ГЛАВА 18

ЛИЛИЯ

Согласно плану занятий профессора Брамвелла, я должна была ждать возле своего общежития, пока за мной заедет автобус. Без десяти полночь меня охватило беспокойство, потому что, черт возьми, я не хотела опаздывать на занятия этого человека. На грани того, чтобы отказаться от идеи с автобусом и пойти пешком через кампус, я уловила вспышку фар, приближающуюся ко мне. Небольшой маршрутный автобус с фиолетовой подсветкой подкатил к остановке. На боку автобуса черными буквами было написано «Ноктикадия», а ниже «Полуночная лаборатория».

Ноктикадия?

Все это выглядело слишком драматично для профессора Брамвелла, поэтому я предположила, что это, должно быть, что-то организованное студентами или самой академией. Я забралась внутрь, обнаружив около двадцати студентов и Спенсера, который помахал мне рукой с задних рядов.

Подавив внутренний стон, я прошла к сиденью напротив него.

— Я уже начала нервничать, — сказала я, усаживаясь на мягкое сиденье.

— Григгс никогда не опаздывает. — Он наклонил голову в сторону водителя. — Даже когда идет снег. Этот парень всегда доставляет нас вовремя.

— Ты уже посещал этот класс?

— Довольно часто. В прошлом семестре я проходил предварительный курс Брамвелла. Лабораторная была такой же.

— Что такое Ноктикадия? — спросила я, глядя в окно, когда автобус подкатил к остановке для еще двух студентов возле Хемлок Холла.

— Это то, как мы называем Полуночную лабораторию. Игра с Ноктисомой.

— А. Точно. Так почему в полночь?

— В это время паразиты наиболее активны.

Почему-то это имело смысл. Я вспомнила, что во время болезни моей матери она всегда казалась наиболее активной ночью. Бродила в поисках еды или не спала, смотрела телевизор. Однажды я проснулась от того, что она ела сырой гамбургер, и чуть не сошла с ума. Она всегда испытывала странную тягу к еде после того, как мы все ложились спать.

Через две остановки автобус подъехал к Эмерик Холл, где все вышли. Я последовала за группой, которая явно знала, куда идет, вниз по лестнице. Мы спустились на три этажа, пока наконец не оказались у двойных дверей и вошли в комнату с высоким куполообразным потолком и деревянными скамьями, на которых горели свечи. Я никогда раньше не была в лаборатории, освещенной свечами. Ну, там были бунзеновские горелки, конечно, но никаких люстр.

Вдоль стен комнаты стояли книги и банки с образцами, колбы и мензурки, от которых исходило мягкое фиолетовое свечение, исходившее от больших резервуаров, расположенных по всей комнате. На скамейках стояли куполообразные клетки, в которых порхали ярко-фиолетовые бабочки. Несмотря на современные удобства, это место не было похоже ни на одну лабораторию, в которой мне доводилось работать раньше. Оно напоминало мне что-то из фантастического фильма.

— Добро пожаловать в Ноктикадию. — сказал Спенсер, сидя рядом со мной, пока я вникала в необычность всего этого. — Здесь мы изучаем мотылька Соминикс и размножаем Ноктисому.

— Мотылек Соминикс? — Я перевела взгляд обратно на клетки-купола. — Это мотыльки?

— Да. Странные, да? Раньше они были черными. Но когда они заражены Ноктисомой, они становятся фиолетовыми. Они ночные, поэтому спят днем.

— Вот почему занятия в лаборатории проходят так поздно ночью.

— Это, и, как я уже говорил, паразит любит развлекаться, когда заходит солнце.

Очарованная, я направилась к одному из куполов на скамейке, разглядывая мотыльков внутри. Вблизи я смогла разглядеть более толстые, пушистые черты, отличающие мотыльков от бабочек. Фиолетовые крылья практически светились на фоне тонких, похожих на черные прожилки линий. В темноте я едва могла разглядеть детали, и я включила фонарик своего телефона, чтобы рассмотреть получше.

Быстрая рука накрыла его, и я повернулась, чтобы увидеть Спенсера, стоящего рядом со мной.

— Они чувствительны к свету.

Как только он произнес эти слова, я обернулась и увидела светящиеся отражающие глаза мотылька, смотрящие на меня, в то время как он просовывал длинный тонкий отросток, который, как я догадалась, был хоботком, через отверстия сетки. Это напомнило мне о том, как изменились глаза моей матери на последних стадиях ее болезни, и как она почти шипела, когда я включала свет в ее комнате.

— Мне очень жаль. Я не знала.

— Вот почему у нас стоят свечи. Естественный свет свечей и биолюминесцентный свет — это нормально, но все флуоресцентное, ультрафиолетовое, телефонное освещение — это запрещено. Они становятся агрессивными, поэтому с ними трудно справиться.

В углу купола стояло блюдо, на котором лежало то, что выглядело как небольшой кусок стейка.

— Это... мясо?

— Да. Они не очень любят сладкое. Эти ребята любят, чтобы их стейк был мягким и кровавым.

Как и мамины пристрастия. Странно.

Я уставилась вниз на хоботок, гадая, достаточно ли он силен, чтобы прорвать перчатки и кожу.

— Я никогда не слышала о такой особенности у мотыльков.

