Я стягиваю ее нижнее белье — мое нижнее белье — до середины бедер и наношу серию резких, жалящих ударов открытой ладонью по ее голой заднице.

Слоан втягивает воздух, спина напрягается.

— Ты заслуживаешь всего этого, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — И каждый, кто придет за тобой.

Я шлепаю ее снова и снова, пока ладонь не становится горячей, а попка Слоан — ярко-красной. Я так поглощен тем, что делаю, что не замечаю, что Слоан больше не сопротивляется. Она лежит неподвижно, прижавшись щекой к матрасу с закрытыми глазами, и дышит так же тяжело, как и я.

И дрожит. Все ее тело бьет мелкая дрожь. А мой член тверд, как камень.

Через мгновение Слоан прерывисто шепчет:

— Три из десяти.

Это вызов. Мое дыхание рвано вырывается из груди. Я смотрю вниз на ее обнаженную задницу, упругую, круглую, вишнево-красную, и меня почти одолевает дико сильное желание взять ее.

Высвободить ноющий член из брюк и засунуть его в нее как можно глубже. Прижать к себе и жестко трахнуть, пока кусаю за шею. Слушать, как Слоан кричит, когда я кончаю в нее, дергая за волосы. Наказать ее, доминировать, заставить подчиниться мне.

Сделать своей.

Слоан медленно открывает глаза, поднимает на меня взгляд. Что бы она ни увидела на моем лице, по ее телу пробегает дрожь.

Я рычу:

— Ни единого гребаного слова.

Слоан сглатывает. Облизывает губы. Пытается сделать свое боксовое дыхание, чтобы успокоиться, и терпит неудачу.

Мне она такой нравится. Послушной и милосердно молчаливой, явно возбужденной. То, что Слоан позволяет мне держать ее у себя на коленях, не сопротивляясь и не пытаясь вырваться, говорит о том, что она наслаждалась поркой так же сильно, как и своим прерывистым дыханием и раскрасневшимся лицом.

Или, может быть, дело в том, как сильно дрожит Слоан. Или в этом диком взгляде, застывшем в ее глазах, как будто не уверена, что я собираюсь делать дальше, и не может решить, нравится ли ей не знать это или же ненавидит это.

Внимательно наблюдая за ее лицом, я говорю:

— У меня есть вопрос, чертовка. И если с тех пор, как мы встретились, и было время, когда тебе нужно было сказать мне правду, то оно наступило прямо сейчас. — Слоан крепко зажмуривается. — Нет, не прячься от меня. Открой глаза.

Она отворачивает лицо к простыням. Я понижаю голос и произношу ее имя. Это предупреждение, и она это знает.

— Пожалуйста, не заставляй меня говорить это. — Ее голос приглушен простынями.

— Ты не знаешь, о чем я собирался спросить.

После паузы она говорит несчастным шепотом.

— Да, знаю. И мы оба знаем ответ. И я бы не вынесла, если бы ты заставил меня произнести это вслух. Я буду ненавидеть себя вечно. Пожалуйста, не заставляй меня говорить это, Деклан. Пожалуйста.

Ах, черт. Что это делает со мной.

Как будто она воткнула меня в розетку. По телу пробегают электрические разряды. Адреналин разливается по венам. Я покрываюсь потом, и сердцебиение становится аритмичным. Член саднит, яйца напряжены, и, черт возьми, я так сильно хочу эту женщину, что у меня слюнки текут.

И все, что потребуется, - это заставить Слоан признать, что она хочет, чтобы я продолжал.

Что Слоан и делает... но в то же время и не делает.

Я медленно выдыхаю, собираясь с духом. Переворачиваю Слоан, устраивая между своих раздвинутых бедер, и беру ее за подбородок рукой.

Я целую Слоан. Глубоко.

Она отвечает, откидываясь на мою руку, которую обвил вокруг ее спины, и издает мягкий, женственный звук удовольствия, идущий из глубины горла.

Затем я спихиваю ее с колен, встаю и выхожу из комнаты.

В жизни, полной трудных моментов, эта женщина входит в топ-пять самых трудных вызовов.