27 ДЕКЛАН

— Ты что, с ума сошел?

— Нет.

— Да, так. Ты, черт возьми, рехнулся. Она, черт возьми, гражданское лицо!

— Я знаю, кто она такая. Не ори так. Ты слишком сильно привлекаешь внимание.

Мама-футболистка, загружающая своих детей в микроавтобус, припаркованный рядом с нами, бросает на меня еще один косой взгляд. Она бросает взгляд на Грейсона на переднем сиденье, татуированные руки которого крепко сжимают руль, и говорит своей дочери с косичками поторопиться и сесть в машину.

Она, наверное, думает, что мы педофилы. Реальность еще хуже.

В течение последних десяти лет каждую неделю в один и тот же день в одно и то же время мы с Грейсоном встречались где-нибудь в городе в его машине. Сегодня наша встреча состоялась на стоянке на третьем этаже гаража рядом с кинокомплексом.

Грейсон всегда ездит на бежевом «шевроле импала» старой модели. Я всегда сажусь сзади, а он садится спереди. Он никогда не поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда забираюсь в машину. Я никогда не прощаюсь, когда ухожу.

Иногда у меня возникает гнетущая мысль, что мы все равно будем делать то же самое, когда станем стариками, через тридцать лет.

Но сомневаюсь, что проживу еще два года. Та жизнь, которую я веду, не предполагает смерть от старости.

Хотя именно так я думал более двадцати лет назад, когда только начинал, когда с Грейсоном в моей жизни был седой старый куратор по имени Говард, который обычно рассказывал бессвязные бессмысленные анекдоты об Олимпийских играх восемьдесят четвертого года. Он умер от цирроза печени.

Отличный способ уйти. Услышь я такой диагноз, наверное, пустил бы себе пулю в лоб.

Более тихим, более сдержанным тоном Грейсон говорит:

— Я бы никогда не одобрил идею забрать ее с собой, но ты мне не говорил.

— Это была идея Диего. Он не сказал тебе, потому что знал, что ты бы этого не одобрил. Я согласился с этим решением.

— Отлично. Значит, теперь ты тоже стал изгоем?

— О, только не надо драматизировать. Вашего разрешения не требуется.

— Но, насколько мне известно, как раз требуется. Ты должен держать меня в курсе, Дек.

— Я не обязан ничего делать, Грей. Что ты и сам прекрасно знаешь. — Он смотрит на меня в зеркало заднего вида, его темные глаза становятся еще темнее от ярости.

Наш темперамент - одна из немногих вещей, которые нас с ним объединяют. Он еще более склонен к вспышкам гнева, чем я.

Единственный сын патрульного в третьем поколении, он всегда знал, что пойдет в правоохранительные органы. Это семейный бизнес. Но я подозреваю, что он жалеет, что не пошел по стопам своего отца и не поступил на службу в полицию Бостона, а выбрал ФБР, ведь тогда ему не пришлось бы иметь дело со мной.

Я – причина, почему он постареет раньше времени.

— Итак, каков наш план? Ты допросишь ее, а потом отправишь обратно к Казимиру? И как ты думаешь, что с ней случится, когда он узнает, что ее расспрашивали о нем? Потому что я могу гарантировать тебе, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я никуда ее не отправлю. Она собирается остаться со мной.

В его молчании слышится недоверие. В зеркале заднего вида я вижу, как Грей моргает, пытаясь решить, правильно ли он меня расслышал.

— Ты делаешь эту бедную девушку своей рабыней?

Это слово вызывает в воображении образы обнаженной Слоан, стоящей на коленях в наручниках с твердым членом во рту. Жар разливается у меня в паху. Я делаю мысленную заметку воспроизвести эту фантазию дома, сегодня вечером.

Я мягко говорю:

— Какого очаровательного мнения ты обо мне, оказывается.

— Я знаю тебя. Мое мнение основано на голых фактах.

— Тогда ты, наверное, будешь разочарован, услышав, что я не превращу ее в рабыню. Просто делаю ее своей. Точка.

Грей снова моргает. Он так сбит с толку, как будто я говорю по-португальски.

— Под каким углом? — интересуется он.

— Здесь нет никакого угла.

— Всегда есть какой-то угол зрения. У тебя нет подруг. У тебя нет личной жизни. У тебя есть только работа, о которой ты всегда мечтал. Вот почему у тебя это так хорошо получается. Ты ничем не обременен. Невозмутимый. Одиночка.

— Люди могут меняться.

— Это что, гребаная шутка? Ты что, издеваешься надо мной прямо сейчас?

Я говорю сквозь стиснутые зубы:

— Это становится утомительным. Прислушайся к словам, слетающим с моих губ. Я оставлю ее у себя. Она - моя. Внесите это в реестр, распространите информацию и привлеките всех к работе.

— Эй, эй, эй. Подожди секунду. Ты хочешь сказать, что хочешь сделать ее своим активом?

— Потенциально. У нее определенно есть то, что для этого нужно.

Грей - полное недоверие.

— Ты готов раскрыть свое прикрытие ради девки с классным задом?

— Еще раз назовешь ее так, и умрешь на счет десять.

Мы смотрим друг на друга, в зеркале отражаются две пары сердитых глаз. Голубых и карих... двух чертовски упрямых парней.

После напряженного момента Грей говорит:

— Это первый раз, когда ты мне угрожаешь.

— И если ты снова проявишь к ней неуважение, за угрозой последует пуля.

Он недоверчиво качает головой.

— Господи иисусе. Я бы спросил тебя, выложена ли ее киска золотом, но я не хочу схлопотать пулю.

Я рычу:

— Твое заявление максимально близко приблизило тебя к возможному прохождению по туннелю света.

