Глава 20

Часы пробивают полночь, разносясь призрачным эхом в обширном поместье, которое сейчас ощущается больше крепостью, нежели домом. Мой взгляд задерживается на Еве, ее глаза слишком широко распахнуты и слишком насторожены. Я могу сказать, что она взвешивает риски, с которыми мне придется столкнуться. Этим вечером я не хочу быть один.

— Останься, — говорю я тихим голосом, стараясь, чтобы мои слова прозвучали как предложение, а не как приказ, — бывшая комната Амелии пустует. Уже поздно, и Марко… он уже уехал, и я не хочу, чтобы ты возвращалась домой без сопровождения.

Она смотрит на меня, тень улыбки трогает ее губы, что резко контрастирует с напряжением, притаившимся внутри меня.

— Если ты уверен, что это не проблема.

Я киваю, подавляя желание протянуть руку и заверить ее не с помощью одних лишь слов.

— Я предпочитаю быть уверен, что ты рядом со мной и в безопасности.

Между нами повисает молчание, слишком тяжелое от невысказанных слов, пока она не нарушает его звонким смехом, внезапным и ярким.

— Знаешь, что заставило бы меня чувствовать себя в еще большей безопасности? Ночной перекус. Есть ли шанс, что на твоей кухне найдется что-то греховно вредное для здоровья?

— Серьезно? После всего, что произошло сегодня вечером, ты действительно можешь думать о еде?

Она похлопывает себя по животу и усмехается мне.

— Я всегда думаю о еде.

Я ухмыляюсь в ответ, прежде чем повернуться и подтолкнуть ее в сторону кухни.

— Я тоже, пойдем. Думаю, Амелия припрятала где-то там свои запасы шоколада.

Пока мы идем, напряжение спадает с моих плеч, уступая место теплу, не имеющему ничего общего с температурой воздуха в пентхаусе. Гул холодильника наполняет пространство, когда я включаю свет на кухне. Тени отступают в углы, изгнанные мягким светом, окутывающим столешницу.

— У Амелии действительно был хороший вкус на шоколад, — шепчет Ева, ее голос звучит нежно в тишине просторной кухни.

— Как давно ты общалась с моей сестрой?

Ева пожимает плечами.

— Не так давно, но она кажется очень озабоченной, поэтому я пытаюсь дать ей время привыкнуть к новым реалиям.

Я прыскаю от смеха.

— Да уж, новые реалии.

Ева садится на табуретку около кухонного островка, любопытный блеск в ее глазах говорит о том, что она здесь не только ради сладостей.

— Ооооо… — растягивает она игривым тоном, — хоть я и обожаю говорить о твоей сестре, на самом деле я хочу поговорить о тебе. Расскажи мне о Джии.

Моя рука замирает в воздухе, пальцы касаются прохладной металлической ручки холодильника. Неожиданно упоминание ею о Джии сжимает мою грудь, словно тиски.

— Джиа… всё сложно, — говорю я осторожно, не желая открывать дверь, которой лучше оставаться закрытой.

Ева наклоняет голову, темные кудри падают на одно плечо.

— Всё сложно, да? — возражает она, — похоже, это история, которую стоит услышать, — ее тон игривый, но глаза искрят любопытным блеском.

— Может быть, как-нибудь в другой раз, — уклоняюсь от ответа я, хватая молоко из холодильника, прежде чем отправиться в кладовую на поиски крекеров, зефира и шоколадных батончиков. Я швыряю батончик в сторону Евы, и она с легкостью ловит его. Она звонко смеется, прогоняя мрачное настроение, которое я непреднамеренно создал.

— Ладно, храни свои секреты, Дон Корлеоне, — поддразнивает она, ловкими пальцами разворачивая шоколад. Ее последующие слова мягче, всё еще поддразнивающие, но с оттенком чего-то более глубокого: — Но знаешь, я никогда не воспринимала тебя как мужчину, который способен провести с женщиной все выходные, не говоря уже о том, чтобы жениться на ней, независимо от причин, стоящих за этим решением. Меняешь свой образ жизни, Винсент?

Я прислоняюсь к стойке и скрещиваю руки на груди, пытаясь защититься от неожиданной правды в ее шутке. Моя репутация плейбоя заслужена; вкладываться в отношения - это обязательства, которые я не могу себе позволить.

— Люди меняются, — отвечаю я, признание звучит более резко, чем я предполагал. Эта мысль тревожит, даже кажется слишком чуждой, словно я планирую надеть на себя чужую одежду, - сшитую на заказ, но незнакомую.

— Или, может быть, они находят для этого повод, — парирует она, хватая остальные принесенные мной припасы. Я даю ей две тарелки, чтобы разложить сладости, прежде чем отношу их в микроволновую печь.

— Возможно, — соглашаюсь я, чувствуя, как уголки моего рта дергаются в неохотной улыбке.

Ее обезоруживающее присутствие разрушает стены, воздвигнутые вокруг меня, которые я укреплял годами. Осознание столь же поразительное, сколь и безусловное. Когда я был с Джией, мои мысли преследовал образ Евы и воспоминания о ее словах, но почему? Она стала одним из моих самых надежных друзей, но это вовсе не причина, почему я не могу выбросить ее из головы.

