Глава 28

Перед нами вырисовывается склад, его темный силуэт является зловещим напоминанием об опасности, которая ждет нас внутри. Николай осторожно паркует машину, глядя на здание как на врага.

— Амелия, — говорит он тихо, его голос напряжен от беспокойства. — Еще не поздно передумать.

Я смотрю на склад, чувствуя, как мое сердце колотится от волнения. Скорее всего, мы попадем в ловушку, но другого выбора нет.

— Что бы там ни происходило, мы должны войти. Мы нужны Алексу.

— Хорошо, — со вздохом соглашается Николай, явно недовольный моим решением. Он достает телефон и отправляет смс Алексею, хотя я вижу по его глазам, что он не верит, что на другом конце провода Алекс.

— Где они нас ждут? — спрашиваю я, пытаясь сохранять спокойствие.

— У черного входа, — отвечает он, изучая текстовое сообщение.

Когда мы приближаемся к складу, по моей спине пробегает холодок. Тьма удушающая, ее нарушает лишь слабый лунный свет, просачивающийся сквозь рассеянные облака наверху. Вокруг царит жуткая тишина, и каждый шаг зловещим эхом отдается вокруг нас.

— Держись рядом со мной, — шепчет Николай, его рука инстинктивно тянется к пистолету под курткой. Мое оружие кажется тяжелым, постоянное напоминание о том, что это происходит реально и на кону стоят жизни.

В такие моменты я сомневаюсь во всем, что привело меня сюда: в своем выборе, верности и здравомыслии. Но в глубине души я знаю, что делаю это ради Алекса и мизерного шанса на будущее, в котором мы оба сможем избежать извращенного наследия наших семей.

Мы доходим до черного входа и останавливаемся, чтобы осмотреть окрестности. Насколько я могу судить, вокруг никого нет. Но я знаю, что все может измениться в мгновение ока.

— Готова? — спрашивает Николай, не сводя глаз с двери.

— Давай сделаем это, — отвечаю я.

И с этими словами мы вступаем во тьму, готовые вместе встретиться с неизвестным.

Тусклый свет отбрасывает жуткие тени на склад, и я вижу, как глаза Николая сканируют каждый угол, оценивая нашу ситуацию. Я чувствую напряжение, исходящее от него, и мое сердце колотится в предвкушении того, что мы можем увидеть.

Мои глаза привыкают к темноте, осматривая обширное пространство, заполненное штабелями коробок, надвигающиеся тени и слабым звуком гудков, доносящимся сквозь тишину.

— Держись рядом, — шепчет Николай, крепко сжимая мою руку, пока мы идем по лабиринту.

В центре комнаты мы видим импровизированное ограждение из четырех пластиковых стен, полупрозрачная поверхность которых раскрывает лишь неясные формы и фигуры внутри. Характерные сигналы медицинского оборудования становятся все громче, сопровождаясь ровным гулом машин.

— Здесь что-то не так, — шепчу я, мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности. Николай кивает, сжав челюсти и сузив глаза, оценивая ситуацию.

Вокруг ограждения несколько охранников стоят наготове, их лица невозмутимы, а оружие наготове. Однако никто из них не движется к нам и даже не замечает нашего присутствия.

— Амелия, — говорит Николай низким и настойчивым голосом. — Что бы ни случилось, оставайся позади меня. Поняла?

Я киваю, моя решимость перевешивает страх, грозящий поглотить меня.

— Оставьте оружие моим людям и входите, пожалуйста, — зовет голос из-за пластиковых стен, ровный, но нервирующий.

Николай хмурится и шепчет:

— Я не узнаю этот голос.

Крупные мужчины, стоящие у входа в комнату, обыскивают нас с Николаем, отбирают все оружие, а затем отходят в сторону и позволяют нам войти.

Мое сердце колотится, когда мы преодолеваем пластиковый барьер и входим в импровизированный медицинский кабинет — стерильный запах антисептика бьет мне в нос, в то время как над головой мерцают резкие флуоресцентные лампы. В центре на больничной койке лежит мужчина, подключенный к мониторам и аппаратам. Ритмичный писк его жизненных показателей наполняет воздух.

— Отец Алексея, — шепчет Николай, его глаза расширились от шока и растерянности. Я смотрю на него, но мой взгляд быстро переключается на другую фигуру в комнате.

Привязанный к стулу рядом с кроватью, Алекс сидит с заклеенными скотчем губами. Его глаза дикие, умоляющие и яростные одновременно. Синяки и запекшаяся кровь портят его красивое лицо, и мой желудок сжимается от страха и ярости.

— Алекс, — задыхаюсь я, сдерживая слезы. Он борется с невозможностью что-то сказать, отчаяние пронизывает каждую линию его тела.

— Ах, Амелия, — снова говорит незнакомый голос, привлекая наше внимание к его источнику. В стороне стоит мужчина, наблюдая за нами с хищной ухмылкой. Его лицо представляет собой гротескное лоскутное одеяло из шрамов от ожогов, как будто он был сшит из раздробленных фрагментов самого себя.

— Кто ты? — говорю я, и мой голос дрожит, несмотря на мою самую смелую попытку поверить в себя.

— Терпение, — упрекает он, на его губах играет извращенная улыбка. — Всему свое время.

— Отпусти Алекса, — говорю я, не в силах сдержать отчаяние в голосе.