— Такое случается при заражении. В остальном они обычно довольно послушны.

— Они заражены червями Ноктисома?

— Да. Брамвелл расскажет об этом на лекции, но они — основной хозяин-носитель, как и его маленькие болезненные сверчки. Но не волнуйся. Мы работаем с ними только в перчатках. В любом случае, нас интересует личиночная стадия.

— Ты видел их? Червей?

— Да. Пойдем. — Покачав головой, он подвел меня к аквариуму вдоль стены, который светился ярко-фиолетовым светом. — В воде есть биолюминесцентные бактерии. Это не вредит червям.

Около дюжины длинных, черных, тощих червей корчились на дне аквариума, и у меня отвисла челюсть, когда я наклонилась, чтобы рассмотреть их получше.

Черви. Те самые черви, которых я видела когда они выходили из моей матери.

Настоящие.

Странно, как по-другому они выглядели дома, в аквариуме. Они меньше походили на монстров, которыми я представляла их в своей голове.

Помогите мне!

Мама!

От вспышки воспоминания я вздрогнула и посмотрела в сторону, чтобы увидеть Спенсера, указывающего на что-то.

Я проследила путь его пальца до мотылька, сидящего на дне аквариума. Изредка трепетание его крыльев подсказало мне, что он все еще жив.

— А он не утонет?

— Только самцы. Самки, как правило, погружаются в воду, чтобы отложить яйца. Если яйца откладываются быстро, они доживают до следующего дня.

Нахмурившись, я подошла ближе и стала наблюдать, как из мотылька выходят крошечные гроздья яиц и откладываются на стеклянную поверхность.

— Как только они вылупятся, они проложат свой путь к ягодам на поверхности.

Я подняла взгляд и увидела на поверхности воды маленькие кувшинки, из лепестков которых торчали крошечные ягоды.

— Так личинки рассеиваются, не так ли? Мотыльки едят ягоды.

— Ага. Если только Брамвелл не пролетит и не схватит все зараженные ягоды.

— Для чего?

— Итак, класс, занимайте места, чтобы мы могли начать! — Росс, парень, которого я помнила по лекции профессора Брамвелла, стоял в передней части комнаты, выгружая стопку тетрадей из своей сумки на одну из свободных скамеек, прежде чем раздать их всем.

Я выбрала скамейку в задней части комнаты, откуда было хорошо видно светящийся аквариум и мотылька, порхающего по поверхности воды.

Росс бросил один из журналов на столешницу, и я пролистала страницы, чтобы найти пустые ячейки для дат, описаний и заметок.

— Вы будете записывать все в деталях. — Голос профессора Брамвелла привлек мое внимание к передней части комнаты, где он стоял с властным видом, от которого у меня защекотало в животе.

Я провела рукой по раздражающему ощущению, недовольная своей реакцией.

— Неспособность вносить изменения в ваши журналы приведет к немедленному отчислению. Росс будет руководить лабораторией, поэтому все вопросы должны быть адресованы ему. Не ко мне. — Его глаза нашли меня, задержались на мгновение, прежде чем он обошел стол. — У меня есть отдельные рабочие часы для общих вопросов. Я советую вам записаться на прием заранее, иначе вам будет отказано.

Не говоря больше ни слова, он прошел мимо, его взгляд остановился на мне, когда он проходил мимо. За ним тянулся восхитительный шлейф из смеси кофе и пряного одеколона.

Когда Росс начал свою лекцию, я повернулась и увидела профессора Брамвелла, выходящего через дверь в задней части комнаты.

— Куда ведет эта дверь? — прошептала я Спенсеру, который сидел на скамейке передо мной.

— На этаж подвала. Там находится его исследовательская лаборатория. Морг тоже там. Туда вход запрещен.

— Ты хочешь сказать, что никто никогда не пробирался туда раньше? — Я не могла быть единственной настолько любопытной, чтобы даже подумать о таком.

— Это невозможно. Там стальная дверь, которую он постоянно держит запертой.

— Почему так секретно?

Спенсер усмехнулся через плечо.

— Зависит от того, кого ты спрашиваешь. Теории ходят самые разные. Некоторые считают, что у него там цех Франкенштейна. Реанимирует своих друзей-трупов.

Фыркнув от смеха, я опустила взгляд, когда Росс перевел внимание на меня.

— Другие говорят, что он работает над каким-то секретным правительственным проектом. Никто толком не знает.

— Ты сказал, что он берет личинок с собой?

— Да. Время от времени он хватает несколько ягод и исчезает с ними.

— Интересно. — Значит, он не просто разделывал трупы в подвале. Он также изучал паразита, и мне стало интересно, работает ли он над лекарством от него.

Если да, то мне нужно было стать частью этого процесса. После смерти матери все мои усилия по изучению науки и медицины были направлены на то, чтобы выяснить, что с ней было в те недели перед смертью.

Прошел час, и я все время поглядывала на дверь, ожидая, не вернется ли Брамвелл. Но он не возвращался, только разжигал мое любопытство и отвлекал мои мысли. Оказалось, что наблюдение за мотыльками заняло лишь малую часть времени лаборатории. Большую часть часа мы потратили на приготовлении препаратов, рассматривании фрагментов Ноктисомы через микроскоп и заполнении агаровых пластин. Не самое захватывающее время в моей жизни.