Грей поднимает руки вверх, сдаваясь.

— Отлично. Сдаюсь. Но, возможно, тебе стоило бы потратить минутку на то, чтобы подумать, чего бы она хотела. Потому что я могу гарантировать тебе, черт возьми, что если бы я мог вернуться в прошлое и выбрать, браться за эту работу или нет, я бы за нее не взялся.

— Я тоже тебя люблю.

Грей бормочет:

— Хватит дергать меня за яйца, чувак.

— У тебя есть список?

Грейсон роется в кармане рубашки. Он питает слабость к рубашкам в красно-черную клетку. Я думаю, он воображает, что они делают его похожим на лесоруба. Хотя у него действительно мускулистые предплечья и широкая спина человека, зарабатывающего на жизнь каждодневным маханием топорища, я должен отдать ему должное.

Не оборачиваясь, он протягивает через плечо сложенный листок бумаги.

— Постарайся не привлекать к себе внимания. Я не могу объяснить, откуда взялась такая гора трупов.

— Ты знаешь, что именно так я и поступлю.

Он усмехается.

— Знаю, что ты сделаешь все, что, черт возьми, захочешь, вот что я знаю.

Что-то в его тоне заставляет меня остановиться и посмотреть на Грейсона повнимательнее.

Ему нужно подстричься. И побриться. Раньше он никогда не отличался особой аккуратностью, но теперь выглядит так, словно целый месяц спал на чьем-то диване. И эта его борода вышла за пределы территории лесоруба, превращая его в подобие асоциального горца, который стреляет в медведей ради забавы.

— Как поживает твоя жена, Грей?

Его потрясенный взгляд пересекается с моим в зеркале.

— Вообще-то ты задаешь мне личный вопрос.

— Твой дерьмометр на тридцать процентов выше, чем обычно. Дома все в порядке?

Грей хмурится.

— Почему это должны быть проблемы дома?

— Потому что я умнее тебя. Что случилось?

Он выглядывает в окно и тяжело выдыхает через ноздри.

— Она бросила меня ради своего гребаного тренера по теннису.

— Мне жаль это слышать. Тебе бы хотелось, чтобы я убил его?

— Господи. Не искушай меня.

— Мое предложение в силе. Подумай об этом.

— Ни в коем случае.

Грей делает паузу.

— Если только я не передумаю. Чего я не сделаю.

— Понятно. Но когда ты придешь в себя, просто напиши мне его имя и адрес, и я позабочусь об этом.

Он, кажется, тронут.

— Спасибо тебе, Деклан. Это самая милая и самая ебанутая вещь, которую мне когда-либо говорили. Это почти компенсирует то, что ты угрожал убить меня за оскорбление твоей новой девушки несколько минут назад.

— Не упоминай об этом.

Я открываю дверь и выхожу. Направляясь к лифтам, я звоню Кирану. Он берет трубку после второго гудка.

— Привет, босс.

— Посылка уже пришла? — интересуюсь я.

— Ага.

— Ты сам заговорил об этом?

— Ага. Она открыла дверь в одной из этих обтягивающих штучек для тренировок. Как купальник на все тело, только без середины. У меня чуть не случился чертов инфаркт.

Я стискиваю зубы, раздражаясь при мысли о том, что Киран увидел Слоан в одежде для йоги. Хотя, зная ее, можно было предположить, что она, вероятно, проделывала все свои нелепые наклоны и растяжки прямо перед окнами спальни, чтобы их видел весь Бостон.

— Какой она тебе показалась?

— Что ты имеешь в виду, босс?

— Я имею в виду, казалась ли она счастливой? Грустной? Какое у нее было настроение?

Я слышу в его голосе заминку, как будто он пожимает плечами.

— Как обычно. Чудо-женщина знакомится с Люси Рикардо.

— Люси Рикардо?

— Чокнутая жена из того старого черно-белого ситкома по телевизору «Я люблю, Люси».

Я не расскажу Слоан, что он это сказал. Она восприняла бы это как огромный комплимент и сделала бы Кирана своим верным помощником.

Я забыл. Она уже это сделала.

— Вернусь через несколько часов. Нужно уладить кое-какие дела перед переездом.

— Принято. В новой берлоге все готово. Ничего, если я съем этот кекс, который испекла мне малышка? Я подумал, что сначала мне лучше посоветоваться с вами.

— Она испекла тебе кексы?

— Ага. Для меня и Паука. Понятия не имею, что в них, но они ужасно зеленые и бугристые. Похоже, она схватила пригоршню земли и вываляла ее в траве.

Если бы я знал, что Слоан пойдет прямиком на кухню и начнет готовить то дерьмо, которое ест, когда я оставил дверь спальни незапертой сегодня утром, я бы вместо этого запер ее в спальне на два засова.

— Звучит очень мужественно.

— Похоже, что так оно и есть. Но она сказала, что в нем много грубых волокон и мне это пойдет на пользу, так что я чувствую, что должен попробовать.

Грубые волокна. Боже. Улыбаясь, я говорю:

— Да, ты можешь их попробовать. Только не приползай ко мне с воем, когда тебе придется извергнуть свои кишки на фаянсовый трон.

Я вешаю трубку, спускаюсь на лифте на два этажа вниз и сажусь в «эскалейд», который припаркован рядом с задним выходом из гаража. Я еду через весь город к Старой Северной церкви, месту, где фонари, развешанные на колокольне, оповестили бостонских патриотов о том, что британцы прибывают морем в начале Американской революции. Я паркуюсь на стоянке и захожу внутрь через маленькую дверь в боковой часовне, затем иду по нефу, минуя ряд за рядом пустых скамей, пока не добираюсь до исповедальни.