— А как насчет семьи твоей матери?

Он дернул челюстью от моего расстроенного тона.

— Тети Лу-Лу не стало, как и родителей моей матери.

Я все больше впадала в шоковое состояние.

— Ты ездил в Италию? После того, как тебя наняли?

— Нет, — сказал он. — Я путешествовал или заботился о тех, кого они посылали сюда. Какое-то время все было нормально, но мне надоело, что мне постоянно указывали, что делать. Так бывает, когда в твоей жизни достаточно долго нет авторитета.

Тогда я улыбнулась, осознавая, что невозможно представить, чтобы Томас выполнял чьи-либо приказы. Нет, если они его не устраивали.

— Как ты перестал работать на свою семью?

— Я не переставал; это так не работает. Но я сказал им, что собираюсь заняться бизнесом самостоятельно, и если им нужны мои услуги, тогда они должны пожертвовать большей суммой. К тому времени мне было почти двадцать пять, и я недостаточно был информирован об их делах, чтобы слишком сильно беспокоиться, — он фыркнул. — Или так они считали. Как бы то ни было, нельзя от этого уйти без кровопролития. Я все еще поддерживаю связь с Лореном, двоюродным братом моего отца, когда ему что-то здесь нужно, и наоборот.

Этот человек... все, через что он прошел.

— Господи, Томас.

Он нахмурился от моих слов. Я встала и, запинаясь, неуверенно переставляла ноги в направлении Томаса, пока не оказалась около него и не присела рядом с ним.

Оцепенев, я едва почувствовала, как пуховое одеяло просело подо мной.

— До того, как ты окончил школу, ты что, выживал на деньги из того сейфа?

Томас расстегнул пиджак, встал, чтобы повесить его на кресло у кровати, затем снова сел рядом со мной, уже намного ближе, чем раньше.

— Я продержался. Обучение было оплачено полностью благодаря любезности моего дяди. Когда мне надоело ходить пешком, я научился водить мамину машину и добирался на ней до ближайшей автобусной остановки, где садился на попутку в город. Но моя идеальная посещаемость начала снижаться после одиннадцатого класса. Однажды еды и денег стало не хватать, а моя форма стала слишком тесной.

Возник образ того высокого, долговязого мальчика в лесу.

— Когда я увидела тебя в лесу...

Нежная улыбка осветила его глаза.

— Я охотился. — Увидев, как я нахмурилась, Томас рассмеялся. — Не выгляди такой несчастной. Люди делают это постоянно. И моя активность, вызванная детской скукой, окупилась.

— В каком смысле?

Он потер переносицу.

— Не знаю, хочешь ли ты это услышать...

— Расскажи мне.

Он вздохнул.

— Когда у меня начали заканчиваться деньги, примерно за четыре месяца до того, как мой дядя появился в последний раз, я научился делать нечто большее, чем просто охотиться. Я освежевал и выпотрашивал кроликов и оленей, ловил рыбу в ручье и обходился старыми консервами, которые нашел в подвале.

Мой желудок скрутило, и я поднесла руку к Томасу.

Томас схватил меня за нее, нежно обхватив пальцами запястье.

— Можно сказать, что моя способность проливать кровь родилась от скуки, но также и из необходимости выжить. Ни одна из причин не изменилась.

Пришло понимание. Оно оказалось достаточным для сопереживания и осознания, через что он прошел.

— Так вот почему.

Томас отпустил мое запястье, плюхаясь на кровать. Это было так по-детски, так непохоже на него, что мне пришлось сдержаться не произнести его имя, чтобы просто убедиться, — это точно он?

— Голубка, если бы у каждого было оправдание тому, кем он стал, причина винить в своем никчемном существовании или ужасных ситуациях, мир был бы еще более несчастным. — Он облизал губы, затем пристально посмотрел на меня. — Посмотри на себя. Тебя похитил предполагаемый монстр, твое сердце разбил твой предполагаемый жених, ты узнала, что на самом деле случилось с твоей предполагаемой идеальной матерью, и все же только сегодня я увидел твою улыбку и услышал твой смех. Я видел, что ты цветешь, несмотря на все произошедшее с тобой. — Он позволил этим словам впитаться в меня. — Как ты думаешь, почему?

Зная, что он хотел от меня услышать, я облизнула губы, плененная его глубоким голосом и завораживающим голубым взглядом. Красота этого мужчины была запятнана кровью, но она все еще существовала, все ближе и ближе безжалостно притягивая меня.

Томас ответил за меня с понимающей улыбкой:

— Потому что ты так решила.

Мне удалось рассеять возникшую призрачную дымку.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но это не всегда так просто.

Он пожал плечами.

— Возможно. Но разве это не так?

Я рассмеялась.

— Теперь ты просто сбиваешь меня с толку.

Томас тоже засмеялся, и его смех можно было сравнить с тягучей карамелью.

— Возможно, мне следовало сказать «мне это нравится», потому что бесчувственная часть меня дает уверенность в том, что мне больше никогда не придется есть просроченные консервы?

— Мне нравятся обе твои части, — сказала я.

Мы перестали улыбаться и в одно мгновение смотрели друг на друга, не отрываясь. Томас, казалось, потерялся в прошлом, а я — в настоящем.

