ГЛАВА 42

ЛИЛИЯ

Помещение для трупов представлял собой старый кирпичный туннель с двумя входами. Первая дверь за университетскими воротами, из-за которой мне пришлось бы разбираться с деспотичным сторожем, что сводило к нулю смысл того, чтобы оставаться незамеченной. Или вторая дверь, ведущая в комнату для сжигания, которая была соединена с туннелем для трупов. Ни на одном из входов не было камер. Оба выглядели чертовски жуткими, особенно ночью.

По телу пробежал холодок, когда я шла по открытому пространству, не имея при себе ничего, кроме фонарика телефона. Слева стояли шесть стальных дверей, похожих на старые печи, а под ними — раздвижные двери поменьше, в которых, как я догадалась, хранилось пламя, используемое для сжигания тел. Запах обугленного пепла в воздухе подсказал мне, что одной из них недавно пользовались.

Отбросив эту мысль, я поспешила через комнату к полноразмерной двери, которая вывела меня на полпути к туннелю с трупами — дугообразному кирпичному туннелю, концы которого были окутаны мраком, как в фильме ужасов. Температура внутри туннеля была, наверное, градусов на десять ниже, хрустящий холод пронизывал до костей. Еще несколько метров вперед, и туннель вышел в комнату для вскрытий с кроватями из нержавеющей стали, раковинами, весами, белым кафельным полом и стальной дверью слева, которая вела в холодильник, где хранились трупы студентов медицинского института. По возможности, в комнате было еще холоднее, чем в туннеле, а стерильный запах отбеливателя обжигал мне нос и пересиливал слабый запах формалина.

Я лишь смутно помнила дорогу, основываясь на беглом знакомстве с ней, когда профессор Брамвелл вывел меня оттуда утром. Камера, где я очнулась, находилась в каком-то другом непонятном туннеле, который я, наверное, не смогла бы найти снова, даже если бы попыталась.

Я прошла через комнату для вскрытий к двери лаборатории, где набрала код, который он мне дал, на клавиатуре рядом с ней. Красная лампочка на клавиатуре загорелась зеленым светом, и дверь щелкнула, пропуская меня в открытое пространство с деревянными скамьями и микроскопами, стопками книг и стенами книжных полок. В фонарях и больших светильниках по всему помещению мерцали свечи, а аквариумы, как и в Полуночной лаборатории, излучали мягкое фиолетовое свечение. Я прошла мимо одного из них, в котором на дне корчились десятки червей — гораздо больше, чем в лаборатории наверху.

На рядах полок стояли банки с образцами неопознанных объектов, подвешенных, как я поняла, в формалине. Среди старых, отживших свой век отголосков лаборатории 1800-х годов было несколько современных приборов — два больших стальных холодильника, центрифуга, инкубаторы, весы и вытяжные шкафы. Странное столкновение старого и нового заставило меня задуматься. Конечно, университет мог бы позволить себе оснастить такой важный проект, особенно учитывая экстравагантное торжество, на котором я недавно присутствовала.

Профессор Брамвелл вошел в дверь в другом конце лаборатории, ведущую в его кабинет, в длинном белом халате и с очками на голове. Увидев меня, он остановился. По хмурому выражению его лица можно было предположить, что он не ожидал моего появления.

Я прочистила горло, озорно улыбнулась и помахала рукой.

Ворча про себя, он продолжил идти к одной из скамеек, и когда я шагнула за ним, он указал на дверь, откуда он только что вышел.

— В мой кабинет.

Нервы гудели от страха, я подчинилась его приказу и направилась в его кабинет. Пройдя через дверь, я оказалась в другом небольшом коридоре с тремя закрытыми дверями и одной приоткрытой. В конце коридора мигала табличка «Выход», которая, как я догадалась, вела к лестнице, ведущей в полуночную лабораторию над нами — гораздо более сложную лабораторию.

Осторожными шагами я вошла в скромный по размерам кабинет, где в воздухе витал запах кожи, полированного дерева и старых книг, а также притягательные отголоски его одеколона. Если лаборатория была сердцем его исследований, то эта комната была мозгом, учитывая все медицинские и паразитологические справочники, которые стояли на книжных полках у каждой стены. На журнальном столике были разбросаны зарисовки анатомии человека, когда я проходила мимо него. Мой взгляд привлек изысканный резной письменный стол из вишневого дерева, сверкающий в тусклом свете. За ним в деревянном шкафу стоял старинный проигрыватель с открытой крышкой. А над ним на стене висела табличка с латинской фразой: Mortui vivos docent. Я узнала ее по курсу криминалистики, который изучала два семестра назад.

Мертвые учат живых.

В отличие от кабинета в административном крыле, здесь было больше удобств, что создавало впечатление, что он проводит здесь больше времени: небольшой холодильник, кожаный диван и пуфик с пледом, маленький камин, излучающий уютное тепло, и вешалка, на которой висел зонтик. Как и в лаборатории, в его кабинете находились черепа разных размеров, банки со странными предметами — препарированными органами и костями, насколько я поняла. На подставке стоял человеческий скелет в полный рост. Везде, куда бы я ни посмотрела, идеальными стопками стояли книги. Два микроскопа. Свечи мерцали в больших подсвечниках.

