Глава 13
Глава 13
Дженнсин
Библиотека кампуса была забита студентами и перешептывающимися учебными группами. Все столы и закутки вокруг меня были заняты, и, хотя было тихо, я изо всех сил старалась не обращать внимания на движения, шаги и шуршание бумаг. Девушка, сидевшая рядом со мной, все время постукивала ластиком карандаша по столу, и это «тук-тук-тук» выводило меня из себя. Мои наушники некстати оказались на дне спортивной сумки в полевом доме.
Я заправила прядь волос за ухо и наклонилась ближе к учебнику, перечитывая абзац во второй раз, как раз в тот момент, когда зазвонил мой телефон, его звон был таким громким, что, казалось, заполнил весь второй этаж библиотеки.
Дерьмо. Мои пальцы дрожали, когда я спешила отключить звонок. Жар залил мое лицо, когда я подняла глаза и обнаружила, что в мою сторону направлено несколько взглядов. Главная библиотека была не такой снисходительной, как учебный зал для спортсменов в полевом доме.
— Извините, — одними губами сказала я девушке за соседним столиком, когда она нахмурилась.
Она закатила глаза и продолжила постукивать этим чертовым карандашом.
Мамино имя все еще было на экране моего телефона, и я перевела ее звонок на голосовую почту, а сама собрала свои книги и тетради и запихнула их в рюкзак. Затем я выскользнула из-за стола, за которым просидела последний час, и направилась к лестнице.
К тому времени, как я добежала трусцой со второго этажа на первый, в моей руке завибрировал телефон с сообщением.
Дженнсин. Ты должна мне перезвонить.
— Нет, — пробормотала я и направилась через темный кампус.
Высокие яркие лампы освещали тротуары кампуса, но сегодня вечером было тихо. Только несколько студентов прогуливались по улице. Две девушки вышли из лекционного зала. Пожилой мужчина с сумкой на поясе, вероятно, профессор, вышел из корпуса химии.
Мой телефон снова звякнул, пришло еще одно сообщение от мамы.
Позвони мне. Сегодня вечером.
Я больше месяца уклонялась от ее звонков и сообщений. Это был самый долгий период в моей жизни, когда я не разговаривала с мамой.
Если бы я думала, что она действительно хочет поговорить со мной, я бы ей перезвонила. Но она собиралась выпытать у меня все о Майке Симмонсе, а поскольку я все еще не решила, хочу ли я видеть его своим агентом, обсуждать это с мамой не имело смысла.
Я была не в настроении выслушивать упреки по поводу своего будущего. Каково же будет ее разочарование, когда я скажу ей, что у меня есть сомнения. Я была не совсем готова признать то, с чем все еще не могла примириться.
Это был мой последний год в волейболе.
Может быть. Возможно. Я еще не была уверена на сто процентов.
Если я не могла решить это сама, то уж точно не стала бы втягивать в это дело свою мать. Она бы сошла с ума. Поэтому я игнорировала ее. Полностью.
Она знала, что я занята. Сезон был в самом разгаре, и мы разъезжали по всему Западу на различные матчи. Занятия были каждый день, и я только что сдала промежуточные экзамены. Тренировки были ежедневными, и всякий раз, когда у меня выдавалась свободная минутка, я старалась вписаться в дополнительные тренировки. Как на прошлой неделе, когда я зашла в тренажерный зал в обеденный перерыв после того, как отменили одно из моих занятий, а Торен пришел побегать на беговой дорожке.
Что-то с ним было не так в тот день. Над его головой нависла туча. Я хотела спросить об этом, но тут в комнату вошла Милли, и нам пришлось притвориться незнакомцами. С тех пор я его больше не видела. Из-за того, что футбол и волейбол пересекались, его график был таким же напряженным, как и мой собственный.
С ним все было в порядке? Я надеялась, что с ним все было в порядке.
На протяжении нескольких месяцев я постоянно думала о Торене, независимо от того, пересекались наши пути или нет. Он привлекал столько моего внимания, что я не была уверена, что буду делать, когда это увлечение прекратится. А если я уйду из волейбола, о чем я тогда буду думать? Что бы у меня останется?
По моим венам пробежал прилив неугомонной энергии, поэтому я пошла быстрее, надеясь избавиться от нее по пути к полевому дому. Моя машина была не одна под яркими огнями парковки. По средам вечера в кампусе, как правило, были насыщены клубными мероприятиями и обычными учебными часами. Обычно в учебном зале было так людно, что свободных мест не было, поэтому я решила вообще пропустить занятия и позаниматься в главной библиотеке, после того как мы поужинали в студенческом союзе после окончания практики.
Завтра команда отправлялась на серию игр, которые начинались в Айдахо и заканчивались в Юте. Перед отъездом я хотела закончить задание по экономике, которое нужно было сдать в понедельник. Теперь, когда с ним было покончено, я могла пойти домой и отдохнуть. Может быть, сегодня вечером пересмотрю свой любимый фильм, который брала у Торена.
Но в тот момент, когда я завела машину и пристегнула ремень безопасности, телефон зазвонил снова, и из динамиков донеслась мелодия. На пульте высветилось имя мамы.
