ГЛАВА 10

«Раньше я убивала людей за деньги, но в наши дни это скорее способ выживания»

— Дженнифер Эстеп

ФЕДЕЛЬ

Некоторые люди думают, что нужно быть настоящим испорченным сукиным сыном, чтобы жить так, как живу я. Я вижу, как они ходят с высоко поднятыми головами, разговаривают по мобильным телефонам, притворяясь хорошими людьми. Но правда в том, что это не так. По-настоящему хорошие люди, которых очень трудно найти, не думают, что они хорошие люди. Они верят, что делают то, что сделал бы любой другой. Правда в том, что девяносто процентов из нас прячутся от мира и от своего истинного «я». Мы заставляем себя поступать «правильно», потому что боимся последствий того, что делаем то, что действительно хотим.

Когда-то я был одним из таких людей. Я тоже привык лгать самому себе. Я знал, чем зарабатывал на жизнь мой отец — Джино Одноглазый. Я видел его только по праздникам и на свой день рождения, но я знал, что не хочу быть похожим на него. Каждый раз, когда моя мать смывала кровь с его рубашек, я чувствовал, как во мне нарастает отвращение. Я не хотел быть таким, как он, я не хотел его жизни, и я не хотел тратить свое время, целуя ботинки людей.

А потом он вернулся в инвалидном кресле и сказал мне, что я пойду работать на самого дьявола. Преданность Джино Орландо не знала границ, и я думаю, что старик нравился Орландо. Поэтому, когда Джино потерял ноги, Орландо позволил ему уйти в отставку и доказать свою благодарность, и Джино отказался от меня; я буду работать на его месте, чтобы никто никогда не подумал, что он стал крысой. Мужчина может настучать на своего босса, но настоящий мужчина никогда не отдаст своего единственного сына.

Я ненавидел его за это. Я пытался убежать. Я собрал все свое барахло в сумку, выпрыгнул из окна и побежал по улице, только чтобы найти дочь Орландо, прислонившуюся к старому Шевроле.

— Я сказала своему отцу, что ты хочешь сбежать. — Сказала она, когда Антонио открыл дверь для нее и меня. Выражение его глаз, когда он держал дверь открытой, и его видимый пистолет сказали мне, что у меня не было никакого выбора в этом вопросе.

Мелоди со мной не разговаривала. Вместо этого она откинулась на спинку сиденья, листая ирландско-английский словарь. Я пытался разговорить их, я называл их всеми известными мне словами, но единственным ответом Мелоди было вытащить нож и глубоко вонзить его лезвие в приборную панель. Это быстро заставило меня замолчать.

Когда мы подъехали к их особняку, она установила правило.

— Ты будешь верен моему отцу и мне до конца своей жизни, — сказала она. — Ты будешь убивать за нас, ты будешь сражаться за нас, и ты будешь лгать ради нас. Взамен ты не только станешь очень богатым человеком, но и будешь в гораздо большей безопасности, чем был бы без нас. Твой отец разозлил многих людей, и все они убили бы тебя только для того, чтобы отомстить ему. Убежишь еще раз, и Антонио всадит тебе пулю в затылок. Спокойной ночи. — И с этими словами она вышла из машины и вошла в свой дом, оставив меня в полном недоумении.

— Сколько ей лет? — спросил я Антонио.

— Четырнадцать, — сказал он, покачав головой, и тонкая улыбка заиграла на его губах. — Босс хотел отдать ее в среднюю школу, но боялся, что она съест других учеников, — он рассмеялся. — Пойдем, пора показать новой собаке его клетку. Не хотел бы убивать тебя так скоро. Она не шутит насчет правил.

Она и правда не шутила. За годы, проведенные с ними, я научился понимать свое место. Я стал еще более предан ей. Я не был уверен, почему. У нее просто был способ проникнуть в твою голову и остаться там. Она работала в десять раз усерднее, чем все мы, и никогда ничего не просила взамен. Она просто работала ... больше, чем должна была бы работать любая девушка ее возраста. Ты хотел облегчить ей жизнь. Ты хотел сделать все, что ей было нужно. И, не делая почти ничего, кроме того, что она была холодной, расчетливой и кровожадной, она завоевала нашу преданность. Она была причиной, по которой я сейчас звоню.

— Джино, — сказал я в трубку.

— Федель? Почему...

— У меня нет времени, пап. У меня есть один вопрос, и мне нужно, чтобы ты ответил на него честно. — Я чувствовал ее пристальный взгляд на своем затылке.

— Я не совру, — солгал он в трубку.

Я боролся с желанием закатить глаза.

— Что ты знаешь об Авиеле, жене Орландо?

— Авиела? Почему ты спрашиваешь? Эта женщина мертва уже много лет, — ответил он, снова солгав мне.

Черт возьми, папа.

— Ты что-нибудь знаешь? — снова спросил я.

— Нет, сынок, я не знаю.

С этими словами я повесил трубку.

Мне придется поработать ради правды.

— Ну? — спросила она, сидя позади меня, когда Антонио подъехал к «Луни бин». Она никогда не говаривала без крайней необходимости.

Я встретился взглядом с ее карими глазами в зеркале заднего вида.

— Он лжет, мэм. Он что-то знает, — честно сказал я ей и наблюдал, как она пристально смотрела на меня.

— Могу ли я доверять тебе? — спросила она.

— Да, — потому что я был верен; в топе ценностей моей жизни были Мелоди, Лиам, Бог, затем семья. Это был полный пиздец, но это была просто часть жизни.

