предпочитает не обращать на него внимания.

Роман: Согласен. Я начну разрабатывать планы.

Я выдыхаю, даже не подозревая, что задерживаю дыхание, облегчение смешивается с чувством вины. Этот разговор, этот момент - всего лишь пластырь на ране, которая рано или поздно начнет кровоточить.

Какая-то часть меня хочет знать, ей нужны ответы. Но есть и та часть меня, которая боится того, что эти ответы могут принести.

Я отбрасываю телефон в сторону, взгляд снова устремляется к потолку. Правда выйдет наружу, так всегда бывает. Но до тех пор я буду продолжать играть в эту опасную игру с секретами и ложью, пытаясь защитить то, что принадлежит мне.

Стук в дверь отвлекает меня от размышлений. Раздражение заиграло на краях моего настроения.

— В чем дело, Джулс? — Спрашиваю я, не пытаясь скрыть раздражение в голосе. Дверь открывается, но входит не Джулия.

— О... это ты? — Мой тон меняется, в нем смешиваются удивление и остаточный намек на разочарование. Григорий стоит на месте, как обычно невозмутимый, но в его глазах читается беспокойство, которое он не пытается скрыть.

— Да, я просто хотел тебя проведать.

Я приподнимаюсь на локте, пытаясь набраться бравады.

— Беспокоишься, что моя сексуальная привлекательность упадет вместе с кровяным давлением? — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, с сардоническим юмором, который не может скрыть скрытое напряжение.

Выражение лица Григория меняется, в его чертах мелькает понимание. При всей моей развязности и заслуженной уверенности в себе, колкости и замечания достают меня, пробивая броню.

— Ничто не может сделать тебя непривлекательной, Лана.

— Так, так, этот крутой парень показывает мягкую сторону? — Поддразниваю я, в моем голосе звучит игривый сарказм. В глубине души его забота затрагивает ту часть меня, которую я прячу под слоями бравады.