ГЛАВА 17

«Я думал, мы празднуем то, что мы богаче и умнее всех остальных!»

— Скотт Линч

ЛИАМ

Перед началом оперы я повел свою прекрасную жену послушать ее симфонию, озаглавленную просто «Симфония для Мелоди». Мы сидели одни в нашей частной ложе, поскольку оперный театр был закрыт для всех остальных. Пьеса началась громко, затем перешла в мягкую, почти ломаную мелодию и вернулась с еще более сильным завершением... совсем как этапы нашей совместной жизни.

Она ничего не сказала на протяжении всего произведения, но открыто держала меня за руку, когда мы вошли в галерею. Должен был состояться праздник перед оперой, который устраивали для всех, у кого были билеты в оперу, и вскоре стало казаться, что на нем собрались самые влиятельные люди Вашингтона. Весь верхний этаж здания представлял собой всего лишь один большой бальный зал, и казалось, что Мел и я были главной достопримечательностью.

Если бы я знал, что так будет, я бы позаботился о том, чтобы наш вход был незаметен. На самом деле я даже не хотел быть здесь; я всего лишь хотел немного побыть с ней наедине. Вместо этого нам придется всю ночь притворяться перед этими людьми.

— Мистер Каллахан, самое время вам переехать в Вашингтон, — заявил сенатор Эндрю Келли от штата Техас. Он работал с «биг ойл» и еще каким-то дерьмом, о котором постоянно болтал.

— Я не знал, что я здесь желанный гость.

— Мистер Каллахан, мы все знаем, что если бы не ваши щедрые пожертвования президенту Коулмену, его бы не было на большом посту, — ответил сенатор Джеффри Боксер от Северной Каролины, и я поборол желание закатить глаза.

— Щедрые пожертвования? Понятия не имею, что вы имеете в виду. В конце концов, разве не в этом цель существования комитета политических действий? — Я подмигнул, и они все засмеялись, когда ели у меня с ладони, хотя я кормил их всяким дерьмом.

— Ну, вы должны знать, если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, мы можем что-нибудь придумать. Мы знаем, что ваш бизнес по производству марихуаны добивается значительного прогресса, но все еще необходимо преодолеть некоторые бюрократические преграды, чтобы сдвинуть ваши предприятия с мертвой точки, — заявил сенатор Келли, выпятив свою толстую грудь.

Я поднял бровь, глядя на него.

— Я не уверен, что ваши избиратели одобряют мои новые деловые начинания.

Боксер фыркнул, закатив глаза и оглядев большой бальный зал.

— Мы с вами оба знаем, что все создатели королей здесь. Мы можем притворяться, что демократия действительно означает то, чего хочет народ, но речь идет о выживании, о триумфе. И ни один человек не воплощает это в такой степени, как вы.

Политики были другой породой безжалостных, более грязные люди.

— Вы совершенно правы, сенатор, но прежде чем я отдам свою душу, я должен поговорить со своей прекрасной женой, — ответил я, и все они еще раз рассмеялись, прежде чем повернуться к женщинам, которые общались с моей женой.

Было поразительно, насколько хорошо она смогла вписаться в общество степфордских жен этих мужчин; пила шампанское и, вероятно, говорила только о том, сколько денег их мужей они могли бы потратить.

— Могу ли я сказать, что у вас великолепная жена, мистер Каллахан, — добавил сенатор Келли, нахмурив брови, как подонок, которым он и был.

Нет, ты не можешь.

— Мне действительно повезло.

— Президент награждает вас обоих в эту пятницу, не так ли? — Спросил сенатор Боксер.

— Очевидно, за арест дают медаль, — пошутил я, и все снова рассмеялись. Неудивительно, что у этих людей было большое эго, они все смеялись друг с другом, что бы ни говорилось.

— О, не будьте таким скромным, мистер Каллахан, — раздался ровный и пожилой голос, когда человек, которого я ненавидел больше, чем самого дьявола, вышел вперед.

От его волос цвета соли с перцем до морщинистого лица и гордой осанки — все это было облачено в черно-белый дизайнерский костюм…Я ненавидел в нем все.

— Авиан, вы спустились с горы Олимп? Как жизнь среди нас, простых смертных? — Спросил сенатор Келли, отвесив ему короткий поклон. Я забыл, что для остального мира он был просто известен как Авиан Доерс, а не Иван ДеРоса. Паутина лжи, окружающая этого человека, имела глубокие корни.

— Забавно, как всегда, Эндрю. — Он улыбнулся и посмотрел на меня, протягивая мне руку для пожатия. — Мистер Каллахан, приятно наконец-то познакомиться с вами.

Я крепко пожал ему руку.

— Конечно, мистер Доерс. Кто бы мог подумать, что вы окажетесь поклонником оперы.

— Это моя большая страсть, — заявил он с блеском в глазах.

— Джентльмен, надеюсь, я не помешала. — Мел подошла сзади змеи. Даже с улыбкой на ее лице я мог видеть огонь, горевший в ее глазах, когда она смотрела на него.

Он повернулся и пропустил ее в круг.

— Джентльмены? Миссис Каллахан, вы, должно быть, ошибаетесь; в наших телах нет ни капли нежности⁴.

— Ай, Авиан, мы прямо здесь. Не нужно пугать леди, — сказал сенатор Боксер и засмеялся, совершенно не понимая, какая битва здесь разыгрывается.

Мел только улыбнулась.

— Меня нелегко напугать, сенатор. Вы не возражаете, если я украду своего мужа?

