— Механизмы… с эмоциями? Чем же они отличаются от людей?
Генрих пустился в рассуждения о юридическом статусе биороботов, о их происхождении. К тому же эксперимент, по всей вероятности, придется расчленить — запрограммировать только узловые, критические моменты, влиявшие на ход истории. Но Клара не отступалась, и Генрих в конце концов вынужден был перевести разговор на другую тему.
Затем, расположившись у Большого фонтана, они заговорили о Клариной работе. Из вежливости Генрих поинтересовался новыми открытиями института «Геомагнитный полюс».
— Ничего особенного, — без энтузиазма сказала Клара. Установлена тенденция к снижению напряжения магнитного поля.
— Любопытно, как это интерпретируют ваши теоретики?
— Появилась очередная гипотеза — синхронной периодической пульсации.
— И какая же периодичность определена?
— Нынешние параметры считаются началом нового периода, а сколько он продлится…
— Очень интересно.
— Да? А я не вижу в этом ничего особенного.
После непродолжительной паузы Генрих деликатно предложил:
— А не совершить ли вам вылазку на снег?
Клара виновато улыбнулась:
— Я боюсь холода. Да и времени нет. — Встала. — Вы сейчас куда — на Космическую Пращу?
— Да. — В голосе Генриха прозвучало разочарование. — Я должен вернуться на свою базу.
— Счастливого пути!
— А смогу ли я еще как-нибудь побывать здесь?
— Да, — сдержанно разрешила Клара.
Генрих просиял.
Языки пламени лизнули одежду Никифора, поползли по рукам, по груди, по спине. В одно мгновенье огонь охватил его всего, золотистые лепестки заплясали, словно празднуя какой-то ужасный праздник на голом теле. Больно, ох как нестерпимо больно! И внутри огонь: жжет, душит, не дает вздохнуть. Ноги тоже не слушаются, он бежит и бежит, а кажется — все остается на месте! Напрягает последние силы, ведь хищник вот-вот настигнет. Никифор уже не оглядывается, каждой клеткой ощущает ужас, крик застревает у него в горле, и сквозь зубы прорывается стон. Откуда-то проникают приглушенные слова: «Он бредит». Кто это сказал? Может быть, Клара?.. Да-да, вон она убежала от него, тоже вся обсыпанная золотистыми лепестками. Да погоди же!.. Никифор на бегу начинает рукой сбивать с нее искры огня; они падают в траву, перескакивая со стебля на стебель, со злобой и жадностью бросаются на сочную добычу, шипят. И он бежит по этим колким огням, как по шипам, и чувствует, что вот-вот упадет. «Сердце! Поддержите ему сердце!..» — снова долетает откуда-то из очень далекого далека.
Он прижимает ладонь к груди, но вместо сердца бьется там тоже клубок огня, и он слышит легкие толчки. И сразу спадает с груди раскаленная цепь. Ах, как хорошо, когда не жжет, не печет! Хорошо лежать в траве, колышется луг, как зеленая палуба корабля, укачивает. Веки слипаются, нет боли, нет огня. Покачивается земля — плавно, размеренно. Спать, спать…
…Теперь голоса звучат ближе, Никифор слышит их сквозь туманную пелену сна, но проснуться не может. «Кризис миновал. Сказать по правде, я очень боялся сепсиса. Инфекция начала атаку сразу, и если бы рана не была обработана своевременно, трудно было бы надеяться на положительный исход. Пришлось бы, наверно, ампутировать ногу…» Голоса отдаляются, тонут, и тут Никифор все-таки открывает глаза. Где это он?..
Сгорбившись, сидит возле него, подперев голову кулаком, девушка.
— Верочка… — узнает он ее.
— Tсc… — она грозит пальцем, в глазах ее и страх, и радость. — Молчи, тебе нельзя разговаривать.
Никифор молчит некоторое время, только смотрит и смотрит на нее. Потом говорит:
— Так, значит, мог быть и сепсис?.. — У Веры задрожали густые ресницы. — В лучшем случае — ампутация?
— Лежи спокойно, Ник. Что было, то сплыло.
— Та-ак… Значит, было… — Никифор перевел взгляд на прозрачную стену, за которой виднелась зеленоватая вода бассейна. — А если бы не ты?.. Значит, неспроста сказала мне Пифия, что я счастливый. Послушай…
Не договорил. Вздохнул и только красноречиво взглянул на девушку. Вера догадалась: хочет спросить о Кларе. Болезненная гримаса появилась у нее на лице: ну что ему сказать?
