Глава шесть

Кловер

Чем ближе мы подходим к подножию хребта, тем меньше ветер, хотя на улице всё ещё прохладно. Мне следовало взять с собой более тёплое пальто или купить его, когда вчера вечером ходила по магазинам. Возможно, я также приобрела бы немного здравого смысла, потому что сейчас единственное, на чём сосредоточен мой мозг — это Атлас.

Я имею в виду, кто может винить меня? Он большой, сильный, умный, и у него сердце десяти мужчин. Кроме того, он, кажется, понимает моё неловкое чувство юмора, и это здорово. Обычно я принижаю себя перед людьми, но с ним... кажется, я могу быть самой собой.

Спуститься вниз по горе ещё более невероятно, чем подниматься вверх. Таким образом, я вижу всё ранчо, раскинутое передо мной, как картина. Я понятия не имею, сколько акров нас окружает, но кажется, что земля простирается настолько далеко, насколько хватает глаз. Высокие заснеженные вершины поднимаются и опускаются вдали, а перед ними вырисовываются частоколы. Кое-где на земле лежит немного снега, но меньше, чем было у домика.

Я еду на Бисквите к сараю и спрыгиваю вниз, помогая ему вернуться в стойло, как будто делала это тысячу раз. Я не уверена, откуда знаю, что делать, просто это приходит ко мне так же, как и слова. Прямо сейчас езда на лошадях и кормление кур кажется моей следующей сменой карьеры, учитывая, что я собираюсь заполнить стопку пустых страниц для своего издателя.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — Атлас спрыгивает с лошади, его большое тело снова опускается на землю рядом со мной. — Эти цыплята могут быть занозой в заднице. Они как маленькие динозавры, жаждущие крови, особенно во время кормления.

— Ты обещал мне, что я испачкаюсь, — говорю я с сарказмом в тоне. — Так испачкай меня.

Интересно, думаем ли мы оба об одном и том же, когда говорим это, или он имеет в виду исключительно цыплят?

Он улыбается и ведёт меня к большому курятнику, расположенному к западу от сарая. Внутри, я думаю, около двухсот кур, которые клевали голую землю, как будто они искали еду, и несколько коз, время от времени появлявшихся в одном и том же месте.

— Ты не говорил мне, что будут ещё и козы. Я люблю коз, — говорю я, с волнением быстрее приближаясь к курятнику. Я говорю, что люблю коз, но на самом деле я люблю коз, которых видела по телевизору. В реальной жизни я никогда их не видела. Ну, за исключением, может быть, тыквенной фермы или чего-то в этом роде. — Думаю, это больше в моем стиле, — говорю я, хватая ведро с кормом, которое протягивает мне Атлас.

На нём джинсы и белая футболка с расстёгнутой фланелевой тканью сверху, из-под рукава выглядывает немного татуировок, а его серебристые волосы зачесаны назад. Он суровый и настоящий, и я не могу удержаться от мысли, как бы он выглядел, если бы слоев было меньше.

— Тогда тебе действительно понравится, — отвечает он, как будто это предупреждение.

Я киваю, открываю ворота и проскальзываю внутрь, где на меня одновременно набрасывается сотня или больше миниатюрных пернатых динозавров. Козы, кажется, остаются на другой стороне. Оказывается, это немного пугает.

— Просто брось еду на землю, — кричит Атлас, вставая рядом со мной. — Они убегут от тебя.

Приятно просто видеть его здесь. Я опускаю руку в ведро, зачерпываю пригоршню и отбрасываю корм как можно дальше, но цыплятам, похоже, всё равно. Они всё ещё идут на меня и на ведро со всей силой.

— Атлас, — говорю я срывающимся голосом, — мне нужна твоя помощь!

Я отступаю дальше, пытаясь спастись от крошечных убийц, кудахчущих у моих ног, но моя нога зацепляется за пень, и я спотыкаюсь назад, подворачивая лодыжку.

Атлас тянется ко мне и поднимает, словно я мешок с перьями, а не мешок с картошкой, которым я явно являюсь.

— Кловер! — он берёт меня на руки и выносит из загона обратно в сарай, усаживая на переднее сиденье своего грузовика.

Как он меня поднял? Боже, я, должно быть, такая тяжёлая.

— Ты в порядке? — он проводит рукой по моему плечу. — Ты не сломала её, да?

Я оглядываюсь назад на цыплят, идущих по полю, которые теперь пожирают еду из ведра, и на коз, которые тоже дерутся за свою.

— Мне не следовало впускать тебя туда, ты…

— Со мной всё будет в порядке. Просто немного потрепалась. Я хотела испачкаться, помни…

— Ты и правда грязная, — рычит он, направляя мои ноги в грузовик, чтобы помочь мне забраться. — Теперь я отведу тебя внутрь, чтобы вымыть. — Он закрывает дверь грузовика и поворачивается к водительскому месту, его большое тело скользит рядом со мной.

— Со мной всё в порядке, — говорю я, не ненавидя то, как он берёт на себя ответственность. Он напоминает мне персонажа одной из моих книг, только в реальной жизни, и гораздо сексуальнее.

— Ты права, — произносит он, заводя грузовик. — С тобой всё будет в порядке, как только я отведу тебя внутрь.

Я могла бы продолжать препираться с ним, но не вижу в этом смысла. Я сомневаюсь, что он смягчится, и моя лодыжка немного пульсирует. Я, наверное, могла бы использовать немного ибупрофена и немного льда. Кроме того, его запах опьяняет. Это что-то среднее между люцерной, сосной и тяжелым трудом, и мне нужно больше. Мне нужно, чтобы он потерся об меня, оставил след на моей коже.