— На самом деле, миссис Каллахан, я умираю от желания потанцевать с вами. Можно? — спросил Авиан.

Глаза Мел метнулись ко мне, прежде чем она протянула руку. Мне это не понравилось, но она убьет меня, если я остановлю её. Как будто дьявол мог прочитать мои мысли, он повернулся ко мне.

— Вы не возражаете, не так ли, мистер Каллахан? Я в курсе, что это ваша годовщина.

Ублюдок.

— Конечно, нет, у меня впереди целая жизнь с ней. Я уверен, что смогу справиться три минуты. Но на вашем месте я бы следил за ногами, ее каблуки просто убийственны. — Я притворился, что шучу, и мне удалось вызвать еще несколько смешков вокруг меня.

— Я не так плоха, какой он меня описывает, — ответила она, держа его за руку. Я не уверен, почувствовал ли я себя лучше или хуже, узнав, что он на самом деле ее дедушка.

— Тогда хорошо, что я веду, — заявил Авиан, выводя ее на танцпол, и я инстинктивно оглядела зал. Конечно, повсюду были агенты секретной службы. Мне хотелось свернуть ему шею прямо у него на теле, но я ничего не мог сделать, кроме как наблюдать со стороны. Если он сделает хотя бы одно неверное движение, я убью его. Я был не против вернуться в тюрьму, если это означало, что он окажется на глубине шести футов. Но я уверен, что Мел надерет мне задницу.

— Похоже, у вас появился конкурент, — попытался пошутить сенатор Келли, ткнув меня локтем в плечо.

— Ни капельки, — сказал я им. — Я всегда выигрываю у джентльменов. Даже если кажется, что я проигрываю, я выигрываю.

— И как это работает? — Они рассмеялись.

Если вам приходится спрашивать, значит, у вас нет способности понять.

МЕЛОДИ

Я вздрогнула от его прикосновения, и не в хорошем смысле.

— Как к тебе обращаться… Авиан, Иван или дедушку? — Я усмехнулась, стараясь держаться как можно дальше от него, не выглядя при этом странно.

Он нахмурился с абсолютным отвращением.

— Что угодно, только не дедушка. Я еще не так стар.

— Ты можешь красить волосы сколько угодно, но морщины тебе не скрыть, — сказала я с такой фальшивой улыбкой, что это выглядело жалко.

Он рассмеялся.

— Ты забавнее, чем я думал. Я уверен, что эту черту характера ты унаследовала от своего неосмотрительного отца.

Мне хотелось врезать каблуком ему в голень, но я знала, что это было то, чего он хотел; вывести меня из себя.

— Я уверена, что чувства юмора твоей дочери было лучше, чем ты о нем думал. Но опять же, ты извратил ее разум, пока она не стала настолько неуравновешенной, что прибегла к похищению меня для моей собственной защиты.

— Она всегда была немного не в себе. Я уверен, что твой отец, запиравший ее на долгие годы, чтобы она заботилась о тебе, ничуть не улучшил ситуацию, — сказал он равнодушно.

— Мой отец уже мертв, Авиан, ты можешь прекратить пытаться убить его, — огрызнулась я, больше всего на свете желая покончить с ним сейчас.

Он развернул меня, а когда вернул обратно, покачал головой.

— Пока ты жива, единственное, любимое дитя своего отца, он все еще жив.

— Во мне столько же его крови, сколько и твоей. Ты просто слишком высокомерен и хладнокровен, чтобы понять это. Я хочу убить тебя прямо здесь.

— Мы оба знаем, почему ты этого не сделаешь; потому что тебе или мне нужно будет исчезнуть. И когда я убью тебя, не будет ничего, что связывало бы убийство со мной, так что я смогу вернуться в то время, когда ты не была такой занозой в моей заднице, — сказал он.

Он был прав, но он ни хрена не знал обо мне.

— Допустим, ты выиграешь, и что ты победишь Лиама и меня, что никогда не случится, что с тобой тогда будет? У тебя не будет семьи, ничего. Ты просто умрешь.

Он засмеялся, и эта его ухмылка свела меня с ума.

— Кому нужна семья, когда у тебя есть весь мир? Ты такая слабая, такая безрассудная. Авиела говорила о тебе, как о силе, с которой нужно считаться, но теперь я знаю, что она была столь же глупа, сколь и безумна. Семья ничего не значит. Оглянись вокруг, все они, все до единого, относятся ко мне с величайшим уважением. Когда я умру, это будет не от ваших крошечных рук. Мир будет оплакивать мою кончину. Люди будут приезжать отовсюду, чтобы говорить обо мне так, как ни одна семья никогда не смогла бы. В отличие от тебя и твоего придурка мужа, я правлю, не пачкая рук.

На этот раз я рассмеялась.

— Не пачкая рук? Правда? Эти люди тебя не знают. Ты говоришь, что я безрассудна? В тот момент, когда мы убили Аро, ты мог бы уйти.

— Вот уравновешенная маленькая девочка, — отрезал он, и его тусклые карие глаза заострились. — Мы никогда не уберем наркотики с улиц, но не будет одной семьи, которая будет контролировать все. Икар подлетел слишком близко к солнцу и погиб, не совершайте ту же ошибку. Забирай свою драгоценную семью и исчезни. Я даже позволю тебе сохранить все твое богатство.

— Я лгунья, Авиан, а это значит, что другого лжеца я могу распознать за милю. Ты можешь взять свою недоделанную сделку и засунуть ее себе в задницу, потому что, даже если бы я была слепа, нема, глуха и задыхалась на смертном одре, я бы все равно сказала тебе идти в жопу.