Я открываю дверь и сажусь на узкую скамью, закрывая за собой дверь.

— Благослови меня, отче, ибо я согрешил. Прошло очень много времени с момента моей последней исповеди.

Из-за резной деревянной перегородки слева от меня доносится раздраженный вздох.

— Ради всего святого, парень. Тебе не обязательно высмеивать святое причастие.

Как и у меня, у отца О'Тула все еще сохранился ирландский акцент с тех пор, как он впервые ступил на бостонскую землю десятилетия назад. Некоторые вещи искореняются с трудом.

— Как поживаете, падре?

— Не надо мне этого дерьма про падре, — сердито говорит он. — Для тебя я все еще отец О'Тул, парень, каким бы высоким и могущественным ты себя ни воображал. И я такой же, каким был, когда ты спрашивал в прошлый раз. Грешник, живущий на время, отмеренное ему по милости другого.

— Разве не все мы такие?

— Некоторые из нас больше, чем другие. Но мы есть те, кто мы есть.

Я улыбаюсь суровому тону его голоса.

— Ага. Тогда есть я. Все еще читаешь молитву о моем спасении каждую ночь?

Отец фыркает.

— Этот корабль отчалил много лет назад, сынок, и мы оба это знаем. Единственные О'Доннеллы, за которых я сейчас молюсь, - это твои мама и папа, да благословит Господь их души. — Он делает паузу. Понижает голос на октаву. — Знаешь, старушка ужасно гордилась бы тобой. Даже если ты проклят навечно из-за всей пролитой тобой крови.

— Обязательно нужно было добавить ложку дегтя?

— Я - священник. Виновные грешники входят в состав территории.

— Я всегда хотел спросить. Почему я должен быть проклят, если единственные люди, которых убиваю, - само зло? Если подумать, то на это можно смотреть как на государственную услугу.

— Ах. Неприкрытое эго, вот что это такое. Богу не нужна рука помощи, отправляющая Его правосудие, парень.

— Я не согласен.

— Конечно, ты не согласен. Что у тебя есть для меня сегодня?

— Имя. Мне нужно, чтобы ты передал его дальше.

— С кем?

— С кем бы ты ни связался в русской православной церкви.

— Ах. Опять эти русские. Чертовы коммунисты.

— В наши дни они больше капиталисты, чем коммунисты.

— Как его зовут? — спрашивает он.

— Михаил Антонов.

Отец задумывается и замолкает.

— Почему оно звучит знакомо?

— Он - глава местной братвы.

Тишина. После того, как до него доходит, что я задумал, он предупреждает:

— Это большой кусок, который нужно прожевать, парень.

— Ага.

— Это привлечет много внимания.

— Вот именно.

— И это будет дорого стоить.

— Так всегда бывает. — Я открываю дверь в исповедальню. — Спасибо тебе, отец.

— Оставь свое пожертвование в обычном месте, сынок.

— Будет сделано.

Застегивая пиджак, я выхожу из церкви тем же путем, каким вошел в нее: проклятым. Затем я направляюсь по домашнему адресу второго человека в списке Грейсона. Это гораздо более личное, чем то, что я предоставил отцу О'Тулу, и хочу позаботиться о нем сам.

«Око за око» - грубая концепция, но такая эффективная в моей работе.