Вигго откладывает книгу.

— Никто так не делает. В этом и смысл. Некоторые сцены в исторических любовных романах чрезвычайно не близки нам — условия брака, одежда, сложный этикет, формальный язык — но тем не менее, именно это делает истории живыми и трогательными. Читать о людях, которые выглядят, живут и говорят настолько иначе по сравнению с нами, но точно так же борются с внутренними демонами и внешними силами, борются за любовь в отношениях с родственниками, друзьями и любимыми... это напоминает нам, что не только романтическая любовь, но и семейная, платоническая и жертвенная любовь универсальны, и романтика вне времени, и для любого найдётся своя история любви, если только человек этого захочет.

Как мне объяснить свою неуверенность в том, что такая романтическая любовь мне вообще доступна? Мне даже в отношениях с семьей так сложно перейти этот мост близости. Всю мою жизнь мне сложно было понимать людей, быть с ними близким, находиться в их присутствии продолжительное количество времени, ибо вскоре мне требуется уединение, чтобы дышать, тишина, чтобы думать, личное пространство, чтобы функционировать?

Как мне объяснить, что даже с моими любимыми людьми мне так сложно найти способ понятно выразить свою любовь, когда у меня слова застревают в горле, и я не хочу шума толпы или близости чьего-то тела рядом с моим? Что эта близость требует так много бл*дской работы, когда у меня как будто гораздо больше границ и чувствительности, чем у большинства, и временами кажется, что мои потребности вызывают у других такое ощущение, будто я держу их на расстоянии вытянутой руки?

Я не сомневаюсь в том, что способен любить — просто я понял, что выражаю любовь не тем языком, который понимает большинство людей. И если я не нахожу этот общий язык, это понимание даже с теми людьми, которые не имеют другого выбора, кроме как любить меня, которые знали меня дольше всех и лучше всех, то какие у меня есть шансы выстроить романтические отношения с кем-то ещё?

Я знаю, что я не сломленный и не с изъяном. Но я знаю, что я другой. И понять, как заставить мои отличия вписаться в этот мир, было сложно, временами болезненно. Я нашёл способ существования, который оберегает мои отличия, позволяет мне писать картины и находить умиротворение в природе, даёт мне необходимую тишину и красоту, которые питают моё творчество. Просто это чрезвычайно уединённая жизнь.

И всё же временами я испытываю тягу одиночества, ощущение, что моя жизнь богата, но могла бы быть богаче, если бы кто-то был рядом, делил это всё со мной. Но созданный мной мир, где я не вынужден постоянно натыкаться на лимиты моих ограничений, не подходит большинству людей, так? И я не могу кардинально это изменить. Любой, кто захочет меня, должен захотеть и этого. Потому что такая жизнь — самая здравая для меня, она приглушает мою тревожность и оставляет во мне достаточно сил, чтобы любить мой небольшой круг общения из родни и друзей настолько, насколько я могу.

Может ли кто-то захотеть этого со мной? И если да, то мог бы я пойти на такой риск и разделить это с кем-то? Впустить кого-то, позволить немного перестроить мой мирок? Мог бы я любить кого-то так, как это нужно другому человеку?

— Акс, — подталкивает Вигго.

Я поднимаю на него взгляд.

— Извини. Просто... задумался.

Он кладёт книгу на стол и с любопытством смотрит на меня.

— Я скажу кое-что, а потом закрою тему, обещаю. По моему скромному мнению, любовные романы — это не просто эпично сексуальное и душевное средство побега от реальности. Это немного возвращение к самому себе.

— Я не понимаю.

Вигго подвигается ближе, опираясь локтями на стол.

— Помнишь, когда этим летом у Фрейи и Эйдена были проблемы, я дал Эйдену любовный роман?

Я киваю.

— Я сделал это не потому, что думал, будто ему нужна книжка, чтобы научиться лучше любить его жену. Я дал ему любовный роман, потому что это безопасный способ глубже окунуться в наши эмоции — и счастливые, и тяжёлые. Узнавать и осмысливать сложные, временами непростые чувства в нас самих, хотя мир в его гендерной токсичности твердит нам, что мы не должны смотреть этим чувствам в лицо и испытывать их, тогда как на деле мы должны. Мы как люди должны знать то, что живёт в наших сердцах.

Чего бы я ни отдал, чтобы познать своё сердце, осмыслить это ощущение ноющей тяги внутри меня, возникающее всякий раз, когда Руни рядом, а теперь и когда она уехала. Но похоже, любовные романы не работают для меня так, как они работают для Вигго, Эйдена или остальных.