Что-то задело мою лодыжку, и я в панике вскочила на стол профессора Брамвелла. Повернувшись, я увидела, что на меня смотрит золотистыми глазами маленький черный меховой комочек. Я облегченно выдохнула и, хихикая, слезла со стола.

— Привет, — сказала я, опускаясь на колени, чтобы погладить кота. — Какого черта ты делаешь в лаборатории? — Я нахмурилась, как только эти слова вырвались у меня. — Лучше бы ему не ставить на тебе эксперименты. — Кот прижался ко мне, когда я его почесывала, и я улыбнулась, потакая этому любителю внимания. — Странно, он не производит на меня впечатление кошатника.

Шум шагов предупредил меня о его приближении, и я, оставив кота, поспешила к одному из стульев за его столом, опустившись на него как раз перед тем, как он вошел в комнату.

Подойдя к столу, профессор Брамвелл снял лабораторный халат и очки, аккуратно повесил их на вешалку и опустился в кресло. Обтягивающая рубашка, конечно же, не осталась незамеченной, когда он наклонился вперед, опершись локтем о рабочий стол. Мгновение он смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

— Как я понимаю, вы разговаривали с деканом Лэнгмором?

— Да.

— И что вы ему сказали?

Я заерзала на своем сиденье, потому что взгляд этого мужчины был подобен горячим лазерным лучам на моей коже.

— Что вы пытались мне помочь, но я убежала. Униженная тем, что меня стошнило в вашей машине.

— В часовню, я полагаю.

— Да.

— Хорошо. — Откинувшись на спинку стула, он сцепил пальцы домиком, не потрудившись направить свои лазерные лучи куда-либо еще. — Вы будете надевать лабораторный халат каждый раз, когда будете входить в лабораторию. Я позабочусь о том, чтобы они были предоставлены вам в комнате для вскрытий. Перчатки и защитные очки также обязательны.

— Хорошо. Могу я задать вам вопрос?

Хотя он не издал ни звука, по его невозмутимому выражению лица я поняла, что он внутренне застонал.

— Почему эта лаборатория выглядит как что-то из темных веков?

— Образцы, с которыми вы работали в полуночной лаборатории, недавно заразились. Те, что в этой лаборатории, находятся в третичной фазе и, как оказалось, обладают довольно сильной чувствительностью к свету. Мы также будем работать со взрослой Ноктисомой, которая также обладает очень сильным отвращением ко всему, что не является естественным светом.

— Значит, они могут выжить при солнечном свете?

— Могут, хотя они ночные создания и предпочитают ночь. — Его комментарий заставил вспомнить одно наблюдение.

— Моя мать почти не спала по ночам. Как вы думаете, черви повлияли на это?

— Я понятия не имею, что могло вызвать бессонницу у вашей матери, поскольку вы утверждаете, что она не с острова и никогда здесь не была, но да, они могут влиять на циркадные ритмы. Что касается устаревшего состояния лаборатории, то у меня достаточно оборудования в трех других лабораториях, расположенных в этом здании. Я бы предпочел сконцентрировать средства на самом исследовании, а не на ремонте этой конкретной лаборатории. Она соответствует своему назначению.

Определенно, лаборатория меня беспокоит.

— Конечно. Я не хотела проявить неуважение. — Лаборатории наверху, конечно, хорошо оборудованы, просто я не ожидала, что буду работать в склепе. Хотя, наверное, для такого прозвища, как Доктор Смерть, это вполне уместно.

— Вы когда-нибудь работали в лаборатории, не связанной с получением диплома? — спросил он.

— Немного. В лаборатории микологии, когда я только закончила школу. В основном это был просто подсчет спор через микроскоп.

— Тогда, возможно, вы имеете самое элементарное представление о лабораторном этикете и технике безопасности.

Не считая тех случаев, когда мы с коллегой обливали спиртом столешницы, которые в итоге поджигали.

— Конечно.

— Не есть и не пить. Соблюдайте правила гигиены. Не нюхать и не пробовать на вкус. И, ради Бога, не используйте свой рот в качестве пипетки.

— На самом деле никто этого не делает. Правда?

Приподняв бровь, он издал раздраженный звук и потянулся за чашкой с печально известным золотым драконом на этикетке кофейни «Логово дракона», стоявшей на его столе.

— Я также попрошу вас иногда помогать при вскрытии трупов. Есть ли у вас опыт работы с трупами, мисс Веспертин? — Он не сводил глаз с меня, потягивая свой напиток.

— Нет.

— Тогда вы будете выполнять все мои указания без лишних вопросов. Я люблю тишину, когда работаю. Наблюдайте, и вы научитесь.

— Да, сэр.

— Я буду уделять вам по два часа каждый вечер. Вы получите денежную компенсацию, как и просили.