— Ах, но это же не весело? — от смеха этого мужчины в моих венах стынет кровь. — Нет, моя дорогая. Сначала тебе придется сыграть в игру.

— Алекс! — кричу я, мое сердце разрывается при виде его связанного и раненого. Мужчина со шрамом усмехается, насмехаясь над моими страданиями.

— Как трогательно. — выплевывает он, и в его голосе сочится презрение.

Николай прищуривается, изучая лицо мужчины.

— Ты кажешься мне знакомым, — осторожно говорит он. — Но этого не может быть…

— Конечно, может, — зловещим тоном возражает мужчина со шрамом. — Мы играли вместе, когда были детьми, Николай. Ты должен меня помнить.

Глаза Николая расширяются от недоверия, и он задыхается.

— Нет. Это невозможно. Ты мертв.

— Кто он? — шепчу я.

— Сюрприз! Отец прятал меня на этом складе. Я был в коме до десяти лет, а потом, когда каким-то чудом я очнулся, вместо того, чтобы принять меня обратно в семью, он спрятал меня. Последние шестнадцать лет со мной обращались как с заключенным.

— Это невозможно, — задыхается Николай.

Мужчина делает паузу, на его лице расплывается кривая ухмылка.

— Нет, как раз наоборот. На самом деле Лука знал обо мне все. Он навещал меня чаще, чем мой собственный отец.

Я сжимаю кулаки, гнев и страх накатывают на меня, словно неистовые волны.

— Лев, то, что с тобой произошло, ужасно, но Алексей ничего не знал. Он не виноват, — умоляет Николай, и вдруг все становится ясно. Мужчина, стоящий передо мной, — мертвый брат Алекса, только он очень даже жив.

Глаза Льва сужаются, на его губах играет холодная улыбка.

— Алексей никогда не должен был управлять семьей, — говорит он, расхаживая по комнате, как хищник, выслеживающий добычу. — Но отец решил, что лучше оставить меня «мертвым», потому что ему было так стыдно за своего сына со шрамами. — Его взгляд задерживается на Алексе, который извивается на стуле, его глаза пылают гневом. — А ты, Алекс... Настолько высокомерный, ты запретил Луке взять Амелию в качестве платы за ошибки нашей семьи. Все, что мне нужно было сделать, это сидеть сложа руки и ждать, пока эта семья развалится на части сама по себе.

Сердце колотится в груди, кровь хлещет по венам, когда я набираюсь смелости заговорить.

— Мой отец не трогал Луку, — возражаю я дрожащим, но твердым голосом. Мужчина со шрамом обращает свое внимание на меня, и я заставляю себя встретиться с его леденящим взглядом. — Беременность наступила до того, как мать Максима стала жить с Лукой. Она никогда не рассказывала об этом моему отцу.

— Ах, маленькая Амелия, — насмехается он, подходя ближе. — Ты всегда так яростно защищаешь свою драгоценную семью, верно? Но ты многого не знаешь, что происходит за закрытыми дверями.

— Твои извращенные игры ничего не изменят. — говорю я ему едва громче шепота. Его смех эхом разносится по складу. Я стою на своем, глядя на него с таким вызовом, насколько это возможно.

— Смелые слова, Амелия. — мужчина со шрамом ухмыляется. — Но скоро ты поймешь, что храбрость может помочь только до определенного момента.

Я прикусываю губу, заставляя себя сдерживать дальнейшие вспышки гнева. Я уверена, что Лев злится, и спорить с ним будет бесполезно. Вместо этого я сосредотачиваюсь на том, чтобы найти способ безопасно вытащить Алекса отсюда.

Мои мысли мечутся, пока я наблюдаю, как Алекс борется со скотчем, закрывающий рот, и его приглушенные протесты наполняют воздух. Николай, кажется, чувствует мое растущее беспокойство и обращает свое внимание на человека со шрамами, спрашивая:

— Что случилось с твоим отцом?

Лев ухмыляется, его искаженные черты лица искривляются от улыбки.

Гнев, исходящий от Льва, ощутим, когда он ходит взад и вперед, его голос кипит от злости.

— Мой отец обвинил меня в убийстве Луки. Можешь в это поверить? Я не видел его почти год, а потом он появился у моей двери, назвав меня убийцей. Я спросил его, подумал ли он о том, что его драгоценный Алексей мог быть в этом замешан, но он никогда не мог видеть моего брата таким, какой он есть на самом деле. Я решил, что настало время взять под контроль свое право, данное мне при рождении.

— Однако ты оставил его в живых? — спрашивает Николай, глядя на мужчину, устроившегося на больничной койке.

Лев ухмыляется.

— Я отравил его. Но вместо того, чтобы позволить ему умереть, я выбрал более изысканный путь: сохранить ему жизнь, подсоединив к аппаратам, точно так же, как он поступал со мной в течение всего моего детства.

Когда он приближается ко мне, я не могу не вздрогнуть. Его прикосновение к моей щеке холодное и грубое, заставляет меня тосковать по теплу и безопасности в объятиях Алекса.

— Именно тогда меня осенило, — шепчет он, его дыхание обжигает мою кожу. — Лука поступил правильно, запросив Амелию в качестве цены, просто идеальное решение.

— Что это значит? — требую я, отстраняясь от него.