— Ау! Никифор!

Наткнулась на остатки костра, постояла около озерца. Где же Ник? Брела, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к шорохам, потрескиванью, шелесту. Разводила в стороны ветки, грозившие порвать изящный синий костюм и поцарапать лицо. А вот и примятая трава на опушке, ясно, здесь лежал он, упрямец эдакий!

— Ни-ки-фо-ор!

Лес несколько раз повторил ее крик и умолк. Едва заметная тропинка повела Веру вдоль леса, под живой стеною лип. Деревья словно светились в кронах, капли росы то тут, то там вспыхивали, как миниатюрные солнышки, брызжа рубиновыми, лиловыми, золотистыми блестками! И все это играло и переливалось. Вере стало так хорошо на душе… О природа, какой же невыразимой красотою ты блещешь!

…Никифор лежал, скорчившись, на левом боку, весь в крови.

Правая рука оголенная, кровь запеклась на глубоких царапинах. Большая рана ниже колена. Отекшее, в ссадинах лицо, глаз не видно.

— Ник! Ник! — Вера прижала ухо к его груди.

Поднялась, побежала к своему аппарату за санитарной сумкой. Начала торопливо обрабатывать рану, кое-как дрожащими пальцами перевязала — ведь ей никогда не приходилось оказывать медицинскую помощь.

— Чуяло мое сердце: что-то случится…

— Ничего… — прошептал Никифор, еле шевеля опухшими губами. — Только бы к аппарату…

С помощью Веры он попытался встать, но застонал и тяжело опустился на землю.

Вера вспомнила: где-то в этих местах работает отец Клары. Неужели откажется помочь? Впрочем, он же не один в заповеднике.

— Потерпи, Ник, я скоро вернусь…

Вызвала Лесное, но отец Клары был где-то на делянке.

— А что случилось? — спросила Кларина мама.

Вера вынуждена была рассказать. Радиоволны принесли ей тяжелый вздох. Вера порывалась бежать, а Кларина мама все расспрашивала, что и как.

«Эврика! — подумала Вера. — Посажу аппарат возле него! И как это я сразу не сообразила?»

Закрыла люк, склонилась над пультом. Аппарат резко взмыл вверх. Приземлилась в нескольких метрах от Ника. Взяла под мышки, приподняла, но не могла ступить и шагу: Никифору стало совсем плохо. Опустила его на землю. Растерянно посмотрела вокруг, вытерла пот с лица. Что же делать?..

В глубине леса что-то промелькнуло, послышалось жужжание, и Вера увидела, как, петляя между деревьями, приближается «Меркурий» — одноместное летающее кресло. Она издали узнала Кларину маму и почему-то зарделась.

— Вот хорошо, Надежда Павловна, что вы прилетели! — поспешила к ней, когда Меркурий плавно приземлился рядом с аппаратом Никифора.

Надежда Павловна соскочила на землю, быстро подошла к Никифору, раскрывая на ходу свой хирургический чемоданчик. Посмотрела на юношу, потом перевела взгляд на дерево, по которому ползали пчелы.

— Меду захотел… Сейчас, Вера, наложим шины…

Пока Надежда Павловна делала свое дело, Вера стояла на коленях и осторожно подкладывала лед к распухшим щекам Никифора. Над головами всех троих спокойно гудели пчелы, в ветвях заливались птицы, деревья думали о чем-то своем — все в природе было равнодушно к человеческим заботам и волнениям.

«Золотая у Клары мама, — думала Вера, наблюдая, как Надежда Павловна умело забинтовывает Нику ногу. — А он терпеливый — ни разу и не застонал…»

Когда на экранчике появился зеленоволосый Уранос и заговорил о встрече, Клара не знала, что ему сказать. Разговоры на таком расстоянии — это можно истолковать, как, ну, допустим, интерес к случайному знакомству, но лететь с Луны на свидание — это уже что-то серьезное. И ее это немного пугало.

— Не знаю… Я очень занята, не смогу вырваться и на полдня.

— А вам и не придется отрываться: я прилечу к вам в институт. Можно?

— Сюда? В Антарктиду?

— Да, в Антарктиду.

И в голосе его, и в выражении лица было столько мольбы, что Клара не смогла отказать. А теперь уже жалела. Зачем ей это свидание?