Плюхнувшись на кровать, я заморгала, разглядывая лепнину в виде короны и люстру на потолке.

— Целых пять лет никто не знал, что ты живешь один?

— Деньги могут заставить людей заткнуться, и я потратил достаточно, чтобы меня оставили в покое.

— Невероятно. — Я подвинулась, опираясь о локоть, чтобы посмотреть ему в лицо. — Все эти годы ты прятался в этом замке. Как какой-то давно потерянный темный принц.

Он фыркнул.

— Вряд ли, Голубка.

— Ты столько всего упустил, — сказала я. Даже если он учился в старшей школе, его жизнь была далека от жизни его сверстников.

— Например, что?

— Ну, а ты ходил на вечеринки? Выпускной? — Я сделала паузу, прежде чем задать свой следующий вопрос: — У тебя когда-нибудь была девушка?

— Даже до смерти моих родителей я был не из тех, кто любил много общаться, и у меня было всего несколько друзей, которые мирились с моими эксцентричными выходками. Моим единственным спасением было членство в составе команды по плаванию, и это сдерживало большинство издевательств сверстников по отношению ко мне из-за моих частых походов в библиотеку.

Он посмотрел на меня, заметив, что я все еще жду продолжения.

— Да, у меня было несколько подружек. Команда по плаванию, помнишь? — Он приподнял густую бровь. — Но отношения с ними никогда не длились долго. У меня ни разу не доходило до нормального свидания или совместного проведения ночи.

— Тогда как же ты... — Жар прилил к моим щекам.

— В выпускном классе я встречался с девушкой, с которой у меня был секс — она же была второй и последней. Мы занимались сексом около трех раз. Дважды в раздевалке, один раз на заднем сиденье ее машины. До нее была та, с которой я лишился девственности, и, по сути, мы пошли разными путями.

— А как насчет после нее? — я едва не пропищала от нахлынувшего к низу моего живота жара, и почувствовала себя снова шестнадцатилетней от того, как Томас свободно произнес слово «секс».

Он покачал головой.

— Когда ты живешь на задворках общества, нормальность касается тебя ровно настолько, насколько ты ей позволяешь. — Он посмотрел на меня холодным взглядом. — И, как я уже сказал, мне надоело позволять.

Не в силах понять, что у мужчины, который мог обжигающе целовать и благоговейно прикасаться, отчего кровь застывала в жилах, много лет не было секса, я выпалила:

— Но почему?

— Я привык быть один. — Томас тяжело вздохнул. — И поскольку я никогда не покидаю это место без крайней необходимости, такая возможность редко представляется, а когда в прошлом это случалось, обычно все происходило в форме потенциального венерического заболевания. — Увидев мое шокированное выражение лица, он поспешил добавить: — Не волнуйся, я все еще мастурбирую, и нет, дело не в кровавых образах.

— О-кей. — Рассмеялась я.

Придвинувшись ближе, Томас накрутил прядь моих волос на палец.

— Держу пари, за считанные минуты я могу определить, что тебе нравится.

— Вау. — Я все еще не могла прийти в себя от того факта, что этот мужчина — этот красивый, скрытый тенью Адонис — был менее опытен в постели, чем я. — Томас, я не думала, что именно это ты захочешь сделать, — я махнула рукой и опустила ее на постель, — приглашая меня сюда.

— Нет, Голубка, — смягчив взгляд, сказал он. — Я просто хотел провести с тобой время, но сейчас...

— Но сейчас? — шепотом повторила я.

Томас скривил губы, а мои пальцы начали нервно подрагивать.

— Теперь, когда я вижу, чего ты хочешь, когда чувствую это в воздухе, которым мы дышим, ты не покинешь эту комнату, пока не впустишь меня в себя.

Никогда его сверхъестественная способность читать меня настолько не расстраивала и не возбуждала одновременно.

— Томас, — начала я.

— Тише. — Он прижал свой палец к моим губам, наклонившись надо мной. — Давай не будем тратить время на ложные возражения, а лучше займемся, — пальцем Томас скользнул вниз по моему подбородку, опустился к горлу и остановился, поглаживая кожу над ложбинкой между грудями, — гораздо приятными вещами.

Нахлынувший голод по Томасу обострил мои вкусовые рецепторы, отчего я ощутила на языке сладкий вкус, и глубоко внутри почувствовала нечто обжигающее, покрывающее коркой трещины в моем сердце. Но я пока не могла позволить этому взять вверх.

— Почему ты хочешь меня, Томас? Почему ты мне доверяешь?

Он ответил мгновенно, его голос был глубоким и твердым в своей убежденности:

— Потому что я знал... — Его дыхание согревало мои губы, его взгляд впился в мой. — Я знал с первого момента, как твои глаза встретились с моими, что ты предназначена для меня. Я боролся с этим, с желанием тебя, а потом сдался. Хотя я не знал наверняка, но у меня была надежда, что ты будешь именно той, кто по-настоящему увидит меня.

Я протянула руки к его лицу, поглаживая большими пальцами дневную щетину на его подбородке, и приблизилась к нему ближе.

— Я вижу тебя, и знаешь что?