МЕЛОДИ

Была ли моя просьба к Феделю слишком большой? Действительно ли он сделает все, что ему нужно, чтобы выполнить свою работу? Время покажет, а прямо сейчас у меня были дела поважнее. Когда я поднялась по лестнице и вошла в каменное строение, которое выглядело так, словно сошло со страниц романа Стивена Кинга.

— Миссис Каллахан, я так счастлив...

— Я хочу встретится с Наташей Брайар, ты можешь поцеловать меня в задницу позже, — сказала я низкорослому доктору, который выглядел так, как будто он сам пациент.

— Вы можете подождать здесь.

— Отведи меня к ней, — я наклонилась к его лицу. — Сейчас же.

Он подскочил, и медсестры позади него отступили назад, когда он открыл мне дверь. Я чувствовала, как Антонио идет рядом со мной. В тот момент, когда двери открылись, все, что я могла слышать, была тарабарщина, смешанная с разными уровнями криков. Это был сумасшедший дом, это уж точно. Все женщины были с вьющимися волосами и бледными лицами, и они, казалось, находились в своих собственных мирах. Некоторые сидели в углу и дрожали, в то время как другие играли руками или разговаривали сами с собой.

— Туфли! — внезапно закричала женщина, пытаясь дотянуться до меня. Антонио схватил ее, хотя я сомневаюсь, что она заметила. — Туфли! Мне нужны туфли! Красные Туфли! Я хочу красные туфельки!

— Что хорошего в туфлях без ног? — я предупредила ее перед тем, как доктор велел двум медсестрам увести ее.

— Однажды я встречался с цыпочкой, похожей на нее, — заявил Антонио. — На самом деле, я думаю, что это вполне могла быть она.

— Я сожалею об этом, миссис Каллахан, — сказал доктор. — Я стараюсь выпускать их из комнат, чтобы они могли пообщаться и не чувствовали себя животными в клетке. Поверьте мне, вы совершенно...

— Ты пытаешься мне подкупить, доктор? — спросила я.

— Нет, мэм...

— Тогда прекрати тратить мое время, — прошипела я сквозь зубы, заставляя его уронить ключи. Он быстро схватил их, прежде чем броситься по коридору.

Ее «комната», больше похожая на камеру, была последней дверью слева. Через маленькое окошко я могла видеть, что ее светлые волосы рассыпались по всему полу, когда она сидела в углу. Каждый раз, когда она зачесывала прядь назад, казалось, что она отваливается, заставляя ее всхлипывать… это отчасти напомнило мне Орландо.

— Мисс Брайар, к вам пришла миссис Каллахан, — в тот момент, когда он сказал, что это я, она встала и еще сильнее вжалась в стену.

— Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, нет. НЕТ! — закричала она, прежде чем заплакать.

Доктор повернулся к медсестрам, но это не помогло.

— Открой дверь, — потребовала я. Прежде чем он успел возразить, Антонио взял ключи и сам открыл дверь.

— НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ! — взвыла Наташа, сворачиваясь в клубок.

— Нет, нет, нет.

— О, заткнись, — огрызнулась я, поднимая ее с земли. Ее глаза были широко раскрыты, и она была покрыта грязью и засохшей кровью — одному Богу известно, от чего или откуда. Она выглядела как законченная дикарка, и, черт возьми, от нее так же пахло.

— Это твой счастливый день. Я пришла, чтобы спасти тебя.

— Нет, — снова сказала она. — Ты не знаешь, как спасать. Бог спасает. Дьявол разрушает.

— Хорошо, что я ни то, ни другое. Но я могу сделать и то, и другое. А теперь, ты хочешь уйти или предпочитаешь остаться здесь с добрым доктором? — Я не дала ей времени подумать, прежде чем подтолкнуть ее к Антонио.

— Вы не можете просто забрать ее! — Крикнул доктор, когда мы выходили.

— Кто меня остановит? — Крикнула я, уходя. — Берегись, доктор. Мне гораздо больше нравится разрушать вещи, чем спасать их.

Как только мы вышли, Нил и Монте остановились в машине позади Феделя. Подойдя к ней, Монте воткнул иглу ей в руку.

— Что ты делаешь? Остановись, пожалуйста, остановись, — закричала Наташа, заставляя меня сделать глубокий вдох.

— Мы очищаем твой организм от любых лекарств, которые тебе, возможно, давали. Так что перестань сопротивляться, — ответила я, ожидая, пока Монте закончит, а Федель придерживал для нас дверь.

Нил передал мне бургер и молочный коктейль, прежде чем помочь Наташе сесть в машину. Только когда она села, я залезла в машину и протянула ей еду. Она посмотрела на нее, прежде чем уставиться на меня.

— Я бы не пошла на все это только для того, чтобы отравить тебя. — Я откинулась на сиденье, отправляя сообщение Лиаму о том, что мы возвращаемся. С Антонио за рулем мы будем через два часа.

Она ничего не сказала. Вместо этого она набила себе рот едой так быстро и жестоко, как только могла. Облизав руки и губы, Федель повернулся к ней, что заставило ее замедлиться и замереть.

— Тебе что-нибудь нужно, Федель? — Я посмотрела на него, заставляя встретиться со мной взглядом.

— Нет, мэм, — сказал он, снова поворачиваясь.

Я протянула ей салфетку, и она задумалась, но все равно продолжала есть в размеренном темпе, внимательно наблюдая за мной.