Глава 18. Аксель

Плейлист: COIN — Talk Too Much

— Как тебе такой вариант? — Руни показывает ножом на картофель, который она резала.

Я перестаю мешать обжаривающийся лук-порей и сельдерей, кошусь в её сторону.

— Это... нечто.

Она прищуривается.

— Я была бы благодарна за конструктивную критику.

Положив деревянную ложку, я подхожу ближе.

— Можно мне?

— Прошу, — она кладёт нож на разделочную доску, но не сдвигается с места. Когда я беру нож и поворачиваю наполовину нарезанную картошку, наши бока соприкасаются. По мне проносится жар.

— Разрезаешь пополам, — я показываю ей, нарезая картофель, затем кладу половинки на их плоские стороны. — Далее режешь вдоль, после чего разворачиваешь и режешь поперёк.

Когда я поднимаю взгляд, она смотрит на мои губы и раскраснелась — и на шее, и на щеках.

— Всё в порядке?

— Мне просто очень жарко, — внезапно говорит она, делая шаг назад и стягивая мою толстовку со своего тела, затем бросая её на стул за обеденным столом. От этого её футболка задирается, обнажая мучительную полоску кожи на животе.

Мой взгляд скользит вверх, пока она мягко оттягивает футболку от тела, чтобы обмахиваться тканью. Эта женщина не носит лифчик, и это медленно убивает меня — мягкий изгиб её грудей под одеждой и то, как напрягаются её соски под тканью, когда ей холодно. Я не виню её за отказ от лифчика; если судить по тому, как Фрейя ныла о них ещё со средней школы, то они похожи на орудия пыток, но Боже, я страдаю из-за этого.

Руни отпускает футболку, и та опадает вниз, открывая взгляду мисс Фризл за рулём Волшебного Школьного Автобуса. Руни улыбается, когда видит, что я уставился на рисунок.

— Ты фанат Фризов?

— Мне нравился мультик, но я ненавидел то, каким громким он был. Но я читал книги.

— Вау. Теперь, когда ты напомнил, мисс Фризл действительно орёт практически все свои реплики.

Я пожимаю плечами.

— Она полна энтузиазма. Тебе нравилось?

— Я её обожала, — Руни возвращается к картошке, сосредоточенно высунув язык и стараясь следовать моему примеру. Это невыносимо мило. — Она стала для меня первым примером женщины в науке, и она показала, что восхищаться этим нормально, понимаешь? У меня такое чувство, что она любила науку по тем же причинам, что и я.

— И что это за причины? — я наблюдаю, как она нарезает следующую картофелину, на сей раз более уверенно.

— Благодаря науке, мир обретает смысл, и это делает его таким прекрасным, бескрайним и полным потенциала. С наукой моё любопытство всегда может получить ответы, каждая великолепная вещь, что я увидела или узнала, может быть объяснена, и именно это казалось мне изумительным. Да и до сих пор кажется.

Её волосы вечно соскальзывают на её лицо, пока она нарезает картофель. Я встаю позади неё и приглаживаю пряди.

— Можно?

Она слегка оглядывается через плечо

— Что?

— Собрать твои волосы.

Она робко улыбается мне.

— Окей?

Руни высокая, но я выше её где-то на 15 см — достаточно, чтобы под удобным углом отделить верхнюю часть её волос, начиная с макушки.

— Ты можешь резать дальше, — говорю я ей. — Я не буду резко дёргать. Твои пальцы в безопасности.

Она медленно поднимает нож, затем возвращается к картошке. Я заплетаю верхнюю часть её волос, запуская пальцы в этот светлый шёлк и добавляя пряди то права, то слева.

— Итак, мисс Фризл, — говорю я, смотря на свои руки. — Есть любимые реплики?

— Хмм, — она промокает лоб, затем продолжает резать. — Ну, есть всем известная классика, и это наверняка моё любимое: «Не упускайте шансы, делайте ошибки и не бойтесь запачкаться!». И ещё одна, хотя моим родителям явно не понравилось, что я сделала это своим девизом: «Если продолжишь задавать вопросы, то продолжишь получать ответы».

Вплетая ещё одну прядь, я подтягиваю косу потуже.

— Ты говоришь как Скайлер.

— Она немного напоминает мне меня саму, — говорит Руни. — Но она умнее. Я достаточно умна, но по большей части мне приходилось зубрить изо всех сил. А по Скай видно, что всё в её мозге работает на большой скорости. Её ждёт большое будущее.

— И она безжалостна в настолках.

Руни смеётся.

— Я могу себе это представить. Тем утром, когда они сюда приехали, мы играли с Гарри, и она всё пыталась превратить в соревнование. Я подыгрывала той игре, которую она придумала с палкой для бросания собаке, и я с радостью проиграла.

— Ты более хороший человек, чем я, — когда я приближаюсь к концу её волос, одна прядь выскальзывает из косы. Я заправляю её обратно.

— Думаю, я начинаю набивать в руку в нарезании картофеля. Я принята на работу?

Я заглядываю через её плечо.

— Определённо.

— Итак, — говорит она, беря следующую картофелину. — Есть какой-нибудь художник, который вдохновил тебя? Его или её цитата, которая тебе нравится?

Я заканчиваю заплетать её волосы, затем тянусь к резинке на её запястье. Когда я стягиваю её, мои пальцы задевают её кожу, и за ними следуют мурашки. Я наблюдаю за ней — склонённая голова, профиль, который я уже запомнил, водя углём по бумаге, передавая мягкую линию носа, тень ямочки на щеке, роскошные полные губы.

