Было приятно просто играть и знать, что единственным человеком, который будет наставлять меня позже, будет тренер Куинн. Недавно она дала мне несколько советов о выборе времени, но ее советы отличались от тех, что я получала от других тренеров. Она учила меня, как извлечь максимум пользы из других девушек.

Это был другой взгляд на игру. Дело было не только в моей игре, в моем доминировании, но и в том, как я могла показать другим девочкам, что они тоже могут быть лучшими. Особенно Стиви. В последние несколько игр она играла по-другому. Лучше. Сильнее. Это было… весело.

Прошло много времени с тех пор, как веселье стояло на первом месте в моем списке, когда я рассказывала о волейболе.

Ценой, которую я заплатила за это веселье, была преданность моей матери.

Возможно, это причинило мне больше боли, чем просто немного.

Когда я свернула на нашу сонную улицу, в районе было тихо. Свет лился из окон, когда я ехала по улице, сворачивая на подъездную дорожку к своему дому. Единственным темным домом в квартале был дом Торена.

Где он был сегодня вечером? Ужинал? В гостях у друга? На свидание?

Это не мое дело.

Я заехала в гараж и направилась внутрь. Стиви занималась за обеденным столом, засунув наушники в уши, чтобы заглушить шум от телевизора. Лиз сидела, скрестив ноги, на диване, на заднем плане шел ситком, и она склонилась над блокнотом, лежащим у нее на коленях.

— Привет, — сказала я, входя в гостиную.

— Привет. — Лиз подняла голову и улыбнулась. — Тебе сегодня пришла посылка. Я положила ее тебе на кровать.

— Спасибо. Хорошего вечера.

— Спокойной ночи. — Лиз обычно бросала на меня странный взгляд, когда я уходила в свою комнату до девяти. Но они привыкли к тому, что я провожу не много времени в местах общего пользования. Я готовила на кухне, а в прачечной стирала одежду, но в остальном держалась особняком.

Поэтому я поднялась по лестнице и закрылась в своей спальне, бросив рюкзак на пол, прежде чем взять посылку с кровати.

Быстрым движением я сорвала печать с коробки. Затем вытащила четыре DVD-диска, лежавших внутри, и улыбнулась про себя, осматривая их спереди и сзади.

Торену, возможно, нравятся дрянные фильмы восьмидесятых и девяностых годов. Но это были несколько моих старых любимых фильмов. «Чужой», «Молчание ягнят» и «Оно».

Когда я была моложе, эти фильмы пугали меня до смерти. Я смотрела их тайком по вечерам, когда мама ужинала со своими друзьями и оставляла меня дома одну.

Четвертый фильм я купила, чтобы посмотреть на своем ноутбуке. Я не могла припомнить, чтобы у Торена был такой фильм, но из всех фильмов, которые я смотрела, что-то в нем было такое, что стало моим любимым.

«Парень-каратист 2».

Это было банально. Это было тошнотворно мило. И все равно мне понравилось.

Как бы мне ни хотелось сбежать вниз по лестнице и помчаться к Торену, чтобы положить их у него на пороге, мои соседки определенно стали бы задавать вопросы, поэтому я отложила DVD в сторону и еще час изучала их, прежде чем закончить. Я почистила зубы и натянула удобные спортивные штаны, затем легла на кровать и стала читать на своем «Киндл», выключив свет и закрыв дверь, прислушиваясь к тому, когда же Лиз наконец уйдет в свою спальню.

Я подождала еще полчаса, пока не перевалило за одиннадцать, затем взяла фильмы и выскользнула из своей комнаты. Бесшумно спустилась по лестнице на цыпочках, убедившись, что свет нигде не горит и Стиви тоже легла спать. Затаив дыхание, я подкралась к входной двери.

Пульс отдавался в ушах, когда я открыла замок, напрягшись, когда он щелкнул. Боже, это было глупо. В доме было тихо и темно. В гостиной было пусто, и единственным звуком был доносившийся из вентиляционных отверстий свист воздуха.

Я вышла на улицу, вздохнула, только когда дверь закрылась, и побежала к Торену.

В окнах его гостиной мерцал тусклый свет, как будто он смотрел телевизор. Я вскочила на единственную ступеньку его крыльца, положив фильмы на его коврик. Затем развернулась, собираясь сбежать домой, и замерла.

Мое сердце бешено колотилось в груди с такой силой, словно я пробежала двадцать миль, а не двадцать футов.

Иди домой. Иди домой, Дженнсин.

Я повернулась к его двери, прикусив нижнюю губу. К черту все. Быстрым движением пальцев я постучала в его дверь. Если он не откроет, то через десять секунд я уйду домой.

Десять Миссисипи. Девять Миссисипи. Восемь Миссисипи.

Когда я досчитала до нуля, дверь все еще была закрыта.

Мое сердце упало, когда я развернулась, чтобы уйти, но прежде чем успела сойти с бетонной ступеньки, дверь распахнулась. И тут он появился, заполнив собой весь зал, и выглядел еще красивее, чем когда-либо.

Двенадцать Миссисипи. Мне пришлось дать ему двенадцать секунд.

— Привет.

— Привет. — Мгновение он смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

Я заправила прядь волос за ухо, внезапно почувствовав себя совершенно беззащитной под фонарем на крыльце. Почувствовала себя глупой девчонкой, которая прокралась сюда тайком, как влюбленный подросток.

— Извини, что беспокою тебя.