Домик находится всего в нескольких сотнях футов от сарая, но моей лодыжке легче, и я ценю эту мысль. Широкие открытые пастбища окружают нас протёртыми тропами. Некоторые длинные и извилистые, другие, казалось, уходят в небытие. Я думаю, летом это место кипит самой разнообразной жизнью. Кусты малины, крыжовника, луговые собачки. Я понимаю, почему он не хочет расставаться с этим местом.

Я записываю в блокнот ещё несколько вещей, которые помню из сарая. Звук ржания лошадей, скрип ворот, лошади, царапающие землю, и кудахтанье кур перед тем, как они напали на меня. Это всё так… реально.

— Мы перекусим, пока будем здесь, — говорит Атлас, паркуя грузовик возле фермерского домика.

Я делаю вид, что записываю его совет в свой блокнот, прежде чем он снова берёт меня на руки, как будто я пушинка, и несёт меня.

— Я могу ходить, — произношу я, пытаясь спуститься, но он лишь сильнее сжимает меня. Сила его бицепсов так близко ко мне заставляет мой клитор дёрнуться.

— Я знаю. Это для моего спокойствия, — игриво отвечает он, и я не знаю, к чему отнести его слова. Относятся ли они к той же категории, что и все наши разговоры о том, чтобы испачкаться, или он менее кокетлив, чем кажется? В любом случае, я думаю о нём то, о чём явно не следует думать. Например, как снять эту футболку.

Пытаясь сосредоточиться на чём-то другом, я изучаю старый фермерский дом, пока он несёт меня, гадая, какой здесь должна была быть жизнь. Он необычный и обжитой, но в то же время очень ухоженный, учитывая, что ему, вероятно, более сотни лет. Белый сайдинг откололся спереди, и на широкой веранде разместились четыре кресла-качалки. Повсюду разбросаны папоротники и несколько старых ящиков из-под молока со стеклянными бутылками, которые, похоже, принадлежат четырём прошедшим эпохам.

Он пинком открывает входную дверь и сажает меня на столешницу, а затем смотрит на мою лодыжку.

— Могу ли я...?

Я киваю, слегка поморщившись, когда он осторожно берёт её в руку. Потянувшись назад, он подтягивает стул между моими ногами и медленно закатывает штанину, проверяя мою кожу на наличие синяков.

— Ничего страшного, но похоже, что у тебя здесь небольшая припухлость.

Он встает со стула и кладёт мою ногу на его спинку, а сам идет к морозилке за пакетом овощей, аккуратно кладя их мне на лодыжку, его рука лежит на моей икре. Надеюсь, я побрила ноги. Думаю, я это сделала.

Боже, может быть, меня вырубило в курятнике. На самом деле это черепно-мозговая травма, из-за которой все эти образы крутятся в моей голове. Он не проводит рукой по моей ноге, не смотрит на меня с тоской, этого не может быть. Мне двадцать пять. Ему сорок восемь. Он явно сложен как бык. Я сложена как… ну, банановый пирог с кремом. Возможно, когда я очнусь после травмы, ко мне вернется настоящее. Это просто галлюцинации.

— Извини, если я испортила тебе день, — говорю я, делая ещё несколько заметок в блокноте, в основном о мышцах на его шее и бицепсах. Я не хочу забывать об этом или о том, как изгибается его спина, когда его плечи вращаются. Я тяжело сглатываю, держа ручку на бумаге и сосредоточив взгляд на том, что пишу.

— Возьми это, — говорит он, протягивая мне пару таблеток ибупрофена и стакан воды. — И ты ничего не портишь. — Его рука нежно провела по моей руке, только вызывая ещё большую пульсацию в моём клиторе. — Во всяком случае, ты меня отвлекла, — произносит он, глядя на меня. — Я совсем забыл о том, что сегодня появятся риэлторы Денни.

— Мне очень жаль, — говорю я, моя рука инстинктивно движется к его плечу, и моё тело напрягается, когда я добираюсь до него. Почему он должен быть таким жестким? Настолько совершенен? — Я не могу себе представить, как всё это тяжело для тебя. Мне хотелось бы тебе чем-то помочь.

— Ты позволяешь мне позаботиться о тебе, — говорит он низким тоном. — Этого достаточно.

Наши взгляды встречаются снова, на этот раз с большей интенсивностью, моё сердце колотится, трусики мокрые, руки болят от потребности прикоснуться к нему, беспрецедентной для всего, что я когда-либо чувствовала раньше.

Он рычит себе под нос и пристально смотрит мне в глаза. Я не уверена, о чём он думает, но предполагаю, что знаю. Я протягиваю руку и кладу её ему на плечо, и ощущение трепета в животе становится только сильнее. Я никогда не делала этого раньше. Я никогда не была так настойчива, так уверена. Мне никогда не требовалось ничего большего.

В ту секунду, когда моя рука скользит по его бицепсу, он наклоняется ко мне быстрым движением, его рука скользит по моим волосам, поддерживая мою шею, наши губы соприкасаются друг с другом в одно мгновение, которое поджигает меня, толкая остальную часть тела к нему. Это инстинктивно, незапланированно, но притягательно, как будто мы всю жизнь ждали этого момента, как будто знаем, что ничто другое не может значить больше.