— Пикассо сказал «Искусство — это ложь, которая заставляет нас осознать правду».

Положив нож, Руни поворачивается ко мне лицом.

— Очень красиво.

Мои глаза бродят по её лицу.

— Да.

Между нами воцаряется молчание, и ноющая боль внутри меня превращается в голод. Голод, который вызывает желание запустить руки под её футболку и почувствовать её, заставить её ощутить то, что я не знаю, как сказать, как объяснить, что это такое — целовать её, говорить с ней, готовить с ней еду, и как необъяснимо правильно это ощущается с ней, хотя ни с кем другим это не казалось правильным.

Но какой от этого прок, когда моё место здесь, а её — там, и наши жизни в разных мирах? Так что я подавляю импульс и комфортную тишину, тянусь к картошке и говорю ей:

— Ты хорошо справилась. А теперь мы просто помешиваем и ждём несколько минут.

— Поняла, — Руни смахивает волосок с лица, затем проводит рукой по косе, ощупывая её. — Французская коса? — спрашивает она.

Я помешиваю картошку, затем кладу ложку.

— Мхмм.

— Кто научил тебя плести французскую косу? — спрашивает она, потянувшись к бокалу вина и делая большой глоток. — Девушка? Парень? Извини, мне надо избавиться от привычки озвучивать гендерные предубеждения. Надо было сказать «партнёр». Кем бы он или она ни были, я уверена, они были супер крутыми. Талантливыми. Разбирающимися в искусстве. Невероятными поварами. Определённо не нуждались в уроке по нарезанию картошки, — она хватает ртом воздух, затем делает большой глоток вина. — Я слишком много болтаю.

Я беру свой бокал и тоже отпиваю глоток.

— Это была Фрейя. Она заставляла меня плести ей волосы перед футбольными матчами. Мама обычно была слишком занята другими детьми, а Фрейя никак не могла научиться плести косы на своей голове.

Руни моргает, уставившись на меня.

— Ты заплетал волосы своей сестре?

— Исключительно ради моей же выгоды. Она садилась перед зеркалом и старалась сделать это сама, но в итоге материлась и орала так громко, что у меня уши болели. Если я заплетал ей волосы, мне не приходилось это терпеть.

— Ну-ну, — она улыбается, затем снова поворачивается к еде. — Что дальше?

— Для начала ещё раз помешай картошку, а потом мы добавим овощной бульон.

Она наклоняется над кастрюлей и помешивает. Я открываю две пачки овощного бульона, и она выливает его к картофелю.

— Теперь увеличь нагрев конфорки, — говорю я ей. — Когда закипит, мы убавим обратно, и пусть потихоньку варится.

— Окей, — говорит она, постукивая ложкой. — Я уже довольно далеко продвинулась в приготовлении блюда, и пока ничего не взорвалось и не загорелось. Событие!

— Подвинься, Джулия Чайлд. На горизонте нарисовался новый шеф-повар.

Она запрокидывает голову и смеётся.

— Ну не знаю. Я готова отпраздновать уже тот факт, что я пока не спалила твой дом.

— Ты отлично справляешься, — я беру вино и делаю глоток.

Взгляд Руни скользит к моим губам, затем она отводит глаза и дёргает свою футболку.

— Боже, так жарко, — бормочет она. — Можно я открою окно над раковиной?

— Конечно.

Она поворачивается и тянется через раковину, тем самым демонстрируя прекрасный силуэт её тела. Длинные ноги, округлая сладкая попка, мягкий изгиб бёдер. Я стискиваю край столешницы и принимаюсь считать от 100 до 1 на шведском.

— Тебе не жарко? — спрашивает она.

Жарко? Да я горю изнутри.

— Ээ. Немного. Да.

— Не хочешь снять рубашку? — спрашивает она. Её щёки заливаются малиновым. — Ну в смысле не совсем сними, а типа сними и замени фланель футболкой, вот такое сними... Знаешь что? Я сейчас просто заткнусь.

— Нет, ты права. Это... — я откашливаюсь, отталкиваясь от стола. — Так и сделаю.

Пока она поворачивается к кастрюле и помешивает, я иду в основное помещение, мимо кровати, и открываю комод в поисках футболки. Я стягиваю фланелевую рубашку через голову и откладываю в сторону.

Пока я натягиваю футболку, и ткань уже на уровне грудных мышц, Руни поднимает взгляд от картошки.

— Ты... Срань Господня, — у неё отвисает челюсть. Её взгляд спускается по моему торсу. Затем она зажмуривается. — Извини. Просто... Ага. Извини.

Я одёргиваю футболку до конца. Осторожно возвращаюсь на кухню.

— Почему ты извиняешься?

— Забудь, — её голос звучит неестественно высоко. Она откашливается. Она покраснела, её глаза блестят, и она снова оттягивает ткань футболки от груди. Я говорю своим глазам не бродить по её телу, но я не могу остановиться. Боже, что мне хочется с ней сделать.

— Тебе, эм, нужна помощь со шпинатным салатом, пока суп ещё не готов к пюрированию? — спрашивает она, выдёргивая меня из транса.

Салат. Точно.

— Конечно, — это звучит хрипло и низко. Теперь уже мой черед откашливаться. — Можешь почистить вареные яйца?

— Супер, — мы стоим бок о бок, занимаемся салатом, и каждый раз, когда наши тела вскользь задевают друг друга — это пытка, которую я и не знал, что можно испытать от совместного приготовления пищи. Как только салат готов, Руни следует моим инструкциям и переливает суп в блендер.