Уранос прилетел на следующий день, как и обещал. Клара ждала его в оранжерее, бродя между огромными пальмами и время от времени поглядывая на часы. На какое-то мгновенье возник в сознании облик Никифора, но она сразу же отогнала от себя это воспоминание и сосредоточилась на Ураносе. Какой он все-таки деликатный!..

В оранжерее было совсем тихо. Высокий пластиковый свод надежно защищал субтропический парк от будущих метелей, которые неутомимо швыряли снег, словно стремясь во что бы то ни стало пробиться сквозь эту прозрачность к нежной зелени, одеть ее в белое.

Уранос появился внезапно. Ровным шагом ступая по золотистому песку, подошел к ней и слегка наклонил голову:

— Рад вас видеть.

По выражению его желтоватых глаз трудно было определить, действительно он рад или просто вежлив. Клара подала руку.

— А у вас здесь чудесно! Посреди льдов — пальмы, магнолии, кипарисы… О, а это, кажется, лавр?

— Да, это благородный лавр, как говорили в старину. Пойдемте, я покажу вам розы.

С широкой аллеи они свернули на тропинку и, пробираясь между кустарниками, дошли до журчащего ручейка, сквозь прозрачную воду которого были видны самые мелкие камешки.

— А рыба здесь есть?

— Конечно. Форель.

Уранос вздохнул:

— Все-таки жизнь земного человека так коротка, что он не успевает рассмотреть даже собственную планету.

Этот вздох показался Кларе напускным, тем более что ее собеседник словно отделял себя от «земных людей».

Вокруг было много цветов.

Розы были такие чудесные, попадались даже черные и синие. Они тянулись вверх по изогнутым подпоркам, стлались по зеленой траве.

— Фестиваль! — воскликнул гость. — Фестиваль колеров! Уже ради одних таких роз стоило лететь с Луны.

— Разве что ради роз…

В голосе Клары послышалась ирония, и Уранос поспешил исправить свою оплошность:

— Но самая прекрасная роза…

— Не надо эпитетов и метафор! — перебила Клара. — Кстати, я не знаю, как вас величать.

— Простите, Клара, я был тогда так взволнован…

— А я думала, ураносы не волнуются,

Он так и встрепенулся:

— Как, как вы сказали?

— Я про себя назвала вас Ураносом. Вы ведь рассказывали…

— А-а… Точно. Впопад.

— А как же ваше имя?

— Зовите… Генрихом, если угодно.

— А мое имя вы уже откуда-то знаете…

— О, мы много знаем о том, что нас интересует.

Притихшим голосом, рассчитанным на сочувствие, он произнес, что до сих пор ему не посчастливилось встретить такую чудесную девушку, как Клара. Были, конечно, знакомства, но все не то.

— Ну а как ваш проект моделирования истории? — Клара перевела разговор на другую тему.

— Экспертная комиссия одобрила.

— Вот как! А вы лично считаете, что он совершенен?

— К сожалению, до совершенства конечно же далеко. Нет гарантии, что результаты не будут искажены. Впрочем, время покажет. Попробовать стоит.

— А в чем, по-вашему, несовершенства?

Генрих охотно изложил свои соображения:

— Что такое история, собственно говоря? Это цепь событий во времени и в пространстве. Так вот, если пространство мы обеспечим, то время… Вы ведь понимаете, мы не можем растягивать эксперимент, скажем, на три тысячи лет. Необходимо ускорение. И здесь важно определить коэффициент.

— Это было бы забавно: философы не прогуливаются, а бегают и на бегу декларируют свою мудрость.

— Философов можно еще привести в чувство: их мысли известны, марудить и тратить время попусту никто им не позволит. А вот передислокации армий, сражения, войны… Хотя, впрочем, скорость идей и процессов — явление относительное. Быть может, в сравнении с каким-нибудь обществом на другом конце Галактики земляне живут в молниеносном, так сказать, темпе.

— Возможно, — согласилась Клара. — Но интенсивность может привести к разного рода последствиям. И меня волнует вот что. Кажется мне, проект в самой своей сути антигуманен. Я вам об этом уже говорила.

Генрих не мог согласиться с этим и подчеркнул, что биороботы — это, собственно, механизмы и более того — всего-навсего символы давным-давно действовавших сил.