— Все в порядке. — Его пристальный взгляд скользнул по моему телу, быстро оценивая. Дойдя до моих босых ног, он нахмурился.

Я просто пожала плечами, а затем наклонилась, чтобы поднять фильмы с коврика.

— Это для тебя. В твоей коллекции нет других жанров, поэтому я подумала, что мы начнем с моего любимого.

Он взял их у меня из рук, пробежался взглядом по корешкам и приподнял бровь.

— Фильмы ужасов?

— Есть что-то волшебное в том, чтобы два-три дня после просмотра фильма оставаться в ужасе в собственном доме.

Он усмехнулся, покачав головой. Затем отошел в сторону и кивком пригласил меня войти.

— Заходи. А то отморозишь пальцы на ногах.

— Здесь не так уж и холодно.

— Дженнсин. Внутрь.

Это было глупо и безрассудно. Нам нужно было побыть порознь, а не вместе. Но я все равно проскользнула мимо него и вошла внутрь.

— Всего на минутку. — Я собиралась пробыть здесь не более чем шестьдесят секунд, а потом уйти домой. Но в тот момент, когда я переступила порог его теплого дома, стараясь держать между нами как можно больше пространства, я уловила в воздухе легкий аромат его одеколона.

Кедр, мыло и Торен.

Вряд ли мне хватит минуты.

Я проследовала за ним через прихожую, пока он нес диски с фильмами на кухню. В гостиной был включен телевизор, по которому транслировался канал «И-Эс-Пи-Эн». Но он не пошевелился, чтобы включить другой свет, и в темноте казался воплощенным искушением.

На нем были джинсы, которые низко сидели на бедрах. Простая серая футболка обтягивала его бицепсы и грудь, подчеркивая мускулы рук. Он тоже был босиком, а волосы растрепаны. Он выглядел слегка помятым, как будто, возможно, заснул на диване.

Женщине, которая до конца своих дней будет сворачиваться калачиком рядом с ним тихими вечерами по средам, повезет больше, чем она могла себе представить.

— Спасибо. — Он положил диски с фильмами на стойку. — Для чего они?

— На прошлой неделе, когда я увидела тебя в спортзале, ты казался грустным. Я подумала, что они могут тебя развеселить.

— Фильмы ужасов поднимают тебе настроение?

— Да. — Я кивнула. — Вообще-то, так и есть. Они выводят меня из себя.

— А. — Он снова просмотрел названия и вытащил «Парень-каратист 2».

— Ты считаешь это фильмом ужасов?

— Нет. — Я улыбнулся. — Мне показалось, что у тебя его нет. После просмотра всех тех, что я позаимствовала, он показался мне хорошим, и я взяла его напрокат. Решила, что он должен быть у тебя в коллекции.

— А. — Он некоторое время изучал его. — У меня его нет.

— Тебе не нравится?

— Никогда его не видел.

— О. Он хорош. Наверное, один из моих любимых.

Он прислонился бедром к столешнице и скрестил руки на груди.

— Почему? Он, что, не такой банальный, как другие?

— О, он банальный. Но он борется за нее. В буквальном смысле.

Что-то в этом фильме так сильно задело меня, что я расплакалась. Те слезы, которые ты проливаешь, когда тебя переполняют эмоции, они выплескиваются наружу.

Может быть, потому, что я не была уверена, что когда-нибудь кто-то будет бороться за меня.

Торен что-то промычал и опустил подбородок. Сцена на экране сменилась, в комнате стало ярче, и я смогла лучше рассмотреть его лицо. На его подбородке появилась щетина. Она была гуще, чем обычно, как будто он не брился несколько дней.

— Ты отращиваешь бороду. — Это было отчасти утверждение, отчасти вопрос, отчасти надежда.

Он повел плечом.

Это означало «да».

Он отращивал бороду. Для меня.

Ладно, может быть, для себя. Возможно, тот разговор, который у нас был несколько месяцев назад, только разжег в нем любопытство по поводу бороды. Но сегодня я собиралась присвоить себе эту заслугу. Утверждать, что борода принадлежит мне.

Даже если это было не так.

И он тоже.

Я отступила на шаг, пока у меня еще оставались силы.

— Спокойной ночи.

Но прежде чем я успела уйти, его голос, тихий, глубокий и вкрадчивый, заставил меня остановиться.

— Девятое октября — тяжелый день для меня. Это годовщина смерти моей мамы. Вот почему я выглядел грустным, когда мы виделись в спортзале на прошлой неделе.

— Торен. — Я прижала руку к сердцу. — Мне так жаль.

— Мне тоже. Она умерла давным-давно. То, что я пробежал шесть миль рядом с тобой помогло мне отвлечься от этих мыслей. Спасибо за это. Кстати, я больше никогда не буду бегать.

Я рассмеялась.

— Да ладно тебе. Ты не из тех, кто сдается.

Что-то промелькнуло в выражении его лица, почти как вызов. Вызов, который не имел ничего общего с бегом.

— Дженнсин. — Он выпрямился и встал во весь рост, не сводя с меня горящих глаз. Другого слова для этого не подберешь. Он смотрел на меня так пристально, что у меня под кожей вспыхнул огонь.

Тот же огонь, который я чувствовала несколько месяцев назад.

Мое сердце забилось слишком сильно. У меня так сдавило грудь, что я не могла дышать. Я уже давно уложилась в отведенную мне минуту, но не могла уйти. Я была словно приклеена к этому месту, плененная серо-зелеными глазами.