— Ух.
По-видимому, она не собиралась позволять мне игнорировать ее больше месяца. Она просто продолжит звонить, пока я не отвечу, не так ли? Моя мать была очень упрямой женщиной.
Я напряглась, мое сердце забилось где-то в горле, и я нажала кнопку, чтобы ответить.
— Привет, мам.
— Дженнсин.
У всех ли матерей была способность произносить имя, которое она тебе дала, как пощечину? Или только у моей?
В машине воцарилась напряженная тишина, пока она ждала моего ответа.
Не было смысла заводить светскую беседу или оправдываться, поэтому я завела машину и поехала домой, заменив молчание шорохом шин по асфальту.
— Ты действительно ничего не собираешься говорить, — сказала она. Ее ноздри, вероятно, раздувались. — Отлично. В понедельник у тебя встреча с Майком Симмонсом. Он позвонит тебе в полдень. Ответь. На. Этот. Звонок.
Нет. У меня так и вертелось на языке слово «нет».
Но…
Что, если я еще не решила, стоит ли отказываться от волейбола? Что, если я еще немного подожду, чтобы посмотреть, что из этого выйдет? Пока не приму окончательного решения?
Хотела ли я играть профессионально? Может быть. Это был разумный выбор. После окончания университета мне нужна была работа, и какое-то время поиграть в Европе было бы отличным способом обеспечить себя финансово на будущее.
Самое меньшее, что я могла сделать, это получить эту информацию от Майка, верно?
— Хорошо, — выпалила я, прежде чем смогла себя остановить.
— Спасибо, — вздохнула мама. — Тебе повезло, что он вообще еще хочет говорить. Я не могу поверить, что ты так долго тянула с этим. Что с тобой происходит?
— Ничего. Я просто занята.
— Мне с трудом верится, что в захолустном университете Монтаны ты занята больше, чем в Стэнфорде.
Я стиснула зубы, чтобы не ответить. Зачем я ответила на этот звонок? Зачем?
— Я не куплюсь на то, что ты занята, — сказала она. — Что-то происходит. Это твой отец?
Я глубоко вздохнула.
— Нет. Это не из-за папы.
— Ты с ним в последнее время разговаривала? — спросила мама.
Много лет назад я научилась осторожно отвечать на этот вопрос. Если ее не устраивал ответ, она звонила и отчитывала его за то, что он не прилагал усилия к воспитанию своей единственной дочери. Потом папа звонил мне, и из-за его усилий все становилось неловким.
Папа не знал меня. Он никогда не пытался узнать меня получше. Я не хотела, чтобы он звонил мне, потому что чувствовал себя виноватым.
Я хотела, чтобы он звонил, потому что скучал по мне. Потому что думал обо мне. Если внимание, которое он обращает в мою сторону, было вызвано тем, что она вынудила его к этому, что ж… я бы предпочла вообще с ним не разговаривать.
Мы не разговаривали и не переписывались с тех пор, как он приехал в Монтану, и я не ожидала услышать от папы ничего до следующей игры, которую он решит посмотреть. Если будет следующая игра.
— Он приходил на игру, — сказала я маме. — Он был в Сиэтле и заехал ко мне по пути домой.
— Он был один?
Еще одна ошибка, которую я совершила много лет назад. Я призналась маме, что папа изменяет Тине. Она не выказала удивления. Возможно, маме он тоже изменял. Возможно.
— Нет, — призналась я.
— Значит, он пришел на твою игру, чтобы найти повод сбежать со своей последней подружкой. Типичный Уоррен.
— Все нормально, мам.
— Это не нормально.
Да, это было так. Но такова была моя реальность.
— Я поговорю с Майком в понедельник, — сказала я.
— Хорошо. Позвони мне позже.
— Ладно.
Мама повесила трубку, не попрощавшись. Не задав ни одного вопроса обо мне. О том, как у меня дела или как дела с учебой. Она даже не спросила о команде. Хотя, возможно, это было потому, что она видела результаты, которые публиковались каждую неделю. Она знала, что мы побеждаем всех, с кем играем. Это, или ей было наплевать на мои победы в УШС.
По ее мнению, они, вероятно, не имели значения, поскольку это был не Стэнфорд. Может быть, поэтому она не приезжала посмотреть? Потому что все еще злилась, что я перевелась без ее одобрения?
В прошлом году мама пришла на восемь моих домашних игр. После них она приглашала меня поужинать и объясняла, что я сделала не так. Что касается наших выездных игр, она давала советы во время нашего следующего телефонного разговора.
В этом году, из-за своей решимости подписать контракт с Майком Симмонсом, она ничего не сказала о моей игре. И ни разу не упомянула, что прилетит из Небраски, чтобы посмотреть хоть одну. Отсутствие критики и внимания было жутким. Это освобождало.
Было немного больно. Но в основном это принесло облегчение. Впервые я почувствовала, что играю вне ее досягаемости. Для этого мне пришлось перейти в университет поменьше и с более узкой программой. Но это было все равно, что выйти из-под ее зонтика, ожидая, что на меня польет дождь. Вместо этого солнечный свет согрел мое лицо.