— Пахан устроил Мика в уличную бригаду наблюдателем за рабочими местами. Это самая низкая должность в Братве, но в течение года он возглавлял свою собственную бригаду. Как я уже говорил, он был умен. Знал, как выходить из сложных ситуаций. Добился того, что стал ценным. Продолжал продвигаться.
— А ты?
— Я тоже стал ценным человеком. Только в моем положении не было возможности двигаться вверх. Я остался там, где начинал, потому что никто не мог сделать для Пахана то, что мог я.
Его голос понижается. — Я оказался чрезвычайно талантлив в том, что заставлял его врагов исчезать.
Он долго молчит, погрузившись куда-то в свои мысли. Затем он медленно вздыхает и продолжает.
— Пахану нравился Мик. Доверял ему. Знал, что смерть его двоюродного брата на самом деле была моей виной, а не Мика, поэтому, когда Мик в конце концов попросил разрешения уехать в Америку, он его получил.
— Почему он хотел уехать в Америку?
— По той же причине, по которой это делают все: возможности. Пахан знал, что Мик амбициозен. Знал, что в конечном итоге он перерастет свое положение здесь. Знал, что многие его солдаты дезертируют, если Мик попытается захватить власть. И я думаю, что он искренне любил Мика. Он не хотел убивать его, если до этого дойдет, поэтому отослал его со своим благословением. Сказал ему, что его долг уплачен.
— Мой долг, однако, никогда не будет выплачен. Я был тем, кто лишил жизни его кузена. Мой долг не будет выплачен, пока я не испущу свой последний вздох, так или иначе.
Я прижимаюсь щекой к его груди. Он обхватывает мою голову одной рукой, а другой медленно поглаживает вверх и вниз по позвоночнику.
— Наши родители были мертвы к тому времени, как Мик уехал в Америку. Погибли в лавине, если ты, черт возьми, можешь в это поверить. Тетя, у которой мы останавливались в Москве, умерла от рака. У ее мужа случился сердечный приступ. Это была вся наша семья, так что мы с Миком были единственными оставшимися Антоновыми.
Он сглатывает. — Затем Мик был убит.
Его голос хриплый от эмоций. У меня под ухом сильно и быстро бьется его сердце.
Я закрываю глаза и сжимаю его в объятиях. Впервые с тех пор, как все это началось, я в ярости на Деклана.
Но это их жизнь, Деклана и Малека обоих.
Убивай или будешь убит. Другого выбора нет.
Это ужасная уловка-22, потому что месть начинает цикл заново. Ты убил моего кузена, теперь твоя жизнь и жизни всех, кого ты любишь, принадлежат мне. Ты убил моего брата, теперь я должен убить тебя.
И, возможно, также взять в заложники члена семьи для пущей убедительности.
И поскольку ты это сделал, теперь я должен мстить, и так далее, и тому подобное.
Этому нет конца. Вероятно, так продолжалось веками. Война, кровь, смерть, месть, начните с самого начала и делайте это снова.
Я шепчу: — Что, если бы был другой способ?
— Другой способ для чего?
— Чтобы покончить с этим. Что, если бы вы могли сделать это без насилия?
Его рука все еще лежит на моей спине. Когда он заговаривает, его голос на удивление тверд.
— Закрытие — это американская идея. Фантазия. Такой вещи не бывает. Когда убивают того, кого ты любишь, этот шрам никогда не заживет.
Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза. — Значит, месть на самом деле не помогает.
— Дело не в мести. Речь идет о возмещении ущерба. Уравновесить чаши весов.
— Значит, ты веришь, что если убьешь Деклана в отместку за Михаила, чаши весов уравновесятся?
— Да.
Мой ответ настолько же мягок, насколько его убедителен. — За исключением того, что ты ошибаешься. Чаши весов не уравновесятся. Потому что ты причинишь боль моей сестре.
— Мне наплевать на твою сестру.
— Но ты заботишься обо мне. А я забочусь о ней. Ты не можешь бросить камень в воду, не вызвав ряби. Все, что ты делаешь, влияет на что-то еще. Кое- кого еще.
Он сердито смотрит на меня. Я знаю, что ступаю на опасно тонкий лед, но это нужно сказать.
— Как ты думаешь, что произойдет в тот день, когда я узнаю, что ты убил Деклана? Думаешь, после этого мы будем вот так лежать здесь? Ты думаешь, между нами ничего не изменится?
Он решительно говорит: — Теперь ты меня шантажируешь.
— Я прошу тебя подумать, нет ли другого выхода.
— Конечно, другого выхода нет!
— Есть.
