40

Райли

Мал и я долго лежим, обнявшись, в постели в темноте, прежде чем он, наконец, заговаривает.

— С тобой все в порядке? Его голос звучит мрачно. Как будто он беспокоится, что сделал что-то не так.

— Ты не причинил мне боли, если это то, о чем ты спрашиваешь.

— Твое горло...?

— Ты мог бы сжать вдвое сильнее, и я бы этого не почувствовала.

Он облегченно выдыхает. — Игра с дыханием может быть опасной. Нам следовало сначала поговорить об этом. Придумать стоп-слово.

Боже милостивый, когда я слышу, как он произносит —игру с дыханием и —стоп-слово, мое воображение разыгрывает все извращенные сценарии, в которых люди могут участвовать парами, трио или группами.

Я представляю его посреди извивающейся груды обнаженных тел в секс-клубе, богоподобного и блестящего, когда он трахает каждую случайную дырочку в поле зрения, и чувствую, что вот-вот упаду в обморок.

— Вот тебе стоп-слово: у меня нет никакого интереса слушать о твоем прошлом сексуальном опыте. Мысль о том, что ты делаешь то, что мы только что сделали с другой женщиной, вызывает у меня желание вонзить топор войны тебе в грудь и поджечь тебя.

Через мгновение он говорит: —Это слишком длинно для стоп-слова. Трудно запомнить в пылу момента.

Я слышу смех в его тоне, ублюдок.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, слышу, — бормочет он, сжимая меня. —Ты ревнуешь.

— Пфф.

— Отрицай это сколько хочешь, но я ничего не упоминал о своем прошлом. Я просто предположил, что нам нужно поговорить о том, чем мы занимаемся вместе, а потом вдруг ты стал угрожать мне смертью.

Смущенная тем, что он прав, я прячу лицо в изгибе его шеи. Когда он нежно целует мою шею, я шепчу: — Прости.

— Не извиняйся. Я точно знаю, что ты чувствуешь.

— Ты знаешь?

— Почему бы тебе снова не упомянуть о своем белокуром телохранителе и не посмотреть, как я к этому отнесусь?

Это снижает мое раздражение до приемлемой степени. Я прижимаюсь к нему ближе, закрывая глаза. — Нет, спасибо. Но мы можем поговорить о том, что произошло за ужином?

Он оставляет нежные поцелуи на моем горле и вдоль ключицы. — Случилось то, что ты дерзила королю Братвы, и он полюбил тебя за это.

— Ты уверен, что он не передумает позже?

— Я уверен. На этого человека никто не смел даже повышать голос в течение двадцати лет. Он нашел твою гневную речь очень занимательной.

— Хотя я не могу понять, почему он так разозлился на тебя.

Он делает паузу, целуя меня, чтобы задумчиво произнести: — Я тоже.

— Вам запрещено похищать людей?

Он усмехается. Я расцениваю это как "нет".

— О чем вы, ребята, говорили по-русски?

— В основном о бизнесе.

— Он рассказал тебе, как узнал обо мне?

— Нет. Я спросил, тот ли это человек, к которому он отправил меня в Нью-Йорк, чтобы помочь найти Деклана, но он сказал, что нет. Сказал, что это был покойник, его старый друг, который знал всех и вся.

— Мертвый мужчина? Много ли времени он проводит у спиритической доски, разговаривая с духами?

— Я тоже этого не понял, но Пахан сказал, что хочет представить меня ему. Его голос понижается. — Теперь, когда он встретил тебя.

— Я? Какое отношение я имею к чему-либо?

— Я не знаю.

— Все это очень странно.

— Да. Особенно та часть, где он сказал мне взять отпуск.

Я поднимаю голову и смотрю на него. — Отпуск?

— Месяц отпуска, — отвечает он, кивая.

— Он когда-нибудь раньше давал тебе отпуск?

— Никогда.

— Тебе не кажется это странным?

— Кажется.

— И что ты собираешься с этим делать?

Он улыбается. — Возьму месячный отпуск.

Меня охватывает опасный трепет, как будто я стою на краю опасно высокого утеса и смотрю вниз. Стараясь выглядеть беспечной, я спрашиваю: — Куда ты поедешь?

Его улыбка снисходительна. — Посмотри на себя, пытающуюся вести себя невинно. Ты точно знаешь, куда я поеду. Он запечатлевает на моих губах нежнейший из поцелуев. — И с кем.

— В хижину, — шепчу я, целуя его в ответ. —Со мной.

Перекатываясь на меня, он захватывает мой рот в глубоком, горячем поцелуе, при этом обхватывая рукой мое горло. — Да, с тобой, говорит он хриплым голосом. — Моя маленькая болтливая пленнца.

Я обнимаю его за спину, дрожа от удовольствия от ощущения его большого, сильного тела рядом со своим. — Твою мятую серую салфетку кто-то слишком долго оставлял в кармане.

— Мой упрямый боец.

— Твоя бездомная мышь-олень с крошечными, похожими на клыки бивнями.

