11

МАРИКА

Сидя в машине, моя кружевная юбка облегает мои ноги, Тео молчит во время поездки в свой особняк, сидя со мной на заднем сиденье. Мне любопытно, о чем он думает, но я не решаюсь спросить.

Наверное, о том, что он собирается сделать с тобой, когда затащит в постель, говорю я себе, но не думаю, что дело в этом. Он что-то обдумывает, и я не совсем уверена, что хочу знать, что именно.

Сам особняк прекрасен, он находится за городом, на многих акрах зеленой лужайки, темный камень возвышается над ней в конце длинной извилистой подъездной дороги, окруженной железными фонарными столбами. В нем есть некая старинная красота, которую я могу оценить. Когда Тео впускает меня в парадную дверь и говорит, что дал персоналу выходной, я вижу, что это переходит и в интерьер. Полы из темного дерева, стены темно-зеленого цвета, в доме царит уютная атмосфера, которой я не ожидала от особняка. Он совершенно не похож на тот, в котором я прожила всю свою жизнь.

— Мы..., — прочистил он горло. — Мы могли бы сначала выпить, если хочешь.

Он выглядит почти неловко, и это меня пугает. Ты на двадцать с лишним лет старше меня, хочу я сказать. Почему ты ведешь себя так, будто тебе шестнадцать и ты впервые пытаешься соблазнить девушку?

Я не знаю, что сказать в ответ. Сказать ему, что я бы предпочла просто покончить с этим, звучит грубо, но я не вижу смысла в том, чтобы выпивать и затягивать это. Я помню, что он сказал мне, что надеялся на дружеское общение с женой, и знаю, что, выпивая с ним, мы лишь обманемся в ложных представлениях о том, что это такое - чем мы можем быть вместе. Но я также знаю, что это то, что я должна делать. Чем больше я смогу заставить Тео думать, что он мне нужен, даже что он мне небезразличен, тем легче будет сделать то, что нужно Николаю.

У меня нет причин чувствовать себя виноватой. Как мне рассказывали, Тео причинил нашей семье глубокую боль. Но...

Не думай об этом, говорю я себе, понимая, что он все еще ждет от меня ответа.

— Было бы неплохо выпить, — говорю я ему. — Может, шампанского? Что-нибудь для праздника.

— Я думал о виски, для себя, — со смехом говорит он, ведя меня по коридору к большой комнате с огромным камином в одном конце, перед которым стоят плюшевые бархатные и кожаные диваны темно-зеленого и темно-коричневого цветов. — Но я думаю, что смогу найти бутылку шампанского, чтобы открыть ее для тебя.

— Я бы выпила и вина, если ты не хочешь открывать целую бутылку. Я осторожно присаживаюсь на край одного из диванов, чувствуя себя очень заметной, все еще в свадебном платье. Тео снимает пиджак, кладет его на спинку одного из утыканных гвоздями барных стульев перед позолоченным баром из красного дерева в дальнем конце комнаты и ослабляет галстук.

Что-то в этом движении, в том, как быстро он расслабляет его, и в том, как эти длинные пальцы проворно расстегивают первые две пуговицы его рубашки, когда он со звоном опускает лед в стакан, вызывает во мне небольшой прилив жара. Успокойся, говорю я себе, но тут замечаю прикосновение темно-русых волос к краю его рубашки. Мне вдруг представляется, как я расстегиваю остальные пуговицы, мои пальцы скользят по его груди, пока я не увижу все, что скрывается под рубашкой.

Он наливает мне бокал вина, переносит его и виски, садясь рядом со мной.

— Вот, пожалуйста, — говорит он, протягивая мне бокал, и я осторожно беру его.

Тео колеблется, словно пытаясь решить, что сказать.

— За дружбу, — наконец говорит он, наклоняя свой бокал к моему, и я чувствую еще один из тех непонятных толчков в груди, когда касаюсь краем своего бокала его бокала.

— За партнерство, — тихо говорю я и понимаю, что это первая настоящая ложь, которую я ему сказала.

Я не намерена быть его спутницей. Я не намерена быть никем иным, кроме как его безвольной женой, пока не наступит день, когда Николай получит то, что ему нужно, чтобы покончить с Тео и его империей, тогда я продолжу свою жизнь и стану той, кем стану без него.

У нас нет будущего, в котором мы были бы только врагами, а это закончится тем, что Тео будет свергнут и мертв.

Вино хорошее. Оно немного успокаивает нервы, и я думаю о том, какой была бы сегодняшняя ночь, если бы я была девственницей. Если бы Тео действительно собирался стать моим первым, а не я притворялась, что это будет он. Нервничала бы я больше? Меньше? Злилась бы или грустила? Нет смысла думать об этом, потому что ты не знаешь и никогда не узнаешь, говорю я себе. Мне нужно сосредоточиться на том, что происходит сейчас, чтобы пережить ночь так, чтобы Тео не догадался, что это не мой первый раз.

Он тянется к моей руке, когда я допиваю вино, помогает мне подняться с дивана, и мое сердце бьется в груди так, как не должно - только не с ним. Я нервничаю из-за того, как должен пройти сегодняшний вечер, говорю я себе, пока он ведет меня к лестнице. Не потому, что мне не терпится лечь с ним в постель.

