В глазах Энтони мерцают торжество и осторожность, как будто он предвидел мой вопрос.

— Если ты интересуешься, знает ли Джиа об этом предложении, — говорит он, и в его голосе чувствуется нотка неуверенности, — то она знает. Она понимает, каковы ставки.

— Хорошо, — говорю я, и мой голос звучит спокойно, что противоречит суматохе, скрывающейся за моим холодным внешним видом, — я встречусь с твоей дочерью, и если после этой встречи я так же, как и ты, поверю в то, что этот союз пойдет всем на пользу, я сделаю ей предложение руки и сердца.

— Замечательно, — восклицает Энтони.

— Хочу добавить, что если я решу жениться на Джии, она должна будет добровольно согласиться на это, — слова слетают с моих губ, тон стальной и решительный.

Поза Энтони слегка расслабляется, морщинки напряжения вокруг глаз смягчаются. Он откидывается на мягкую обивку своего кресла, и его лицо расплывается в улыбке. Эта перемена едва заметна, но отражается на его чертах, словно рассвет после долгой ночи. В его взгляде мерцает триумф, смешанный с ощутимым чувством облегчения, как будто ему только что была предоставлена отсрочка от неизбежного похода на гильотину.

— Хорошо, — говорит он, и удовлетворение в его голосе такое же насыщенное, как марочное вино, — это правильный выбор. Для обеих наших семей.

Я киваю. Действие происходит автоматически, поскольку мой разум уже мчится вперед. Каждый сценарий, каждое потенциальное последствие этого решения разворачивается в моих мыслях, как колода карт, разложенная на столе перед игроком. Мелькает образ Джии, - ее судьба переплелась с моей одним-единственным словом, произнесенным в этой тускло освещенной комнате.

— Конечно, — бормочу я, хотя мои мысли - это какофония стратегии и последствий принятых решений. Сейчас я не могу позволить себе роскошь сомневаться. Я выбрал свою судьбу, и пути назад нет.

Его рука поднимается с раскрытой ладонью - мост между двумя мирами, которые несколько мгновений назад были на грани войны. Я смотрю на него, видя не только руку Энтони Казалетто, но и родословную, которую она представляет, историю, запечатленную в линиях и шрамах на ней.

— Тогда давай закрепим это, — произносит он, его голос рокочет в гробовой тишине комнаты. Воздух между нами сгущается, наполненный напряжением от нового начала - или, возможно, последней главы старой сказки.

Моя рука поднимается сама по себе, притягиваясь к его руке, как будто кто-то дергает за невидимые нити. Это больше, чем встреча плоти с плотью; это сближение прошлого и будущего, данных обещаний и переплетения судеб. Мы пожимаем руки, скрепляя союз. И бремя семьи тяжким грузом ложится на мои плечи вновь.

— Per la famiglia³, — выдыхаю я, слова слетают с моих губ, словно священная клятва.

— Per la famiglia, — повторяет он.