Глава 14. Руни

Плейлист: P!nk & Willow Sage Hart — Cover Me In Sunshine

Рассвет поднимается из-за горизонта, разливая десятки ослепительных оттенков оранжевого и жёлтого. Взглянув на деревья, я наблюдаю, как прохладное голубое небо становится всё ярче за кружевом полуголых веток, а те листья, что ещё остались висеть, озаряются солнцем и пляшут на ветру как крохотные язычки огня. Я очень усердно стараюсь не скучать по Акселю и не вспоминать, как он смотрел на закат в день нашего свадебного похода. Я стараюсь не слишком задумываться о том факте, что он разделил со мной своё любимое место.

А потом мой телефон вибрирует на журнальном столике. Я беру его и снимаю блокировку. Мои щёки приподнимаются в улыбке, когда я читаю сообщение Акселя.

«Спасибо, что сообщила мне, когда безопасно добралась. Извини, что отвечаю только сейчас. Прошлым вечером из ниоткуда заявился Оливер (очень даже в его духе), и к тому времени, когда я его накормил, что заняло несколько часов (тоже очень в его духе), и сумел проверить свой телефон, было уже так поздно, что я не хотел рисковать и разбудить тебя».

— Чёрт, — бормочу я.

«Что он там делает? — пишу я. — Он заметил ремонтные работы?»

«К счастью, он пребывает в блаженном неведении относительно масштабов ремонта, — отвечает Акс, — и того, что это подразумевает, так что ничего страшного. Что касается цели его визита, я не уверен. Что бы там ни было, думаю, ему просто нужна передышка».

Я улыбаюсь в экран, когда приходит новое сообщение от него. «Между прочим, Гарри передаёт привет».

Там прикреплено фото пса, его карие глаза широко раскрыты, морда смотрит в линзы камеры. Но что заставляет моё сердце завертеться в груди, так это то, что снимок — селфи, и худая, мускулистая рука Акселя обнимает его. Я вижу его от губ и ниже, но упиваюсь каждой деталью. Тень бородки, которую он постоянно забывает сбривать, потому что буквально работает от рассвета до заката, пока не валится с ног в палатке. Длинная шея и впадинка у основания горла — я определённо не фантазировала о том, как проведу по ней языком.

Я держу палец над фото, затем нажимаю «сохранить».

«Скажи Гарри, что я передаю привет, — печатаю я, — и что я по нему скучаю».

Три точки сразу же начинают танцевать внизу экрана, и моё сердце совершает кульбит.

«Гарри говорит, что тоже скучает по тебе».

— Миленький пёс.

Я вскрикиваю и роняю телефон как горячую картошку. Уилла с любопытством косится на меня, ставя мой чай на журнальный столик, затем садится со мной на садовые качели на крыльце, построенные Райдером.

— Спасибо, — говорю я своим самым бодрым голосом.

— Ты в порядке? — спрашивает она.

Я киваю.

— Ага. Абсолютно. Непременно.

Уилла с минуту всматривается в мои глаза, затем, похоже, решает, что я веду себя в своей типичной, умеренно странной манере. Вздохнув, она кладёт голову на моё плечо, и мы смотрим на рассвет с её обтянутого сеткой крыльца.

— Я так счастлива, что ты здесь, — говорит она.

— Я тоже, — отвечаю я ей. — Я рада, что я нашла это место. В конечном счёте.

Она хрюкает, затем отпивает кофе.

— Бедная ты женщина. Я же говорила, что с радостью приеду к тебе, но ты такая упрямая.

— Кто бы говорил.

Мы чокаемся кружками, и я пью чай, скучая по кофе, но зная, что когда мой живот закатывает истерику, кофе мне нужен меньше всего на свете. Та бутылка вина и неожиданно острые блюда в духе кухни фьюжн, которые мы ели вчера, вдобавок к тревоге из-за планов рассказать Уилле о моей болезни, заставляют мой живот сжиматься неприятными спазмами.

— Руни? — Уилла кладёт ладонь на моё колено. — Ты куда отключилась?

Я смотрю в её глаза, широко посаженные и карие, искрящие крохотными искорками золота и янтаря. Её дикие кудри собраны в небрежную гульку на макушке, а когда она улыбается мне, я испытываю прилив нежности к моей лучшей подруге, самому близкому подобию сестры, что у меня когда-либо будет. Я так боюсь, что моё признание причинит ей боль, но затягивание сделает лишь хуже. Пора стиснуть зубы и быть честной.

— Мне нужно кое-что тебе сказать.

Уилла склоняет голову набок. Она сжимает моё колено, затем выпускает, обеими руками обхватив кружку кофе.

— Я слушаю.

— Во-первых, я хочу, чтобы ты знала — я сожалею, что скрывала это от тебя. Я не хотела, но я не знала, как быть такой подругой, какой я хотела быть, и при этом сказать тебе правду.

Её лоб недоуменно хмурится.

— Руни, о чём ты говоришь?

Я проглатываю ком в горле и выдавливаю из себя слова.

— Ты знаешь, какие мы. У нас эта любовь в стиле «Девочек Гилмор», Лорелай и Рори. Я жонглирую слишком многим, у меня непростые, пусть и желающие лучшего родители-снобы. Ты надираешь задницу своей мечте и прокладываешь свой путь. Мы крепко опираемся друг на друга, вместе едим дерьмовую еду, слишком много болтаем и обнимаемся не как взрослые женщины, а как дети, с беспечной, стискивающей кости отдачей.

Уилла кивает.

