34

Кейдж

Лежащий на больничной койке, с трубками, торчащими возле носа, с руками обмотанными бинтами, также как и почти вся видимая кожа, включая лицо, чувак выглядит дерьмово.

Я должен был увидеть это своими глазами. Не могу поверить, что этот упрямый маленький ублюдок все еще жив.

— Привет, Диего.

Он смотрит на меня. Его темные глаза на удивление сосредоточены.

Из того, что я слышал, у него практически умер мозг.

Я полагаю, что если тебе на голову упадет горящая деревянная балка, это произойдет с тобой.

Я сажусь рядом с его кроватью и кладу пистолет на тумбочку. Если не считать механического писка кардиомонитора, в комнате тихо. Тихо и темно. Сейчас работают медсестры ночной смены. Как и его телохранители ночной смены, находящиеся за дверью.

Диего молча наблюдал за мной, когда я выпрыгнул из вентиляционного отверстия в потолке после того, как снял решетку. Хотя выражение его лица скрыто бинтами, он, кажется, не удивлен, увидев меня. Он не пошевелил ни единым мускулом и не издал ни звука.

Не похоже, что он может.

Понизив голос, я говорю: — Я слышал, ты ничего не помнишь. Даже своего имени. Это правда?

Ответа нет. Неудивительно.

— Если тебе от этого станет легче, то я этому не рад. Я делаю жест, указывающий на его полную ублюдочность. — Ты мой враг, но я не законченный дикарь. Таким мужчинам, как мы, не подобает так поступать.

Его взгляд не отрывается от моего лица. Я не могу сказать, слушает ли он меня или осознает окружающее так же хорошо, как печеная картошка.

Его потеря памяти избавила меня от многих неприятностей.

Неприятностей самого худшего рода.

Странно, что я не чувствую себя счастливее от этого.

— Как бы то ни было, я не мучил тебя. Конечно, я держал тебя взаперти в клетке несколько недель, но это было только в расчете на то, что ты сломаешься и начнешь говорить. Но ты никогда бы этого не сделал. Должен сказать, я восхищаюсь этим. Человек ничто без своей чести.

Я тяжело вздыхаю, проводя рукой по волосам. — Забавно, Диего, что я потерял вкус к жестким вещам. Я думаю, Малек, возможно, был прав, когда говорил, что женщины делают тебя мягким. Некоторое время назад я бы повесил тебя на стену и потренировался в стрельбе по мишеням на твоем торсе, чтобы получить нужную мне информацию. Теперь, видя тебя таким ...

Я снова вздыхаю. — Это только вгоняет меня в депрессию.

Диего лежит в своей постели, не моргая.

Бедняга. Я лучше миллион раз умру, чем буду жить как цуккини.

Странно, но его молчание тызывает у меня желание продолжить разговор.

— Возможно, тебе будет интересно узнать, что я обставил все так, будто это MS-13 захватил тебя в плен. Я слышал, как их лидер сделал замечание о моей девушке, и, очевидно, этого нельзя было стерпеть. Никто не говорит ни хрена о моем девушке. Он потерял из-за этого голову, — усмехаюсь я. — Единственное, что я скажу об этом придурке Деклане, он не наносит ударов, когда жаждет мести.

— Я знаю, что не имеет смысла то, что я вытащил тебя из пожара на складе. Для меня это тоже не имеет особого смысла. Было бы умнее, если бы я позволил тебе сгореть. Это здание принадлежит оффшорной корпорации, которую невозможно отследить до меня. Мне следовало просто отряхнуть руки и покончить с тобой. Но когда мне позвонил Сергей, мне показалось неправильным оставлять тебя там.

— Кстати, следователи до сих пор не знают, что послужило причиной пожара. Они знают, что это было не электрическое устройство, и это не было самодельное взрывное устройство. Возможно, это было самовозгорание. Ты когда-нибудь слышали об этом феномене? Люди просто загораются без причины?

Я качаю головой. — Мир —чертовски странное место.

— Это было не самовозгорание. Это был я.

Я так поражен тем, что он говорит, что чуть не хватаюсь за пистолет и не стреляю в него.

Вместо этого я пристально смотрю.

Он смотрит в ответ с очень не похожим на цуккини блеском в глазах. — Я разжег костер. Не уверен, что ты это уловил. Решил повторить, раз уж ты тыглядишь немного рассеянным.

Его голос изменился. Скрипучий и грубый, возможно, из-за вдыхания дыма. Если добавить к этому бинты и его внезапное оживление, общий эффект получается жутким.

Я медленно произношу: — У тебя нет амнезии.

— Поздравляю. Ты гений.

Я впечатлен, что у кого-то, кто тыглядит как мешок с раздавленными задницами, все еще есть чувство юмора. Плюс, я все еще пытаюсь понять, что, черт возьми, происходит. Должно быть, поэтому я не останавливаю его и не задаю вопрос вместо этого.

— Как ты разжег огонь?

— С Bic у меня в кармане. Я больше не мог сидеть в этой клетке. Я подумал, что если погибну в пожаре, то, по крайней мере, мне больше не придется слушать твои разговоры. У тебя есть склонность бубнить снова и снова. Я думаю, это потому, что тебе нравится звук собственного голоса. Я не уверен, говорил ли тебе кто-нибудь когда-нибудь это, чувак.

После паузы я говорю: — Не забегай вперед, Диего. Я все еще могу убить тебя.