— Мой мир.

Это сказано шепотом, когда он смотрит глубоко в мои глаза с выражением обожания.

Я сглатываю, мое сердце бьется быстрее. — Могу я теперь кое-что сказать?

— Нет.

— Хотя это очень комплиментарно. Тебе понравится.

— Я уже знаю, детка. Я вижу это в твоих глазах.

— О. Хорошо. Значит, это чувство взаимно?

— Черт возьми, женщина. Заткнись.

Он снова целует меня, давая мне для этого очень вескую причину.

Утром мы возвращаемся в хижину в лесу.

По дороге из аэропорта по изрытой колеями грунтовой дороге я набираюсь смелости и спрашиваю Мала о Пауке. Я надеюсь, что, поскольку мы не в постели, он не разозлится так сильно.

Я ошибаюсь.

Как только я упоминаю его имя, он замирает.

— Он жив.

— Он собирается оставаться таким?

— Нет, если ты продолжишь спрашивать меня о нем.

— Я спрашиваю только потому, что ты мне ничего не рассказываешь. Последнее, что я слышала, это то, что ты накачал его наркотиками и велел покинуть страну, но он этого не сделал.

Он долго молчит. Я не уверена, что он когда-нибудь ответит мне, но потом он это делает, сжав челюсти и глядя прямо в лобовое стекло, пока ведет машину.

— Он все еще в Москве. Вынюхивает все вокруг, как собака.

— Что ты планируешь с ним делать?

— Ничего.

Я изучаю его профиль, но не могу понять, о чем он думает. Это все равно что смотреть на кирпичную стену.

Если бы кирпичная стена хотела что-то разбить, то да.

— Мне жаль, что этот разговор выводит тебя из себя, но я должна быть уверена, что с ним все будет в порядке.

Медленно, четко выговаривая слова, он отвечает: — Почему это так важно для тебя?

— Мал, посмотри на меня.

Вместо этого он сжимает челюсти.

— Да ладно. Всего на секунду.

Он делает преувеличенный вдох, выдыхает, затем смотрит в мою сторону.

Как только наши взгляды встречаются, я тихо говорю: — У меня нет к нему чувств. Никогда не было. Я обещаю тебе. Но он мне нравился, и он был действительно добр ко мне. Я не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое. Понятно?

Он задерживает мой взгляд еще на мгновение, затем снова смотрит в лобовое стекло.

Некоторое время мы едем в тишине. Я позволяю ему обдумать это в голове, не приставая к нему, и, наконец, вознаграждена, когда он неохотно говорит: — Я уже дал понять, что он вне досягаемости. Никто не должен его трогать. Если с ним случится что-то плохое, это будет не наших рук дело.

С облегчением я перебираюсь через сиденье и ныряю под его руку. Прижимаясь к нему, я целую его в щеку и шепчу: — Спасибо, милый.

Он яростно заявляет: — Я ненавижу этого ирландского ублюдка.

— Я знаю.

— Ты тоже должна. Он выстрелил тебя!

— Это был несчастный случай. Я уверена, что он чувствует себя ужасно.

Его ответ — недовольное рычание. Я снова целую его в щеку, и он теснее прижимает меня к себе.

Я решаю оставить свои вопросы о будущем Деклана на потом. В глубине души я все равно уже знаю ответы.

Если бы Мал собирался убить Деклана, он бы уже это сделал.

Мы подходим к домику как раз в тот момент, когда По приземляется на деревянные перила крыльца, нетерпеливо требуя угощения.

Следующие несколько недель — это блаженный сон.

На лугу начинает таять снег. Буйство полевых цветов пробивается из оттаивающей земли. Я совершенствую свои навыки стрельбы по мишеням и учусь стрелять из лука, но только по деревьям. Я даже начинаю работать над книгой, проектом, о котором всегда мечтала, но на который никогда не хватало времени.

Когда Мал спрашивает меня, что это за история, я отвечаю ему, что это о девушке, которая не знает, что она мертва.

— Как в том фильме, — говорит он. —Я вижу мертвецов.

Я улыбаюсь ему. — Нет, это история любви.

— История любви с призраками?

— Продолжай делать такое лицо, и я никогда не позволю тебе это прочитать.

Он хихикает, целует меня и оставляет все как есть.

Мы рано ложимся спать, а спим допоздна, иногда оставаясь в постели весь день. Мы занимаемся любовью на любой поверхности в доме, включая все стены. Я никогда не была так счастлива.

Я обещаю себе, что, когда Малу придется вернуться к работе, я позвоню своей сестре. Я разберусь с — реальной жизнью, но не сейчас.

Впервые я счастлива, целостна и пребываю в полном покое. У меня такое чувство, будто я заблудилась в дикой местности, но теперь меня нашли. Я хочу жить в домике в лесу вечно.

До того дня, когда Мал отправляется в город, чтобы пополнить запасы, и все разваливается на куски.

Я должна была догадаться, что ничто столь прекрасное не может длиться силишком долго.