— Знаю. И я люблю тебя за это.

Я тоже киваю и смаргиваю слёзы.

— И я... хотела защитить тебя. Я не хотела беспокоить тебя, когда твоя мама так болела, когда ты и так несла на себе столько всего. Тебе не нужно, чтобы кто-то ещё из близких обременял тебя, особенно когда в моём случае это ни к чему не приведёт. Потому что то, с чем я имею дело, никуда не денется. Это хроническое.

— Руни, — она берёт мою ладонь и мягко сжимает. — Что такое?

Я объясняю болезнь, как мне поставили диагноз в начале старших классов, а когда мы оказались в колледже, у меня уже была клиническая ремиссия. Я рассказываю ей, как лекарства делали свою работу, и мои худшие симптомы не проявлялись, так что я рискнула.

— Я рассуждала, что так всё и останется, — объясняю я, — и я буду придерживаться того, что я тебе сказала — что у меня чувствительный желудок. Или я заболею сильнее и скажу тебе, потому что уже придётся. У меня было несколько небольших эпизодов, но я скрыла их как поездки домой, чтобы провести несколько дней с родителями. Я правда очень сожалею, что скрывала это от тебя, но надеюсь, ты поймёшь, что я всего лишь пыталась не добавлять ещё одно бремя в твою жизнь, если не будет крайней необходимости.

Уилла открывает рот, но я продолжаю переть вперёд.

— К тому же, в этом ничего страшного. Ну то есть, много людей (более 130 миллионов, на самом деле) живут с хронической болезнью, и это только в Соединённых Штатах. Ты это знала? Типа, более 40% американцев хронически больны. Это не идеальная ситуация, но я правда в порядке. Я в норме...

— Руни, — Уилла перебивает меня и сжимает мою ладонь. — Сделай глубокий вдох.

Я подчиняюсь.

— Я хочу очень крепко тебя обнять, — говорит она, смаргивая слёзы. — Но у меня такое чувство, что мне не стоит выжимать из тебя всё дерьмо, когда ты чувствуешь себя не очень хорошо.

— Пожалуй, не стоит. Если только ты не хочешь рисковать и выдавить из меня дерьмо в буквальном смысле.

Следует долгая пауза. Затем первый взрыв смеха Уиллы, такого громкого и яркого.

— О Господи. Я хуже всех.

— Смейся, засранка! Хотя засранка тут — моя задница.

— Руни! — визжит она и хохочет ещё сильнее. Теперь мы обе смеёмся, но в этом звуке слышатся слёзы — тот самый смех сквозь слёзы, который мы не раз делили с первого курса. И это лучшая дружба, не так ли? Дружба, которая позволяет смеху и слезам держаться за руки, где скорбь и благодарность могут быть друзьями, а не врагами.

Солнце поднимается выше над горизонтом, и до нас доходит новая волна света. Когда наш смех стихает, лицо Уиллы делается серьёзным. Она обхватывает ладонями мои щёки и говорит:

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты не скрывала это от меня. Но я люблю тебя очень сильно, и я знаю, что ты всего лишь хотела защитить меня, когда... — она сглатывает и смаргивает слёзы. — Когда моя жизнь разваливалась на куски.

Я киваю.

— Я не хотела, чтобы ты беспокоилась. Тогда. Сейчас. Когда-либо. Пожалуйста, не надо, Уилла. Я правда в порядке...

— Ты не обязана быть в порядке, — твёрдо говорит она. — Ты не обязана быть «в порядке» для того, чтобы между нами всё было хорошо, Руни. Тебе дозволено переживать тяжелые времена, испытывать боль, ведь ты столько бл*дских лет давала мне возможность для того же.

Я вытираю глаза, когда слёзы катятся по щекам.

— Просто я никогда не хотела, чтобы ты беспокоилась.

— Я буду беспокоиться, — мягко говорит она, удерживая мой взгляд. — И это тоже нормально. Ты не несёшь ответственности за мои чувства. Я имею право беспокоиться о тебе, потому что я люблю тебя. И я скажу, что годы работы с психологом помогли мне справиться не только с горем и дерьмом из детства. Они помогли мне справиться со всевозможными сложностями, которые возникают при попытках поддерживать здоровые отношения. Контроль своего беспокойства за мою лучшую подругу только что добавился в этот список, и это хорошо.

Я свешиваю голову и делаю глубокий вдох.

— Ты вызываешь у меня такое ощущение, будто мне надо к психологу.

— О, тебе надо, — говорит Уилла, откидываясь назад. — Всем надо. Визиты к психологу должны быть такими же распространёнными, как периодические медосмотры и посещение стоматолога. Как это ты не посещаешь психолога? Ты же убедила меня записаться.

— Уф, — я ставлю кружку на свой живот, наслаждаясь приятным теплом, просачивающимся через кофту. — Я продолжаю твердить себе, что запишусь. Но потом я была так занята с юрфаком, а до этого был колледж и футбол. У меня всегда был повод избегать этого. Потому что если я пойду, мне придётся говорить о Марго. И о Джеке. И о моём дисфункциональном детстве. А мне очень не хочется. Но я знаю, что надо это сделать.

Уилла отпивает кофе и кивает.

— Родители — это сложно. Поверь мне, я знаю, что говорить об этом дерьме вовсе не весело. Мне пришлось проработать вещи, которые мама говорила и тем самым создавала нездоровые модели, и копать в это было непросто, особенно когда её нет рядом, чтобы это обсудить, но оно того стоит. Это сделало меня более хорошим человеком.