Прохладный мрамор кухонного острова резко контрастирует с теплом в моей груди, когда Ева подходит ближе, смотря на меня любопытными глазами. Я ставлю перед нами тарелки с уже подогретыми закусками, зефир настолько раздулся в микроволновке, что отслоился от верхнего крекера и образовал на тарелке липкую массу.

— Наверное, я положил их слишком надолго, — гримасничаю я.

Она смеется.

— Они по-прежнему такие же вкусные, даже если выглядят не так симпатично, — замечает она, откусывая кусочек. Она закрывает глаза и стонет от восторга, и этот звук пробуждает во мне желание. Я отбрасываю это чувство и смотрю, как она слизывает липкую массу со своих пальцев. — И таким образом, когда порция закончиться, мы сможем слизать еще чуть-чуть с наших пальцев, — говорит она, смеясь, и несколько небольших крошек выпадают у нее изо рта.

В этот момент я представляю, как она слизывает липкий зефир с моих пальцев. Боже. Я прикусываю губу, визуализируя все части ее тела, с которых мне хотелось бы слизать зефир.

— Винсент, — ее голос, мягкий и серьезный, прорывается сквозь запретные фантазии, разыгрывающиеся в моей голове, — каким ты видишь свое будущее?

Я вздрагиваю, смущенный уязвимостью вопроса.

Я вижу, как облизываю все твое тело, — думаю я про себя, прежде чем меня пронзает чувство вины.

Вчера вечером я трахал Джию, и вот я здесь, зная, что должен нарушить обещание жениться на ней, убить ее отца и подумываю о том, чтобы трахнуть одного из самых близких моих близких друзей. С моим мозгом явно что-то не так.

— Ух ты, разговор стал слишком серьезным, — наконец заставил себя сказать я поддразнивающим тоном.

Она хихикает.

— Нет, я серьезно. Шесть месяцев назад я бы сказала, что Винсент Кинг ни за что не подумает о женитьбе, и вот ты здесь. Если бы Энтони не предал тебя, я думаю, ты, возможно, действительно довел бы всё до конца и женился на Джии.

— Мы об этом никогда не узнаем, — отрицаю я ее слова.

Однако Ева права. Я серьезно подумывал о женитьбе на Джии, но, отступив назад и взглянув на это с точки зрения того, что я знаю сейчас, я думаю, что это могло стать самой большой ошибкой в моей жизни. Что я вообще о ней знаю? Что она выросла в том же мире, что и я? Во всяком случае, это должно было заставить меня относиться к ней с подозрением. Ведь даже мой собственный отец что-то скрывал от меня.

— Думаю, я только что понял, чего хочу… отличаться от него… от моего отца, — слова вырываются наружу, грубые и откровенные.

Я никогда не говорю о своем отце, покойном главе семьи. О человеке, которого уважали и боялись, но не по тем причинам, по которым я бы хотел, чтобы опасались меня.

— Конечно, он оставил наследие. Но оно испорчено, искажено его собственными пороками. У него не было проблем с тем, чтобы врать собственным детям об их матери. Он изменил жене, в результате чего появился мой сводный брат Максим. Сказать, что он был человеком с недостатками - значит преуменьшить.

Ева кивает, впитывая это признание. Она протягивает руку, касаясь пальцами тыльной стороны моей руки жестом, таким мимолетным, но полным сочувствия.

— Но разве такое поведение не является стандартом в вашем мире?

— Что ты имеешь в виду?

— Я не осуждаю или что-то в этом роде. Просто кажется, что у большинства мужчин в вашей организации есть любовницы, — объясняет она.

— Да, но… может быть, именно поэтому я всегда был против брака. Я не вижу смысла жениться только для того, чтобы продолжать делать, что хочу и с кем хочу. Зачем вообще жениться?

— Это справедливо, — говорит она, — так какое же наследие ты хочешь оставить?

Ее прикосновение оставляет после себя огненный след, и я переворачиваю ладонь, ненадолго сжимая ее руку, прежде чем отпустить. Наш маленький контакт кажется слишком интимным.

— Мне нужна жена, которая будет стоять во главе вместе со мной. Мне нужны солдаты, которые хотят служить мне из уважения, а не просто из страха, — признаюсь я, глядя на наши руки, и между нами формируется невысказанное обещание.

— Как ты думаешь, действительно ли так может сложиться твоя жизнь? — спрашивает она, сжимая мою руку, прежде чем окончательно отпустить.

— Блядь. Честно говоря, понятия не имею. В чем я точно уверен и знаю, что хочу безопасности - для своей семьи и тех, кто находится под моей защитой, — мой голос становится тверже от того, насколько я уверен в том, что говорю.

Она мягко улыбается, ее присутствие успокаивает хаос моих мыслей.

— Звучит как будущее, за которое стоит бороться.

Теперь мы стоим рядом, пространство между нами заполнено признаниями и общими мечтами. Она наклоняет голову, глядя на меня исподлобья.

—А ты? Чего ты хочешь?

Она отворачивается от меня, ее лицо краснеет.

— Я не хочу тебе говорить.

— Эй, какого черта? Я ведь рассказал тебе.

— Ты будешь смеяться надо мной, — надувается она.

Я посмеиваюсь, чувствуя, как тепло разливается по моей груди, когда протягиваю руку и нежно подталкиваю ее в плечо.

— Ну, давай же. Обещаю, что не буду над тобой смеяться.

Она делает глубокий вздох и поднимает на меня глаза - в них сияет уязвимость.