— Ты не убьешь меня. Я только что услышал твое признание. Тебе было бы слишком плохо.

— Я бы это пережил.

Он игнорирует это. — Кроме того, у меня есть для тебя предложение.

Я смотрю на него с недоверием, он лежит обожженный, в синяках и забинтованный на больничной койке, этот засранец, которого я похитил, посадил в клетку и тытащил из пожара. — У тебя есть предложение для меня.

— Да.

— Ты видишь, что прямо рядом со мной на этом столе лежит пистолет, верно?

— Я вижу его. Используй его, и через пять секунд ты тоже будешь мертв. Мои телохранители отличные стрелки.

— Я тоже.

— И тогда мы все вместе оказались бы в аду. На всю вечность. Разве это не звучит забавно?

После шестидесятисекундного пристального взгляда в пол я говорю: — Я не думал, что кто-то может быть таким раздражающим, как Деклан, но ты превзошел его на милю.

— Вот предложение: я продолжу притворяться, что у меня амнезия, а ты продолжишь притворяться, что ничего не знаешь о том, что со мной случилось.

Когда он не продолжает, я хмурюсь в замешательстве. — Как это может быть предложением? Именно это и так происходило до сих пор.

— Совершенно верно. Мы сохраним статус-кво.

— С какой целью? Чего ты хочешь этим добиться?

— Я просто хочу уйти.

— Тебе придется перевести это для меня. Я не говорю по-идиотски.

Он беспокойно вертит головой на подушке, как будто хочет встряхнуть ее, но не может оторвать. — Послушай. Я думал, что быть боссом было бы здорово. Деньги, власть, киски, все такое. Верно?

— Верно.

— За исключением того, что это было отстойно.

Я прищуриваюсь, глядя на него. Возможно, он все-таки получил какое-то повреждение мозга.

— Проработав всего несколько месяцев на этой работе, я понял, что это не для меня. Все вы, придурки, постоянно ссоритесь, как кучка маленьких сучек. Эй! Ты забрал мои наркотики! Эй! Ты украл мой груз! Эй! Ты вторгся на мою территорию! Это чертовски утомительно. У моей младшей сестры больше ума, чем у всех вас, вместе взятых.

Я не уверен, должен ли я смеяться или пристрелить его.

— Я просто хочу уйти на пенсию. Пусть Деклан разбирается с тобой. Он живет ради этого дерьма.

— Твой чувак Деклан делает гораздо больше, чем просто имеет дело со мной, Диего. Он вляпался во многие дела.

— Да, я знаю. Он думает, что спасает мир. Я имею в виду, я знаю, что это восхитительно, но, насколько я могу судить, это полная трата гребаного времени. Ты убиваешь этого плохого чувака здесь, другой плохой чувак  появляется там. Вся твоя жизнь — день сурка. Какая головная боль.

Я изучаю то, что вижу на его лице. — Итак, ты знаешь, что он шпион.

— Тсс. Я ничего не знаю. Я просто бандит, выросший на улице. Все это дерьмо у меня в голове.

— Почему-то я в этом сомневаюсь.

— Если ты думаешь, что я шпион, подумай еще раз. Кто хочет работать на гребаное правительство? К черту этих парней. Бюрократы хуже всех. Я просто чувак, которого потысили до должности второго плана, которая больше подходит для почтового отделения. Я чувствовал, что меня душат. Слишком много ожиданий, слишком много глаз все время смотрели на меня. Все очень просто: мне нужна моя свобода. Я хочу уйти.

Я немного думаю, затем признаюсь: — Я действительно не знаю, что сказать, Диего. Это, пожалуй, самая странная и глупая вещь, которую я когда-либо слышал.

Если я и оскорбил его, он этого не показывает. Он просто вздыхает.

— Честно, чувак, ты оказал мне услугу. Так что я сделаю тебе одолжение и буду держать рот на замке. Я знаю, если бы все узнали, что это ты инсценировал мою смерть и вообще начал все это дерьмо, у тебя были бы большие проблемы. Я прав?

— Ты не ошибаешься.

— Совершенно верно. Огромные проблемы. Не за что.

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, если бы хотел добиться твоего молчания.

— Да, ты мог бы.

Звучит так, будто его это так или иначе не волнует.

Как ни странно, я верю этому идиоту. Он действительно просто хочет уйти.

— Вот что я тебе скажу. Я подумаю об этом.

Сквозь бинты доносится сухой смешок. — Сделай это. Если я не проснусь, увидимся в аду, чувак.

— Мне потребуется некоторое время, чтобы добраться туда.

— Я подожду тебя.

Он закрывает глаза. Когда становится очевидно, что он либо заснул, либо слишком устал, чтобы продолжать, я поднимаюсь со стула.

Прежде чем я успеваю забраться обратно в вентиляционный канал, Диего останавливает меня, говоря: — Еще кое-что. Твой товарищ, Ставрос. Ему нельзя доверять.

Я поворачиваюсь и смотрю на него сверху вниз. Его глаза все еще закрыты.

— С чего бы мне ему не доверять?

— Давай просто скажем, что он не так предан тебе, как должен быть.

Волосы у меня на затылке встают дыбом. Когда я ничего не говорю, Диего открывает глаза и смотрит на меня.

— Стукачи — это суки, которые заканчивают жизнь в канавах.

— Что, черт возьми, означает эта тарабарщина?

— Это значит, прижми эту маленькую сучку и узнай.

Я фыркаю. — Тебе придется придумать что-нибудь получше.