— Видишь, как получается… — заговорил Никифор. — Снова я очутился на этой вилле. Клара здесь отдыхала?
— Да, — кивнула головой Вера. — Я сюда перебралась.
— Какой-то заколдованный круг…
— А хочешь, я перевезу тебя домой?
— Нет, спасибо, не беспокойся.
«Ему здесь приятно, — подумала Вера. — Все напоминает о Кларе. Это хорошо. Позитивные ассоциации содействуют скорейшему выздоровлению. Иногда и иллюзии бывают полезны».
И верно, его память отбирала из прошлого только радостное, только хорошее. «Это ведь она здесь была, — думал Никифор. — Эти стены помнят ее голос, эта мебель, наверно, тоже ее еще не забыла. А что в ней особенного? Познать это — означало бы сделать большое открытие!»
Стена еле заметно засветилась и погасла — пенаты вызывают Веру на связь. Теперь, когда в помещении появился больной, они перестали пользоваться звуковыми сигналами. Вера облегченно вздохнула, встала и вышла, мягко ступая по голубому пластику. Никифор проводил ее взглядом, исполненным надежды. Вернувшись минуту спустя, Вера сказала:
— Это Клара. Интересуется твоим здоровьем, просила передать привет…
Каким радостным сиянием озарились его глаза, как засверкали! Что-то там, в глубине, прояснилось, засветилось, заиграло. Она интересуется! Передает привет! Неужели не все еще потеряно? Неужели она поняла, что он обидел ее от избытка чувств?
А Вера едва удержалась, чтобы не заплакать. Она поняла, что в сердце ее растет зависть к подруге, и это очень плохо. Разговаривала она совсем не с Кларой. Клара неизвестно где и не хочет отозваться. Это охрана здоровья интересовалась, все ли в порядке. Эх, Ник, Ник…
Увидев на экране отца Ника, Вера стремглав бросилась к юноше. Отец смотрел с экрана, как ковыляет сын, и спросил:
— Ходишь?
— Хожу!
Помолчали. Отец хмурился, поглаживал пальцами гладко выбритый подбородок.
— Ну а что собираешься делать?
— Как только выздоровею, отправлюсь в Антарктиду. Никифор Ярковой слов на ветер не бросает! Я докажу…
— А что же ты докажешь?
— Я сделаю открытие, такое открытие!
Отец посмотрел сыну в глаза:
— Это хорошо, Ник, что у тебя такой задор. Вот только мотивы мне не нравятся. Докажу, докажу… Мальчишество это. Рассуди спокойно, сам поймешь. Тебе нужно начать с понимания того факта, что ты живешь в обществе…
— Общество не признает меня, игнорирует!
— Но виноват-то ты сам.
— Я виноват? Да что же такое я сделал?
— Ты нарушил закон неприкосновенности личности и жилища. Это атавизм, рецидив анархии, и общество…
— Напридумывали кто знает сколько ограничений, вот и ходи-броди по лабиринту законов и традиций. А я не хочу! Не желаю! Мне нужен простор!
— Неконтролируемые эмоции…
— Я знаю: вам лишь бы только логика и еще раз логика!
— А как же, сынок? Эмоции необходимо подчинять разуму, иначе никакая система функционировать не будет, перевесит энтропия.
— Ну и пусть!
— Вот это уже необдуманно, Ник.
— А они там все обдумывают, да? Занимаются всякой ерундистикой, а стоит сказать им умное слово, слушать не хотят!
— А ты не хочешь мне объяснить, что к чему?
— Если интересуешься… Пожалуйста. Наблюдения за магнитным полем Земли за последние сто лет показали, что оно все время ослабевает. Разве не свидетельствует это о том, что материя, которая его создает, иссякает? А между тем в недрах Земли, где-то в Антарктиде, имеются залежи некоторой материи с естественным магнетизмом. Так можем ли мы ждать, пока кривая интенсивности ее излучения дойдет до нуля? Разве не ясно, чем грозит не то что исчезновение, а даже ослабление магнитного поля, скажем, наполовину? Интенсивная радиация из космоса, не имея на своем пути мощного магнитного панциря, достигнет поверхности Земли…
— А разве атмосфера не защищает нас?