Я твержу себе это на протяжении всего пути по лестнице из красного дерева, до третьего этажа, где Тео подводит меня к широким двустворчатым дверям, ведущим в его комнату. Нашу комнату, после сегодняшнего вечера, и я чувствую, как сердце снова сильно бьется в груди. Мне хочется бежать. Подальше отсюда, подальше от всего этого, потому что мне вдруг становится страшно. Страшно, что он узнает, что поймет, что это не первый раз, что его обманули, и еще по причине, которую я не могу до конца выразить и которую боюсь рассматривать слишком пристально. Мне страшно, что я буду хотеть его, и страшно, что я не смогу притвориться, что хочу его достаточно.

Я боюсь, что все, что мне о нем рассказывали, правда, и очень боюсь, что все это неправда и что Тео Макнил совсем не тот человек, в которого меня заставляют верить.

Он позволяет мне первой войти в комнату и включает свет, шагая следом за мной. Огромная спальня внезапно заливается светом от люстры из железа и хрусталя над головой, странная смесь грубости и изысканности, которая кажется мне странно привлекательной. Остальная часть комнаты выдержана в том же духе: пол из тяжелого темного дерева, но по нему разбросаны толстые ковры: меховой перед камином и у кровати, и еще один фактурный, тканый, у огромного окна, возле которого стоит огромное кресло, почти достаточное для двух человек. Я представляю себя, свернувшегося калачиком в этом кресле, и вздрагиваю, осознавая, как быстро я смогла поместить себя в эту комнату, в этот дом. Как быстро мой разум почувствовал себя как дома.

Механизм преодоления, не более того.

— Прохладно. — Тео одаривает меня натянутой, почти нервной улыбкой, подходит к камину и начинает делать то, что ему нужно, чтобы зажечь его. — В доме, конечно, есть центральное отопление, но он такой большое, что, клянусь, явно не справляется.

Я смотрю на него, чувствуя себя так, словно наблюдаю за ним со стороны. Я стою здесь в свадебном платье, в нашу брачную ночь, и мне кажется, что Тео намеренно откладывает момент, когда уложит меня в постель. Как будто он откладывает это из...

Я даже не могу представить, что может заставить такого мужчину, как Тео, нервничать из-за того, что он трахает женщину. За то время, что я нахожусь в этом доме, он мог бы уже дважды поиметь меня. Я не могу понять, почему он тянет с этим.

Медленно подойдя к краю кровати, я опускаюсь на нее и смотрю, как он разводит огонь. Снимаю туфли, утапливая пальцы ног в толстый меховой ковер, и не знаю, что я чувствую по поводу всего этого. Какая-то часть меня ценит то, что он не торопится. Что он не просто повалил меня на кровать и трахнул. Может быть, он даже пытается решить, как это сделать так, чтобы я не чувствовала...

Что именно? Насилия? Использования? Принуждения? Ни одно из этих утверждений не обязательно должно применяться, но все они в какой-то мере верны, этот брак заключен по расчету, против моей воли. Я могла бы прийти в церковь по собственной воле, произнести клятву и согласиться на все, но я этого не хотела. А Тео...

Я вспомнила его признание в ресторане. Как он сказал, что его тоже по-своему подтолкнули к этому. Я тогда отмахнулась от этого, раздраженная тем, что он сравнивает своих мужчин, побуждающих его жениться, с будущим, с которым я сталкивалась всю свою жизнь: когда говорят, за кого тебе выходить замуж и когда, кто будет наслаждаться твоим телом, не ожидая ничего от тебя.

А что, если у него есть свои планы на сегодняшний вечер?

Мне приходится заставлять себя не думать о том, какие еще могут быть оговорки, какие еще причины могут быть у него, чтобы смотреть на меня и бороться с мыслью о нашей брачной ночи. Но вот он медленно встает, огонь начинает разгораться, он поворачивается ко мне лицом, и я вижу на его лице такое желание, что у меня перехватывает дыхание.

Я сижу, сцепив руки на коленях, и жду, когда он пересечет комнату и подойдет ко мне. Я думаю, что, возможно, мне стоит встать и пойти к нему, что, возможно, именно этого он и ждет, но я не могу пошевелиться. Сердце внезапно забилось в груди, и стало трудно дышать.

— Марика. — Он идет ко мне, медленно, шаг за шагом, пока не оказывается прямо передо мной. Я заставляю себя смотреть на него, на эту обнаженную потребность в зеленых глазах, и чувствую, как пульс бьется в горле. Он протягивает руку, его пальцы нежно проводят по моей челюсти. — Марика, я...

— Что? — Тихо шепчу я. Я не понимаю. Я не понимаю ничего из этого, ни его колебаний, ни его потребности, ни того, что происходит в его голове.

— Я так сильно хочу тебя, — говорит он, его голос низкий и хриплый. — Я хочу быть с тобой нежным. И я беспокоюсь...

И тут меня накрывает волна осознания, которая так же быстро превращается в чувство вины. Он хочет меня, возможно, даже фантазировал об этом, а теперь боится, что будет слишком груб со мной. Он думает, что я девственница, и боится, что причинит мне боль.

Опасность игры, в которую я играю, ощущается очень остро и реально. И я чувствую себя ужасно, потому что знаю, что должна играть в эту игру. Я должна играть на его страхах, а не успокаивать его. Потому что если они будут слишком хорошо просолены, то он может заподозрить правду.