Вигго на мгновение притихает, затем осторожно говорит:

— Аксель, если ты переживаешь свои эмоции не так, как остальные, это не означает, что они менее ценны, или что никто не может любить тебя за это. С правильным человеком любой может обрести любовь, если захочет этого.

Затем он подвигает ко мне книгу, которую держал в руке.

— У этой ещё нет загнутых уголков.

— Да, уж прости. Я ещё не продрался через все. Я немножко занят.

Он постукивает по книгу.

— Эту читай обязательно.

— Почему?

— Потому что я думаю, что с этим персонажем ты почувствуешь родство.

— Маловероятно, — я редко ощущаю родство с кем-либо.

— У него чрезвычайно специфические интересы, он прямолинеен до грубости и может страдать от гораздо более серьёзного эмоционального запора, чем ты.

— Дай мне, — я смотрю на обратную сторону книги, просматривая написанное.

— Дай ей шанс, — говорит Вигго. — Читать книгу — это всё равно что открывать своё сердце кому-то. Ты не знаешь, сложится ли, пока не попробуешь.

Прочитав аннотацию сзади, я откладываю книгу, испытывая нервозность. Я не уверен, что мне понравится читать про персонажа, к которому я почувствую родство.

— А теперь хочешь рассказать мне про Персиковые Трусики? — спрашивает он. — Потому что я вижу, как вертятся твои шестерёнки. Ты думаешь о них, — он постукивает по книге. — Думаешь об этом.

— Нет.

Он громко стонет, отчего Оливер хрюкает и ворочается во сне, затем переворачивается на спину.

— Брось, чувак. Не стоит жить в отрицании.

— Ты не мог бы любезно занять свой рот мятным чаем, который я тебе приготовил, и заткнуться уже?

— Ты думаешь об этом, о ком-то, и я выведаю у тебя эту информацию, Аксель Якоб, даже если это будет последнее, что я...

— Завтрак? — спрашивает Оливер совершенно внезапно, бл*дь.

Мы с Вигго оба подскакиваем на полметра над нашими стульями.

— Иисус Рождественский Христос, — рявкает Вигго, прижав ладонь к сердцу. — Да что с тобой не так? Вампиром в прошлой жизни был?

Оливер стоит в изножье кровати и чешет живот.

— Божечки. Я просто встал с кровати, — мямлит он, затем моргает и трёт глаза. — Что тут делает Ви?

— Я пошёл по твоему следу, — говорит ему Вигго. — Ты не отвечал на мои звонки. Что происходит?

Лицо Олли делается замкнутым.

— Я не хочу об этом говорить.

— Окей, — Вигго поднимает руки в жесте капитуляции. — Нам необязательно говорить об этом. Пока что. Но мы поговорим об этом. О том, как ты без предупреждения уехал от колледжа и команды, что настолько не в твоём духе, аж пугает.

— Я не буду об этом говорить, — упирается Оливер, с надеждой косясь на кухню. — Но ты поможешь мне почувствовать себя получше, если после моего душа тут появятся pannkakor.

— Бездонная ты бочка, — бормочу я, вставая и забирая с собой кружку кофе. — Иди в душ. От тебя пахнет самолётным воздухом и едой из кафетерия.

Вигго хрюкает.

— Вот к кому ты побежал? К утешающим объятиям и словам Акселя?

— За компанию страдать веселее, — говорю я ему.

Оливер улыбается мне, наблюдая, как я достаю ингредиенты для блинчиков. Я отчаянно стараюсь не думать о том дне, когда учил Руни печь их.

— Вчера вечером он обнял меня, — хвастается Оливер.

Вигго ахает и бросает на меня обиженный взгляд.

— Это было при уважительных обстоятельствах, — для галочки констатирую я, зачерпывая муку.

— Что я должен сделать, чтобы заслужить объятия? — требует Вигго.

— Если когда-нибудь пролетишь тысячу миль и заявишься ко мне на порог в слезах, я обниму тебя, Вигго.

— Пфф. Да легко. Я уже пролетел тысячу миль. А теперь мне нужны лишь слёзы, а это... — он моргает, слегка шмыгает носом, и ну поглядите, его глаза блестят. — Смотри. Я в слезах. Практически лужица.

Я кидаю в него брусочек сливочного масла.

— Отдери жопу от стула и помоги мне с блинчиками.