— Например, что?
— Прощение.
Он смотрит на меня горящими глазами, его челюсть окаменела, все его поведение выражает ярость. Но он контролирует свой голос, когда говорит: — Не будь наивной.
— Не будь снисходительным.
— Райли.
То, как он произносит мое имя, похоже на пощечину. Мои щеки горят, но я не отступаю.
— Ты сказал, что хочешь, чтобы он страдал. Я могу сказать тебе наверняка, что так оно и есть, потому что в меня стреляли. Потому что ты похитил меня. Потому что моя сестра, несмотря на свои недостатки, будет винить себя во всем этом, что, в свою очередь, сделает Деклана несчастным. Гораздо несчастнее, чем если бы ты застрелил его, потому что тогда он освободился бы от своей вины и ее боли.
Он сидит с этим молча, глядя на меня так долго, что мне кажется, я могла бы нанести удар.
Но затем убийца прицеливается и нажимает на курок.
— За исключением того, что нигде на земле ты не хотела бы быть больше, чем здесь, помнишь? Что означает, что мое похищение тебя не было наказанием для кого-либо.
— Они этого не знают.
— Но я знаю.
Он намеренно пытается унизить меня? У меня сжимается горло. Глаза наполняются слезами. Я шепчу: — Мал.
Игнорируя мое огорчение, он говорит: — Я знаю, что если бы Деклан О'Доннелл мог видеть тебя сейчас, он бы не волновался. Твоя сестра тоже. Им не нравится ситуация, очевидно, из-за кого я. Но они бы знали, что ты в безопасности. Они бы знали, что ты была счастлива, разве не так, Райли?
Его тон источает кислоту. Он хочет, чтобы все горело, и, черт возьми, это происходит.
Предоставьте мужчине самому взять что-нибудь красивое и раздавить в кулаке.
Я скатываюсь с его груди, бормоча: — Пошел ты.
Прежде чем я успеваю подняться с кровати, он хватает меня и прижимает к матрасу, придавливая своим весом, прижимая мои руки к голове. Он смотрит мне в глаза, весь в огне и ярости, его тон острый, как лезвие ножа.
— Ты можешь оставить при себе свои фантазии и свое прощение. Я живу в реальном мире. В мире, где действия имеют последствия. И не забывай, что не я это начал.
— Ты мог бы стать тем, кто положит этому конец.
— Он убил моего брата!
— И я получила пулю за тебя. Я могла умереть.
— Ты этого не сделала.
— Нет, потому что ты спас меня. Знаешь почему?
Он рычит: — Не говори этого, черт возьми.
— Потому что ты хороший. Глубоко внутри ты хороший человек.
В его глазах снова тот дикий взгляд, который я видела раньше. Только на этот раз в нем меньше паники и больше ярости.
Меня это не останавливает.
— Смотри на меня сколько хочешь, я знаю, что это правда. Ты заступился за своего брата, когда его домогались. Ты не хотел убивать того парня в баре. Это был несчастный случай. С тех пор ты отрабатывал долг, который никогда не будет выплачен, просто чтобы ваша семья была в безопасности. Ты делал то, что делал все это время, для других людей.
Сквозь стиснутые зубы он говорит: — Прекрати. Разговаривать.
— Ты не убил Паука. Ты не убил меня. Я начинаю думать, что на самом деле ты не хочешь никого убивать, ты просто привык выполнять приказы.
— Ты ни хрена не понимаешь, о чем говоришь.
— Ты мог бы уйти сейчас, не так ли, Мал? Теперь, когда все, кого ты любил, ушли, у тебя больше нет причин продолжать делать то, что ты делаешь для Пахана.
Он кричит: — Нет, я не могу... но я хочу!
Мы лежим нос к носу, тяжело дыша и глядя друг на друга, пока он не берет себя в руки. Затем его голос становится низким и твердым.
— Это моя жизнь. Я такая, какая я есть. Не придумывай красивую ложь, чтобы сказать самой себе. Чтобы тебе стало легче от того, что ты трахнулась с убийцей.
— Я прямо сечас тебя ненавижу.
— Ты должна ненавидеть меня. Я нехороший. Я никогда не буду хорошим. Я однажды сказал тебе, что я худший человек, которого ты когда-либо встречала, и это была правда, малютка. Нравится тебе это или нет, но это была правда.
Он отпускает меня, встает с кровати и голышом направляется к шкафу. Он исчезает, затем быстро появляясь полностью одетым. В одной руке он держит черную сумку, а в другой — свое пальто.
Не сказав больше ни слова и не взглянув в мою сторону, он ушел.